Страница 3 из 4
В ресторане для банкета был отведен длинный стол у стены.
Приглашенные, некоторые, уже сидели. Сидели чинно, прямо. Строго и неодобрительно поглядывали на малые столики в зале, за которыми выпивали, кушали, беседовали… Играла музыка, маленький толстый человек пел на возвышении песню не по-русски.
— Вон та, в голубом платье… — успел сообщить Владимир Семеныч, пока шли к столу через зал, — с ней опасайтесь насчет детского воспитания спорить: загрызет.
— Что такое? — испугалась Изольда Викторовна.
— Не бойтесь, но лучше не связывайтесь: она в детском садике работает, начальница там какая-то… Дура вообще-то.
Владимир Семеныч широко заулыбался, с достоинством поклонился всем и пошел здороваться и знакомить Изольду Викторовну.
На Изольду Викторовну смотрели вопросительно и строго. Некоторые даже подозрительно. Она смутилась, растерялась… Но когда сели, Владимир Семеныч горячо зашептал ей:
— Умоляю: выше голову! Это мещане, каких свет не видел. Тут одна показуха, один вид, внутри — полное убожество. Нули круглые сидят.
— Может, нам уйти лучше?
— Зачем? Посидим… Любопытно.
Получилось вообще-то, что они сидят напротив начальницы из детсадика, а по бокам от них — пожилые и тоже очень строгие, больше того — презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане. Они смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это, весь этот шум, гам, бестолковые выкрики…
— А накурено-то! Неужели не проветривается?
— Дело не в этом. Здесь же специально сидят, одурманивают себя — зачем же проветривать?
— А вон, во-он — молоденькая!.. Во-он, хохочет-то. Заливается!
— С офицером-то?
— Да. Как хохочет, как хохочет!.. Будущая мать.
— Почему будущая? У них теперь это рано…
— Это вы меня спросите! — воскликнула полная женщина в голубом. — Я как раз наблюдаю… результаты этого смеха.
— А где же наш диссертант-то? — спросил Владимир Семеныч.
— За руководителем поехал.
— За генералом, так сказать?
Не поняли:
— За каким генералом?
— Ну, за руководителем-то… Я имею в виду Чехова, — Владимир Семеныч повернулся к Изольде Викторовне: — У него руководитель — известный профессор в городе, я ему «Россарио» доставал. Я его называю — генерал, в переносном смысле, разумеется. Вам не хочется поговорить с кем-нибудь? Может, пошутили бы… А то как-то неудобно молчать.
— Я не знаю, о чем тут говорить, — сказала Изольда Викторовна. — Мне все же хочется уйти.
— Да ничего! Надо побыть… Можно алкоголиков покритиковать — они это любят. Медом не корми, дай…
— Нет, не сумею. Надо уйти.
— Да почему?! — с сердцем воскликнул Владимир Семеныч. — Ну, что уж так тоже: уйти, уйти! Уйти мы всегда успеем, — Владимир Семеныч спохватился, что отчитывает милую женщину, помолчал и добавил мягко, с усмешкой: — Не торопитесь, я же с вами. В случае чего я им тут фитиля вставлю.
Изольда Викторовна молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знакомые нового кандидата, здоровались, усаживались и включались в разговор.
— Кузьма Егорыч! — потянулся через стол Владимир Семеныч к пожилому, крепкому еще человеку. — А, Кузьма Егорыч!.. Не находите, что он слишком близко к микрофону поет?
— Кто? — откликнулся Кузьма Егорыч. — А, этот… Нахожу. По-моему, он его сейчас скушает.
— Кого? — не поняли со стороны.
— Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
— Сейчас вообще мода пошла: в самый микрофон петь. Черт знает что за мода!
— Ходят с микрофоном! Ходит и поет. Так-то можно петь.
— Шаляпин без микрофона пел!
— Ну, взялись, — негромко, с ехидной радостью сказал Владимир Семеныч своей новой подруге. — Сейчас этого… с микрофоном вместе съедят.
— То — Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, — сказал пожилой. Так сказал, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот «гасил свечи».
— А вот и диссертант наш! — заволновались, задвигались за столом.
