Страница 8 из 128
Но для цементирования новых, хантингтоновских, монад, разрыхленных эпохой светскости, очевидным образом необходима достаточно накаленная религиозность. А поскольку накаленные религии способны к диалогу друг с другом в еще меньшей степени, чем светские идеологии, то основным отношением между новыми монадами будет конфликт.
Мои оппоненты могут правомочно упрекнуть меня в избыточном внимании к одной из теорий, теории Хантингтона. В оправдание могу сказать, что исследую в этой статье не теории как таковые, а теории в их соотношении с политической практикой. Как и Фукуяма – а на самом деле в гораздо большей степени, чем Фукуяма, – Хантингтон является не теоретиком, а практикующим концептуалистом.
Таковым он стал еще до прихода к власти в США республиканской администрации Джорджа Буша. Уже в 1999 году весьма влиятельные силы стали пропагандировать Хантингтона как нового интеллектуального мессию.
Автор этой статьи был свидетелем посещения Хантингтоном Москвы в 1999 году. В том числе и выступления Хантингтона в американском посольстве. Антураж визита Хантингтона в Москву, обставленного как явление невеждам нового долгожданного пророка, с полной определенностью говорил о наличии очень серьезного политического заказа, что только, вероятно, и оправдывает столь большое внимание к концептуальным изысканиям Хантингтона.
Казалось, масштабом этого заказа были удивлены не только московские слушатели Хантингтона, но и сам Хантингтон. Что же касается очевидности наличия заказа, то она была вопиющей. Для того чтобы ее зафиксировать, не нужно было быть глубоким психологом или даже просто наблюдательным человеком. Ибо все это было исполнено в грубом и достаточно навязчивом стиле, исключавшем какие-либо разночтения. Высокие лица, формировавшие этот стиль, как бы говорили: «Теперь будем жить при Хантингтоне!»
Имелся в виду, конечно, не сам скромный и казавшийся растерянным профессор, а нечто другое. И хочу еще раз подчеркнуть, что «хантингтонизация» интеллектуально-политического бомонда вообще и американского в особенности произошла не только до 11 сентября 2001 года, но и до избрания Джорджа Буша-мл. президентом США.
После 11 сентября 2001 года в политической элите многих стран мира стали говорить только о Хантингтоне и его «конфликте цивилизаций». Имелся в виду, конечно же, конфликт между Западом (с трудом подогнанным под формат христианской цивилизации) и исламским миром (который подогнать под формат исламской цивилизации было все-таки проще). В момент максимального разогрева темы президент США Джордж Буш-мл. начал даже разрабатывать образ «крестового похода». И самого себя как реинкарнации Ричарда Львиное Сердце.
Однако это длилось недолго. Что же касается увлечения Хантингтоном и его «конфликтом цивилизаций», то это продолжалось намного дольше. И оказалось снято с повестки дня только с приходом Барака Обамы и политическим возвращением демократической партии США. При том, что ни Обама, ни Демпартия в целом не выдвинули никакой новой концептуальной парадигмы.
Политический бомонд оказался чем-то наподобие знаменитого Буриданова осла, стоящего между двумя охапками сена. Одна «охапка сена» именуется концепцией конца истории Фукуямы, а другая – концепцией конфликта цивилизаций Хантингтона.
Концептуальных книг написано очень много. Но по определенным, не лишенным загадочности причинам политически востребованных концепций и впрямь оказалось только две. Отказ же от этих двух концепций если и делается, то не ради третьей концепции, а ради своеобразной концептуальной паузы. Очень опасной в ситуации, когда все мировые процессы движутся к точкам разветвления, которые в теории нелинейных систем именуются «точками бифуркации».
Особо опасно даже не то, что одна концепция (Фукуямы) явно ориентирована на всемирный либеральный бомонд, а другая концепция (Хантингтона) столь же явно ориентирована на всемирный консервативный бомонд. Это, конечно, тоже очень опасно. И все же наиболее опасно то, что и концепция Фукуямы, и концепция Хантингтона одинаково игнорируют один принципиальный, основополагающий и абсолютно неопровержимый факт – глубочайшую вовлеченность большей части мира в тот самый Модерн, который одинаково не интересует ни Фукуяму, ни Хантингтона.
