Страница 61 из 224
Ввиду того, что мне в качестве председателя высшего суда по делам дворянства надлежит знать, согласно ли это сообщение с истиной, или нет, я беру смелость обратиться к вам с просьбой просветить меня относительно этого вопроса.
Имею честь быть с глубочайшим уважением, господин полномочный министр, вашим смиренным и покорным слугою.
Ф. Г. барон Линден де Геммен»{418}.
Будучи «не в чести» в России, Геккерн оказался невостребованным и в своем отечестве.
«Старик Геккерен был человек хитрый, расчетливый еще более, чем развратный»{419}, — писал сын князя П. А. Вяземского Павел Петрович.
«Расчетливый», но, как видно, просчитался…
«…Небо наказало Геккерена и Дантеса. Первый, выгнанный из России, где свыкся, лишенный места, важного для него по жалованью, презираемый даже в своем отечестве, нашелся принужденным скитаться по свету»{420}, — отмечал в своих мемуарах Н. М. Смирнов.
После такого крушения дипломатической карьеры Луи Геккерн вскоре прильнул к дому Дантесов, создав весьма странную семью, где его «возлюбленный Жорж» оказался меж двух отцов и своей «горячо любимой Катрин».
Как говорится, без комментариев…
Барон Мальтиц — графу К. В. Нессельроде.
«Гаага, 12 мая 1837 года. Конфиденциально.
Милостивейший государь,
Барон Геккерен прибыл сюда несколько дней назад. Он тотчас же попросил и получил аудиенцию у их королевских высочеств, у принца Оранского и принцессы Оранской. Но только сегодня, в среду, — обычный приемный день у короля — г. Геккерен должен предстать пред его величеством.
Не получая никакого уведомления от вашего сиятельства относительно причины отозвания этого посланника и зная, сверх того, ваше всегдашнее благожелательное к нему отношение, я полагал, что мой долг — отвечать сообразно той торопливости, с которой он постарался меня видеть тотчас… Геккерен, кажется, ожидал найти у меня некоторые документы, которые ваше сиятельство рассчитывали доставить ему при посредстве посольства и которые в его глазах, по-видимому, представляют огромную важность…
Я не мог не заметить тяжелого чувства, вызванного здесь всем этим делом, и я не скрою от вашего сиятельства, что здесь были, по-видимому, оскорблены теми обстоятельствами, которые сопровождали отъезд барона Геккерена из С.-Петербурга.
Имею честь быть Вашего сиятельства смиренным и покорным слугой»{421}.
Барон Геверс — Луи Геккерну в Гаагу.
«…Здесь, г-н барон, нет никаких новостей сверх того, что я писал раньше; в свете не поднимают больше вопросов о смерти Пушкина. С первого дня моего приезда я избегал и прерывал всякий разговор на эту тему; вражда общества, исчерпав весь свой яд, наконец стихла. Император принял меня несколько дней тому назад в частной аудиенции; все, что касалось до этого дела, тщательно избегаемо. Геверс»{422}.
15 мая 1837 года.
Барон Геккерн — Иоганну Геверсу из Гааги.
«…Будьте добры отправиться от моего имени к графу Нессельроде и скажите ему, что я не нашел здесь бумаг, которые он обещал мне выслать и которые касаются события, заставившего меня покинуть Россию. Эти бумаги — моя собственность, и я не допускаю мысли, чтобы министр, давший мне формальное обещание их возвратить, пожелал меня обмануть. Потребуйте их и пошлите их мне немедленно же: документов числом пять.
Барон де-Геккерен»{423}.
…Как видно, каждый был оценен по достоинству и занял свое место в истории.
Однако оставим семью Екатерины Дантес с ее проблемами и вернемся в Полотняный Завод к семье Пушкина.
Для Натальи Николаевны начиналась другая жизнь. Горькая жизнь многодетной вдовы. Жизнь без Пушкина…
Дни протекали довольно однообразно. Когда приближались семейные даты, они, естественно, не были праздниками в полном смысле этого слова. Хотя май был буквально насыщен такими событиями.
Так, Дмитрию Николаевичу Гончарову, являвшемуся главой рода, 1 мая 1837 года исполнилось 29 лет, а несколько дней спустя его жена Елизавета Егоровна, которая была «по происхождению из кавказских княжен, но выросшая в бедности», подарила ему сына-первенца, названного в честь отца — Дмитрием.
14 мая 1837 года.
