Голодная зима

— Никак не пойму, — сказал однажды вечером Старое Солнце, пересчитывая надрезы на своей стреле, — отмечая дни, я не мог ошибиться. Сейчас лишь второй день шестой луны лета note 1. У нас на деревьях листья еще зеленые, да и птицам рано улетать в Земли Вечного Лета. Но вот же, они наверняка летят туда.

— Я думаю, нам нечего тревожиться, подумаешь, птицы кричат и улетают, — сказала жена Старого Солнца. Она, единственная из всех, никогда не терялась и не падала духом. — Вероятно, никто из вас никогда не видел то, что я замечала сотни раз. Эти стаи птиц, пролетающих сейчас мимо нас на юг, останавливаются в наших прериях на озерах задолго до того, как начинают желтеть листья.

— Да, но не белые лебеди! Они никогда не остаются у нас на озерах. Утки или гуси — это другое дело. Если же улетают белые лебеди, следом за ними всегда приходит зима.

— Может, они летят к большому озеру, где мы оставили лошадей, — предположил Два Лука. — Будем надеяться, что это так. Не надо отчаиваться. Выше голову, отец!

Он сказал так ради своей жены, которая все время тихонько плакала. Но в душе он был сильно встревожен.

Старик ничего не ответил. В ту же безветренную ночь на землю лег снег. А днем оказалось, что снег укрыл землю слоем, доходившим людям до икр. Было ясно и сухо, идти было легко. И люди прошагали весь день. Время от времени падал снег, он прекратился только к вечеру. Небо прояснилось, и наступила очень холодная ночь. Птицы не обманули — на людей надвигалась зима.

Снег уже больше не таял. Он все падал и падал, так что стало невозможно двигаться без снегоступов. Мужчинам до этого не приходилось не то чтобы делать, но даже видеть эти приспособления. Они слышали о них, им говорили о снегоступах люди из племени кри, но они ничего не знали ни о форме, ни об их размерах. Несмотря на это, из ивовых прутьев они согнули подобие луков и натянули на них ремни из кожи карибу. И вот после четырех дней трудов они смастерили каждому по паре таких приспособлений. В первые дни им удалось пройти совсем немного. Их снегоступы оказались неудобными, тяжелыми, и люди быстро выбивались из сил, уставали ноги. Они спотыкались, много раз падали в глубокий снег, прежде чем научились шагать, широко расставляя ноги. Через несколько дней они пересекли южную оконечность покрытых мшаником равнин и вошли в редколесье, которое затем перешло в густой и высокий лес. Мясо удавалось добывать от случая к случаю, но они надеялись на лосей и карибу. Однако, к своему разочарованию, люди еще не заметили ни единого следа этих животных. Они ушли на зимовку неизвестно куда — может, на юг или, может, на запад, к склонам Хребта Мира note 2. По словам индейца кри, в этих местах должно быть много кроликов. Как он говорил, если невозможно добыть иной дичи, вполне можно рассчитывать на этих длинноухих прыгунов, но каждое седьмое лето в этих местах на кроликов нападает мор, и они почти все вымирают. Старое Солнце очень надеялся на крольчатину как на последнее средство. Но им нигде не попалось ни кроличьих следов, ни следов крупного зверя. Несомненно, то был роковой седьмой год. Старик впал в отчаяние.

— Наше положение безнадежно. Я остаюсь здесь, и здесь я умру, — сказал он своим спутникам, когда они расположились на стоянке.

На следующее утро с большим трудом им все-таки удалось уговорить отца продолжать путь.

— Нет, я не трус, — сказал он в ответ на причитания своей жены. — Вспомни о моих победах над врагами, они говорят за себя. Мало у кого из мужчин нашего племени было столько побед. Просто я чувствую безысходность. Что-то случилось с моим духом-покровителем. Мы все погибнем от голода.

— Крепись, отец, возьми себя в руки, — взмолился Два Лука. — До наших лошадей уже совсем близко. Мы забьем их, а с мясом мы сможем продержаться зиму.