По залу сквозь танцующих пробирались мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме и в пышном галстуке, и с ним — старый, несколько усталый, наверно, профессор.
Встали навстречу им, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих бездельников.
— Прошу садиться! — сказал кандидат.
— А фасонит-то! — тихо воскликнул Владимир Семеныч. — Фасонит-то!.. А сам небось на трояки с грехом пополам вытянул. Фраер.
— Боже мой! — изумилась Изольда Викторовна. — Откуда такие слова!.. Зачем это?
— Тю! — в свою очередь, искренне изумился Владимир Семеныч. — Да выпивать-то с кем попало приходилось — набрался. Нахватался, так сказать.
— Но зачем же их тут произносить?
Владимир Семеныч промолчал. Но, как видно, затаил досаду.
Тут захлопали бутылки шампанского.
— Салют! — весело закричал один курносый, в очках. — За новоиспеченного кандидата!
— Товарищ профессор, ну, как он там вообще-то? Здорово плавал?
Профессор неопределенно, но, в общем, вежливо пожал плечами.
— За профессора! За профессора! — зашумели.
— За обоих! И — за науку!
Кандидат стоял и нахально улыбался.
— За здоровье всех наших дам! — сказал он.
Это всем понравилось.
Выпили. Придвинулись к закуске. Разговор не прекращался.
— Грибки соленые или в маринаде?
— Саша, подай, пожалуйста, грибочки! Они соленые или в маринаде?
— В маринаде.
— А-а, тогда не надо, у меня сразу изжога будет.
— А селедку?.. Селедку дать?
— Селедочку? Селедочку можно, пожалуй.
— Вам подать в маринаде? — спросил Владимир Семеныч Изольду Викторовну
— Можно.
— Сань, подай, пожалуйста, в маринаде! Вон — в маринаде!
— А танцуют ничего. А?
— Слышите! Сергей уже оценил: «Танцуют ничего»!
Засмеялись.
— Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
— А что? И пойду!
— Неисправимый человек, этот Сергей!
— Дурак неисправимый, — уточнил Владимир Семеныч Изольде Викторовне. — Дочка в девятый класс ходит, а он все на танцах шустрит. Вон он, в клетчатом пиджаке.
Изольда Викторовна интеллигентно потыкала вилочкой маринованные грибочки, которые она перед тем мелко порезала ножиком… Но Владимир Семеныч не давал ей как следует поесть — все склонялся и говорил ей что-нибудь. Она слушала и кивала головой.
Поднялся во весь рост курносый Сергей.
— Позвольте!
— Тише, товарищи!..
— Дайте тост сказать! Товарищи!..
— Товарищи! За дам мы уже выпили… Это правильно. Но все же, товарищи, мы собрались здесь сегодня не из-за дам, при всем моем уважении к ним.
— Да, не из-за их прекрасных глаз!
— Да. Мы собрались… поздравить нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто — нашего Славу. И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
Засмеялись и захлопали.
Курносый сел было, но тут же вскочил опять:
— И позвольте, товарищи!.. Товарищи! И позвольте также приветствовать и поздравить руководителя, который направлял, так сказать, и всячески помогал… и является организатором и вдохновителем руководящей идеи, которая заложена в основе. За вас, товарищ профессор!
Дружно опять захлопали.
— Трепачи, — сказал Владимир Семеныч Изольде Викторовне.
Изольда Викторовна тоскливо опять покивала головой.
Со всех сторон налегали на закуски и продолжали активно разговаривать.
Пожилой человек и человек с золотыми зубами наладили через стол дружеские пререкания. А так как было шумно и гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
— Что не звонишь?! — кричал пожилой.
— А?
— Не звонишь, мол, почему?!
— А ты?
— Я звонил! Тебя же на месте никогда нету!
— А-а, тут я не виноват! «Не виновата я!»
— Так взял бы да позвонил! Я-то всегда на месте!
— А я звонил вам, Кузьма Егорыч! — хотел влезть в этот разговор Владимир Семеныч, обращаясь к пожилому, к Кузьме Егорычу. — Вас тоже не было на месте.