В этот день младшему сыну Поэта, Грише Пушкину, исполнилось всего два годочка от роду.
Его бабушка, Наталья Ивановна Гончарова, прожив в Полотняном Заводе в кругу детей и внуков два месяца и дождавшись рождения еще одного внука, в этот день уехала к себе в Ярополец.
На следующий день Наталья Николаевна написала свекру:
«15 мая 1837 года.
Простите, Батюшка, что так долго вам не писала, но признаюсь вам, я не могла решиться поздравить вас с праздником Пасхи, он был таким печальным для нас. Роды моей невестки также в какой-то степени были причиной моего молчания. Тысячу раз благодарю вас, что вы так добры и хотите приехать повидать меня в Заводы. Я никогда не осмелилась бы просить вас быть столь снисходительным, но принимаю ваше намерение с благодарностью, тем более, что я могла бы привезти к вам только двух старших детей, так как у одного из младших режутся зубки, а другую только что отняли от груди, и я боялась бы подвергнуть их опасности дальнего пути. Брат мой в ближайшее время не собирается в Москву, но я надеюсь, мой добрый Батюшка, что это не помешает вам осуществить ваше намерение. Вы не сомневаетесь, я уверена, в нетерпении, с которым я вас жду. Как только вы получите вести о том, что Ольга разрешилась, прошу вас, сообщите мне об этом, и осмелюсь вас просить напомнить ей обо мне в первый же раз, как вы будете ей писать.
Маминька покинула нас вчера, но перед отъездом она мне поручила поблагодарить вас за память и засвидетельствовать вам свое почтение, так же и Александрина. Стало быть до свидания, Батюшка, нежно целую ваши руки.
Н. Пушкина»{424}.
19 мая старшей дочери Пушкиных, Маше, исполнилось 5 лет.
22 мая среднему из братьев Гончаровых, Ивану, исполнилось 27 лет.
На 23 мая выпадало сразу несколько семейных событий:
— младшей дочери Пушкиных, Наташе, исполнился годик;
— отцу Поэта, Сергею Львовичу, исполнилось 67 лет, и в этот же день Ольга Сергеевна родила ему внучку, о чем Н. И. Павлищев сообщал ему из Варшавы:
«Воскресение, 23 мая 1837 года.
Только что Ольга произвела на свет дочь. Пользуюсь сегодняшней экстрапочтой, чтобы написать вам эти несколько слов, которые, несомненно, доставят вам удовольствие. Роды хотя были тяжелыми, продолжались только четыре часа и несколько минут. Ольга помнит, что сегодня день вашего рождения. От всей души сердечно поздравляем вас. Если бы родился сын, он носил бы ваше имя, но дочь — она будет носить имя своей бабушки. <…>»{425}.
26 мая 1837 года Н. И. Павлищев пишет еще одно письмо тестю:
«Я уже известил вас, дорогой папа́, о том, что в воскресенье, в восемь часов утра, Ольга произвела на свет дочь, которую мы назвали Надеждой. <…>
Я с огорчением вижу, что выбор лиц, назначенных опекунами детей Александра, далеко не отвечает нашим ожиданиям. <…> Правда, сироты будут иметь еще немалый доход от продажи книг их отца, который может достичь 350 000 рублей; правда, и дети, и мать пользуются назначенной им весьма солидной пенсией, но это не причина, чтобы отказываться от выгоды и упускать ее. К тому же Жуковский по своему общественному положению занят сейчас другими обязанностями; он находится при великом князе-наследнике, которого ныне сопровождает в его путешествиях. Граф Виельгорский, сдается мне лучший музыкант, нежели попечитель, мы еще увидим, чего он стоит. Что касается графа Строганова и г-на Отрешкова, то, я полагаю, они попали в список опекунов лишь ради того, чтобы их было поболее. Словом, выбор опекунов не тот, которого бы требовали интересы несовершеннолетних. <…> По праву и по сути вещей, вы отец и опекун этих детей; это ваш долг блюсти их интересы, и вы, несомненно, станете заботиться о них лучше, нежели любой официальный опекун. Это опекунство несет нам еще новые затруднения. Лев настаивает на том, чтобы как можно скорее быть введенным в право наследования Михайловского; он передал мне свои полномочия на это. Я же могу лишь последовать его примеру. <…> Итак, надобно приступать к разделу имения. <…> Я пишу о Михайловском, потому, что оно дорого всем нам по связанным с ним воспоминаниям.