Король-Провидец

Я сумел сгруппироваться и упал на чье-то мягкое тело. Откатившись в сторону, я поднялся с обнаженным мечом в руке. Трое каллианцев завопили от радости, заметив спешенного офицера, и кинулись ко мне. Я чуть отклонился в сторону, и парировал первый удар, разрубив противнику лицо, а когда тот с воплем попятился, поднырнул под его руку и пронзил второго. Третий занес свой клинок для рубящего удара, но я лягнул его в живот, затем пнул коленом в лицо, и он согнулся пополам от боли.

Карьян пробился ко мне, рубя каллианцев направо и налево. Его лошадь так же обезумела от боя, как и он сам. Я пристроился на крупе за его спиной, и мы начали выбираться из толпы, держа курс на шеренгу нумантийских всадников, приближавшихся к нам. Как только мы выехали на открытую местность, я приказал развернуться и снова атаковать.

Драгуны вышли из леса и напали на каллианцев с тыла, в то время как мы уничтожали их с фронта, став непреодолимой преградой между ними и безопасным путем отступления к Полиситтарии. Драгуны окружили несколько частей противника, построившихся в каре для последнего боя. Они держались на расстоянии, используя лучников, чтобы нарушить вражеский строй. В проделанные бреши врезались клинья тяжеловооруженных нумантийцев.

Потом на поле боя не осталось ничего, кроме белых флагов и криков о пощаде. Менее чем двадцати пяти тысячам каллианцев удалось в тот день избежать гибели. Но среди них были Чардин Шер и его главный чародей, так что война не закончилась.

Мы встретились с противником на выбранном им поле боя, применили нашу новую тактику и нанесли ему тяжкое поражение. Мы понесли серьезные потери, но наиболее сильно пострадала только пехота Линергеса и летучие отряды Йонга. Цена победы была вполне приемлемой.

Теперь путь на Полиситтарию был открыт. Мы перестроились на дальней опушке леса и приготовились двигаться дальше.

На следующее утро я наконец получил очередное письмо от Маран.

"Мой драгоценный муж,

Ты не представляешь, как мне стыдно, что я так долго не писала тебе. У меня нет никаких оправданий кроме того, что смерть нашего ребенка потрясла меня сильнее, чем я думала, и я как будто умерла сама. Мое сердце превратилось в камень, и я долгое время не могла говорить, а тем более держать в руке перо.

Сейчас я плачу и надеюсь, что ты простишь меня. Я не имела права быть такой эгоистичной, пока ты, любимый мой, тоже одинок и каждый день подвергаешь себя смертельной опасности.

Я нахожусь в вечном долгу у Амиэль, вытащившей меня из трясины отчаяния и объяснившей, какой дурой я была. Ей одной удалось утешить меня после смерти нашего сына.

Теперь я понимаю, что нужно жить дальше. Когда ты вернешься, наступят другие дни, другие времена. Я по-прежнему хочу ребенка, но сейчас я хочу тебя, только тебя. Хочу ощущать тебя во мне, почувствовать, как ты вонзаешься в меня, хочу ощутить твой вкус на моих губах.

Пожалуйста, пойми меня, Дамастес. Я знаю, что молода и очень глупа, но я все еще учусь любви. Пожалуйста, люби меня и дальше. Ты знаешь, что я твоя навеки.

Маран".

Я едва успел запечатать ответное письмо, чувствуя, как огромный груз упал с моей души, и надеясь, что война почти закончена, когда полог моей палатки резко поднялся и Йонг нетвердой походкой вошел внутрь.

– Выпей со мной, нумантиец, – потребовал он и поставил на стол почти пустую бутылку бренди.

Я вынул пробку и поднес горлышко к губам, решив, что в таком состоянии хиллмен вряд ли заметит мой маленький обман. Я был прав. Йонг выхватил бутылку, осушил ее и вытащил другую из внутреннего кармана своего плаща.

– Итак, что ты думаешь о нашей великой победе? – несмотря на опьянение, его голос звучал жестко и гневно.

– Сожалею, что твои части понесли такие большие потери, – сказал я.

– Сожалеешь? Да, нумантиец, я так и думал.

– Йонг, – сказал я. – Почему ты сердишься на меня? Я не виноват в том, что произошло.

Йонг яростно уставился на меня, потом медленно кивнул.

– Да, – согласился он. – Ты не виноват. Наверное, я сердит на всех и ни на кого в отдельности. Кроме одного человека.

