Королевства Ночи

Я опустошил бокал и посмотрел на племянника, в ожидании обещанного второго. Гермиас перехватил мой взгляд и подал мне новый бокал.

– Впереди нас ждут ветра, дядюшка, которые вызывают страшную жажду, – сказал он. – А моя обязанность – следить, чтобы матросы ни в чем не испытывали недостатка.

– Что ж, – сказал я, – матрос готов поднять еще один парус. – Я опустошил и этот бокал и отставил его, предлагая поменять на следующий.

И тут Клигус выпалил:

– Прошу тебя, Гермиас. Не подначивай его!

Он протянул руку, чтобы отодвинуть Гермиаса, но наткнулся на полный бокал, и его содержимое вылилось на мою тунику.

– Посмотри, что ты наделал, Клигус! – сказал Гермиас, пытаясь вытереть винное пятно рукавом собственной туники. – Да и с каких это пор ты стал решать за отца? Человеку ни к чему сын, судящий поступки родителя.

И я вновь отметил антипатию Гермиаса к моему сыну. За этими высказываниями скрывалось нечто большее, чем соперничество за место наследника.

– Ничего бы не произошло, – прошипел Клигус, – если бы ты не навязывался. И это моя обязанность служить отцу, а не твоя.

Он тут же быстро огляделся и, казалось, с облегчением увидел, что рядом не оказалось других родственников.

– Господа, – укоризненно сказал я, не желая тратить время на глупый спор, да еще после того, как с таким трудом сам выбрался сюда. – Немного вина, будь то внутри или снаружи, – я потер пятно, – не повредит.

Гермиас смешливо фыркнул, приходя вновь в веселое расположение духа. Клигус же засуетился, то ли из-за своего неуклюжего поступка, то ли из-за того, что так явно выказал свою антипатию к Гермиасу, – мне трудно было понять.

– Пожалуйста, прости меня, отец, – сказал он. – Отправить Квотерволза домой, за чистой туникой?

– Не утруждай себя, – сказал я. – На меня не в первый раз проливают вино. Хотя в последний раз это произошло в третьеразрядной таверне, и тот малый намеревался залить мне глаза, прежде чем броситься с ножом.

– И что же произошло? – спросил Гермиас, хоть и знал ответ, поскольку эту историю в различных вариантах я рассказывал не первый год.

– Он убил меня, – сказал я.

Гермиас рассмеялся над излюбленной шуткой дядюшки, да и Клигус счел за лучшее сдержанно хмыкнуть.

– Преисподняя и зеленые черти! – воскликнул кто-то неподалеку. – Ребятишки, неужели же это и есть хозяин? Пьяный и с пятнами вина на тунике?

День словно стал ярче, когда я обернулся и попал в объятия Келе, женщины, которую я имел честь называть другом, и моего самого доверенного капитана дальнего плавания. Келе была невысокой и стройной, как и ее отец Л'юр, который служил у меня капитаном еще в экспедициях к Далеким Королевствам. Он умер несколько лет назад. Я очень скучал по нему, и дочка его делала все, чтобы восполнить эту потерю.

Келе похлопала меня по спине.

– Слышала, что вы померли или даже хуже того, хозяин, – сказала она.

– Что же может быть хуже, чем смерть? – спросил я.

– Жидкая овсянка и диетический хлеб, – сказала она. – Приятно убедиться, что в тавернах врут насчет вашего здоровья.

Я увидел, как Квотерволз наблюдает за мной издали, и покраснел.

– Врут не врут, но я действительно никогда себя так хорошо не чувствовал.

Келе была настолько близким другом, что тут же поняла всю фальшь моих слов, но, что важнее всего, – и виду не подала. И, пока она, поддерживая беседу, сообщала мне свежие новости о друзьях и врагах, я думал, как мне благодарить богов за то, что они ниспослали мне ее. Ей чуть перевалило за сорок, как и Клигусу, и в своих плаваниях она набралась громадного опыта. Множество пиратов испытали остроту ее ножа, и немало торговцев-обманщиков отдали должное ее деловому чутью. Когда Гермиас отправился совершать свое открытие, капитаном его судна я выбрал Келе. Если бы его неопытность завела в беду, я был уверен, что Келе выведет экспедицию к цели.