Действительно, лошади были теперь их единственной надеждой. И они пробивались к ним, падая от голода и слабости. Как-то Два Лука умудрился подстрелить двух тетеревов, потом ему повезло, и он убил кролика, а однажды вечером он пронзил стрелой большую белую сову, ухавшую над ними. Почти все мясо они отдавали ребенку, сами же старались заглушить голод, жуя сыромятную кожу карибу. Долго так продолжаться не могло. Им пришлось сделать то, чего они больше всего боялись — одну за другой они убили и съели собак, умоляя богов простить их за погубленные невинные души. Собаки были худыми, одни кости да шкура, но этого было достаточно, чтобы дотянуть до озера и лошадей.

Как-то вечером они разложили костер на одной из своих прежних стоянок. Они знали, что к середине следующего дня доберутся до озера, поэтому доели всю собачатину, не забыв, правда, оставить немного на утро. А потом они стали строить планы на зиму: как они забьют лошадей, насушат мяса, а из шкур лошадей и карибу сделают небольшую палатку, в которой перезимуют до весны. Однако Старое Солнце не участвовал в разговоре.

— Что будет, то будет, — сказал он и приказал женщинам расстелить одеяла.

— Ну, теперь скорее к лошадям! — воскликнул Два Лука, когда люди достигли наконец большого озера и увидели качающиеся на ветру, остекленевшие подо льдом камыши.

Лошадей нигде не было видно. Тогда, оставив семью отдыхать, Два Лука начал бегать от одной поляны к другой, ища лошадей. Скоро он возвратился. Он шел медленно, опустив голову. Увидев его, все затихли. По всему было видно, их ждали плохие вести.

— Ладно, мы готовы к самому худшему, говори, — требовательно произнес старик, когда Два Лука, понурив голову, приблизился и встал у костра.

— Хорошо! Знайте же, я нашел только кости наших лошадей! — воскликнул он. — Их всех загрызли волки.

— А-а! Так я и знал, я был уверен в этом, — проговорил Старое Солнце. — Вот и кончилась моя тропа. Я остаюсь здесь и ложусь, чтобы заснуть последним сном.

— Нет, отец, нет! — вскричал Два Лука.

— Я все сказал. И что бы ты мне ни говорил, ничто не изменит моего решения, — произнес старик.

— Не хочу, чтобы люди говорили, что я бросил своего отца на погибель. Я остаюсь и умру с тобой.

— О мой сын, глупый мой сын! — взволнованно проговорил старик. — Неужели ты не понимаешь? Я приказываю тебе идти, чтобы я смог жить. Нет, не в этом своем дряхлом теле, а в ребенке, который уйдет вместе с вами. Он наша плоть от плоти, и в нем возродится наша жизнь. Мы во что бы то ни стало должны сделать все, чтобы он жил долго и счастливо. И сделать это будет легче, если я останусь здесь. Вы избавитесь от одного лишнего рта, который надо кормить…

— От двух ртов, потому что и я остаюсь с тобой, — сказала его старуха жена.

— Да! Я знал, что ты именно так и скажешь. Я рад, — сказал Старое Солнце. — Ну? Ты слышишь свою мать, сын мой? Тебе теперь придется искать пищу только на троих. И может быть, то немногое, что тебе удастся добыть охотой, спасет вас от голодной смерти, это — ваша единственная возможность. Вы должны идти, у вас нет другого выхода!

— Два Лука, мой муж, отец прав. У нас нет другого выхода. Идем, надо идти. Мы должны попытаться спасти нашего сына, — сказала Одинокая Женщина. Она плакала.

И Два Лука тоже прослезился. Он всхлипывал судорожно и хрипло, так, как плачут мужчины. Этот звук надрывал сердце.

— Отец, мать, я повинуюсь вашей воле, — проговорил он и обнял родителей.

То же сделала и Одинокая Женщина. И когда старики попрощались с внуком, молодые взяли мальчика на руки и двинулись прочь. Они шли не оглядываясь, боясь, что увиденное поколеблет их и без того слабую решимость. Они шагали и слышали, как Старое Солнце затянул победную песню. Он продолжал быть воином до конца.

День за днем исхудавшие и ослабевшие люди пробивали себе путь в глубоком снегу, по очереди перетаскивая ребенка на шкуре карибу. Два Лука охотился, и изредка ему удавалось убить тетерева, сову и очень редко — кролика. Этого едва хватало, чтобы медленно продвигаться на юг. Из всей добычи охотник брал себе меньше всех, говоря всегда, что не чувствует голода.

Note1

Примерно середина сентября. (Примеч. автора.)

Note2

Хребет Мира — Большие Скалистые горы