Значительная часть мира, вопреки Фукуяме и Хантингтону, живет в Модерне. В нем живут не только европейские страны, но и большинство азиатских стран. Стабильное существование Индии и Китая, например, полностью определяется жизнеспособностью индийского и китайского Модерна.
Ориентация на Модерн вышеназванных социумов не исчерпывается тем, что эти социумы стремительно двигаются по пути прогресса. Ничуть не менее важно, что эти социумы – не конгломераты племен, не народности, не народы даже и не цивилизации, а нации. То есть субъекты и продукты Модерна, существующие ровно до тех пор, пока существует сам Модерн.
Это касается даже Китая, в котором нет и не может быть альтернативы знаменитому принципу «пяти лучей», сформулированному Сун Ятсеном. В течение всего XX века Китай строил и отстаивал именно нацию. Достаточно отойти чуть-чуть в сторону от принципа «пяти лучей», как проснутся все претензии каждого из «лучей» к другим «лучам». Например, маньчжуров – к ханьцам и наоборот.
Великое китайское единение «да тун» рухнет. Начнется новая эпоха ненавидимого китайцами хаоса. Прекратится стремительное индустриальное развитие Китая. И все же – при всей мрачности подобной перспективы для Китая – развитие чего-то сходного в Индии приведет к неизмеримо более печальным последствиям.
Подвигом Индии – ее народов, ее политиков, ее интеллигенции – является формирование индийской нации, состоящей не из пяти «лучей», а из огромного количества сложно сопрягаемых элементов. Индийская нация – индийцы – это субъект и продукт индийского демократического Модерна.
Дисфункция Модерна приведет к распаду нации как на крупные конфессиональные элементы, такие как ислам и хинду, так и на элементы мелкие – племена, народности и так далее. Ни о прогрессе, ни о порожденном им процветании, ни об элементарной стабильности государства в этом случае говорить не придется. Такова цена проблемы Модерна для двух крупнейших азиатских государств.
Если же говорить о России, то и ее правящая элита, и все крупные оппозиционные силы, и большая часть общества сделали очевидную ставку именно на модернизацию и Модерн. Если эта ставка будет проиграна (а именно этим чреваты как «проективный» демонтаж Модерна, так и его органическое исчерпание), то возникнет не политический кризис, а системное обрушение. Чреватое очень крупными бедами, а возможно, и концом российской истории. Конечно же, речь пойдет не о благостном конце, рекламируемом Фукуямой. А о гибели нации как цементирующей государство общности и распылении государства. С соответствующими последствиями для всех населяющих его народов.
Печальные сценарии, которые я изложил выше, должны быть преодоленными угрозами – и ничем другим. Но ради того, чтобы они были этим и только этим, нужно осуществить, в том числе, и глубокую концептуальную ревизию. И предложить концептуальную аналитику, основанную на игнорируемой очевидности. На том, что наш мир является миром Модерна и может быть понят лишь как мир Модерна, который проблематизируется рядом других субъектов или акторов.
При этом каждый актор существует не сам по себе, а как нечто, находящееся с Модерном в тех или иных непростых отношениях.
Каковы же отношения других акторов с главным нынешним историческим героем, суперактором под названием «Модерн»?
Прежде всего, следует говорить о прямом антагонисте данного суперактора, который целесообразно называть «Контрмодерном».
На планете Земля и поныне существуют как крупные общности, так и консолидированные элитные группы, не принявшие Модерна и верящие в возможность его демонтажа. Последняя крупная попытка демонтировать Модерн, попытка, не скрывающая своей ориентации именно на такой демонтаж, была осуществлена Гитлером. Никаких сомнений по поводу того, что и этот политик, и его единомышленники в Германии, и другие сходные политики Европы и Азии (а также примыкающие к этим политикам элиты) хотели именно демонтажа Модерна, нет. Имеющийся на настоящий момент исторический материал это неопровержимо доказывает.