Но в ее словах я ощутил внутреннее напряжение. И увидел, как взгляд ее перескакивает с Гермиаса на Клигуса. Брови тревожно подрагивали. Уж ее-то чутью на неожиданности в морских туманах я мог доверять – не раз испытано. Неужели же впереди волны плескались о камни отмели?

Толпа заволновалась, и к павильону подъехала черная, украшенная символами карета главного воскресителя. Все стихло, когда лакей подбежал, откинул золоченые ступеньки и открыл разукрашенную дверь. Появившийся человек был высок и худ как скелет. Смуглое лицо выглядело еще темнее и мрачнее из-за густой черной бороды. Черно-голубую тунику его окаймляла золотая полоска. Когда он шагнул из кареты, все в благоговейном страхе подались назад.

Палмерас поднял голову, и его горящий взгляд пролетел над толпой коршуном, остановившись на мне.

– Антеро, старый пес! – загремел он. – Проклятие какого демона вам надо, чтобы получить у вас выпивку?

С этого и началось благословение.

Палмерас принадлежал к новому типу ориссианских воскресителей, являвших собою как чародеев, так и политиков. Среднего возраста – а стало быть, молодой для занимаемого им положения, – он распространял свое влияние далеко за пределы холма, на котором стоял храм кудесников. Если бы не инстинктивная настороженность всех нас при виде воскресителей, он мог бы стать одним из самых популярных людей в городе.

Пока его помощники занимались приготовлениями к церемонии, Палмерас направился ко мне, с трудом пробиваясь сквозь толпу, где многие хотели с ним пообщаться. Этот только на первый взгляд суровый, но обаятельный и воспитанный человек с каждым – будь то простой рабочий или благородный господин – обращался как с важной персоной. Он обладал способностью запоминать даже детали – поздравлял седовласого плотника с рождением внука, а благородную даму с проявлением прекрасного вкуса при разведении сада в загородном доме.

Незадолго до того, как все было готово, он прихватил выпивку для нас обоих и отвел меня в сторону, бросив взгляд на Клигуса и Гермиаса, демонстративно стоящих спиной друг к другу.

– Какое трогательное проявление родственных чувств, – сказал он сухо. – Прямо тепло от самого сердца.

Я вздохнул.

– Думаю, у тебя на уме нечто большее, чем спуск корабля, – сказал я. – Я не верю, что главный воскреситель явился сюда ради такого пустяка, пусть корабль и принадлежит его старому и верному другу.

Палмерас рассмеялся.

– Такое циничное подозрение недостойно тебя, Амальрик.

– Зато я не ошибаюсь, – сказал я.

– Да, – сказал он. – И все равно недостойно.

– И я так полагаю – все дело в том, когда же я выпущу бразды правления и назову имя преемника в семейном деле, то есть сына, не так ли?

– Ты промахнулся в предположениях, мой друг, – сказал Палмерас. – Большинство из нас знает, что ты колеблешься между сыном и племянником. Поэтому ты и оттягиваешь с решением.

– Не совсем, – сказал я. – Если бы мне предстояло сделать объявление о решении завтра, то единственным наследником я провозгласил бы Клигуса.

Палмерас иронично усмехнулся.

– И мы действительно услышим об этом завтра? Прекрасно! Я могу предупредить моих помощников? Или это пока только между старыми друзьями?

Я засмеялся.

– Ты стал глуховат, воскреситель. Я ведь сказал, если бы мне предстояло сделать объявление завтра.

Палмерас принял серьезный вид.

– Так, значит, это правда, – сказал он. – Гермиас является кандидатом.

– Я этого не говорил.

– А в этом и нет необходимости, – сказал Палмерас. – Весь город жужжит об этом, друг мой. Хочешь ты того или нет, но только чем дольше ты оттягиваешь свое решение, тем увереннее народ считает, что Клигус утратил твое расположение и преемником станет Гермиас.

Я продолжал упорствовать. Волосы мои из ярко-рыжих уже превратились в белые, но упрямства я не утратил.

– Народ может болтать все, что угодно, – сказал я. – На мое решение это никак не влияет.

– Но во славу твоей любимой Ориссы, – сказал Палмерас, – дело надо делать быстрее. Наши друзья в Магистрате встревожены. Ведь такая неопределенность в одном из самых авторитетных городских семейств вызывает нестабильность в коммерции и политике.