Ты знаешь, сколько их умерло, сколько полегло? Один там, другой здесь, там взвод, тут рота – больше половины моих ребят!

Они ведь не похожи на других солдат. Нужно время, чтобы обучить человека не бросаться вперед очертя голову, но знать меру и отступать стиснув зубы, если прикажут. Пожалуй, это будет потруднее, чем обучить кавалериста.

Он выпил.

– Не могу понять, почему этот ублюдок сделал со мной такое.

– Тенедос?

– Это единственный ублюдок, который мне приходит на ум. Он сказал мне, что делать, и я делал. Не возражая, понимая, что из этого выйдет. К дьяволу ублюдка!

– Что ты делал? – поинтересовался я, стараясь вести себя дипломатично. Йонг в таком состоянии искал ссоры, а я знал, что хиллмены редко пользуются кулаками для улаживания своих разногласий, и сомневался, что даже трезвым я смогу выстоять против его кинжала.

– Он сказал, что использовал вас для отвлечения, чтобы прикрыть драгунов.

– И ты веришь этому?

– Верю.

Йонг очень пристально посмотрел на меня.

– Помнишь, когда-то давно я сказал, что хочу учиться чести у тебя?

– Помню. Но думаю, теперь я мог бы поучиться у тебя.

– Мне наплевать. Но я все-таки думаю, что ты говоришь правду. Тебе не кажется, что имелся лучший способ начать сражение? Тебе не кажется, что мои люди были брошены в мясорубку?

– С какой стати Тенедос мог хотеть этого? – спросил я. – Он знает цену твоим разведчикам. Проклятье, парень, да он же сам создал эти войска!

– Да, – неохотно признал Йонг. – Не знаю, почему он решил пожертвовать нами. Но, по-моему, он это сделал.

– Почему?

– Не знаю, – Йонг глубоко вздохнул. – К черту все. Может, я просто напился и оплакиваю своих ребят. Может, все дело в этом.

Он поднял бутылку и, к моему изумлению, прикончил ее в несколько глотков.

– В голове какой-то туман, – Йонг встал. – Извини, что побеспокоил тебя. Ты человек чести, и я верю тебе.

Глаза хиллмена закрылись, и он завалился набок. Я подхватил его прежде, чем он упал, и положил на пол. Потом я позвал Карьяна, и мы устроили для генерала Йонга импровизированную постель из моего плаща и подушки. Йонг пробормотал что-то насчет чести и крови и захрапел. Мне не хотелось оказаться в его шкуре завтра утром.

Я тоже попытался уснуть, но одна абсурдная мыль не давала мне покоя. Почему Тенедос избрал такой кровавый и жертвенный способ, чтобы начать битву? Это был еще один вопрос, ответ на который я получил лишь спустя долгие годы.

Теперь магия Тенедоса помогала ему ни на минуту не выпускать из виду Чардин Шера, и благодаря этому было спасено много жизней, как каллианцев, так и нумантийцев. Если бы Тенедос не смог следить за его передвижениями, мы могли бы решить, что премьер-министр отступил к своей столице, взять ее штурмом и устроить резню на улицах. Возможно, Чардин Шер рассчитывал на то, что мы именно так и поступим, предоставив ему время для перегруппировки своих оставшихся войск, ибо он не стал останавливаться в Полиситтарии, а нашел убежище гораздо дальше.

Нумантийская армия не клюнула на эту наживку и ускоренным маршем отправилась вслед за противником. Через две недели после битвы под Дабормидой мы подступили к последнему убежищу Чардин Шера.

Это была огромная крепость, сложенная из бурого камня, со стенами многометровой толщины, занимавшая вершину одинокого пика, господствовавшего над плодородной долиной. Крепость выглядела совершенно неприступной, и, мне кажется, все мы, увидев ее, подумали одно и то же: нам суждено умереть здесь, под этими мрачными бастионами.

Глава 28

Демон из глубин

Безымянная крепость пользовалась дурной славой. Она была построена сотни лет назад каким-то религиозным братством; ее грозные укрепления давали приют жрецам и простолюдинам с окрестных ферм, защищая их во времена разбойничьих набегов. Но с течением времени жрецы братства все больше увлекались черной магией, и говорят, что их стали бояться больше, чем любых разбойников. Им приписывались всевозможные злодеяния, включая человеческие жертвоприношения демонам.