Страница 38 из 39
В первой половине 1908 г. буквально из ничего возник доселе неведомый автор сыщицких рассказов — П. Никитин. Появился он как прямой продолжатель Конан Дойля: серия Никитина «Новейшие приключения Шерлока Холмса в России» открывалась рассказом Конан Дойля «Приключение под сенью дуба» («Одинокая велосипедистка»). В первой же собственной вещи, «Таинственный дом», Никитин смело обратился к языковому вопросу — и дал на него довольно изящный ответ. Его Холмс на «чистейшем» русском говорит новому клиенту, купцу Черепанову: «Я прожил, благодаря стечению некоторых обстоятельств, три года в России и очень хорошо изучил ваш язык». Для читателя, знакомого с каноническими произведениями Конан Дойля, намек был прозрачен: великий сыщик скрывался в России после достопамятной дуэли у Рейхенбахского водопада с профессором Мориарти.
Сложнее пришлось Никитину со спутником и хроникером детектива. В данном случае объяснение выглядит натянутым — по словам Холмса, «доктор Ватсон, как истый лингвист, тоже знает его <русский язык> в совершенстве».
Рассказы из цикла Никитина выходили один за другим и, судя по весьма приличным 10-тысячным тиражам, неплохо расходились. Через некоторое время увидел свет очередной рассказ — «Тайна нижегородского Главного дома». Начинается он с появления Холмса на Нижегородской ярмарке; приехал туда сыщик из «желания поближе познакомиться с далекой Россией, о которой англичане имели лишь смутное понятие».
Как водится, Холмс отлично изъясняется по-русски. Это неожиданное умение автор объясняет следующим образом:
«Знаменитый английский сыщик, еще будучи в Буэнос-Айресе, в продолжение двух лет снимал помещение со столом в семье русских эмигрантов и, находясь с ними в постоянных близких сношениях, отлично изучил русский язык».
Зачем понадобилось Никитину, чей Холмс долго жил в России, вновь объяснять его знание русского языка — и громоздить для этого неуклюжую конструкцию с надуманными русскими эмигрантами в Буэнос-Айресе? Вдобавок, нам известно, что Холмс вернулся в Россию для расследования дела Черепанова; здесь же он, как праздный турист из табакерки, соткался непосредственно в Нижнем Новгороде.
Но этим странности отнюдь не исчерпываются. Если в других рассказах Никитина повествователем, как и положено, выступает доктор Уотсон, здесь повествование ведется в третьем лице, то есть роль нарратора берет на себя автор. Для сравнения укажем, что подобная техника применяется лишь в двух написанных гораздо позже рассказах Конан Дойля о Холмсе, «Его прощальный поклон» и «Камень Мазарини». С другой стороны, эта повествовательная техника традиционна для переводных «выпусков»; характерны для «выпусков» и рубленые фразы-абзацы рассказа.
Далее, злоумышленники в «Главном доме» создают вокруг нужного им ярмарочного помещения ауру заколдованного, проклятого места, используя светящийся скелет (призрак материализуется посредством синематографического аппарата). Но испускающий мрачное свечение призрак-скелет, созданный с помощью подручных технических средств (кости, фосфор и споры грибов), уже был использован — и притом в схожих целях — в «Таинственном доме»!
Призраков, видений и привидений в рассказах П. Никитина немало, но вся эта «область сверхъестественного», как правило, получает трудами Шерлока Холмса логичное и рациональное объяснение. Однако в рассказе «Убийцы», выполненном в том же «рубленом» и, скажем прямо, разухабистом ключе, финальную разгадку обеспечивает не дедукция и не отважная погоня за преступниками, а… мистическое прозрение! «С сегодняшнего дня я начинаю верить в таинственные явления» — подводит итог Холмс.
Как говорится, невероятно, непредставимо, но факт… И уж совсем непредставимо, чтобы благородный Шерлок Холмс, обрисованный в первых рассказах никитинского цикла, произносил такую тираду, как его бледная копия из «Главного дома»: «Мы, англичане, пересчитываем каждый шаг и момент на деньги и, конечно, несмотря на живейший интерес, который вы вызвали у меня рассказом, я не стал бы терять времени даром. Потрудитесь написать обязательство».
В чем же дело? Неужто Никитин внезапно ударился в мистицизм — и был так ошарашен потусторонними откровениями, что напрочь позабыл, где, когда и как Холмс изучил русский язык, упустил из виду, что сыщик целых три года прожил в России, дважды за очень короткое время использовал один и тот же сюжетный ход? Мало того — решил вдруг полностью исказить главные, основополагающие черты характера и свойства личности героя?
Что это? Небрежность? Помрачение рассудка?
Вовсе нет. Любой внимательный читатель и без дедуктивных талантов Шерлока Холмса не может не заметить очевидное: такие рассказы, как «Тайна нижегородского Главного дома» или «Убийцы», написаны совсем другой рукой, совершенно иным писательским почерком. Отсюда необъяснимая забывчивость П. Никитина, сюжетные нестыковки и повторы, смена нарративной стратегии и вторжение чуждых (мистических) элементов. Не вдаваясь в детальный стилистический анализ, добавим, что чужая рука, по крайней мере на уровне отрывков, ощущается и в некоторых рассказах второго цикла Никитина, «Воскресший Шерлок Холмс в России».
Вывод напрашивается — «П. Никитиных» было как минимум двое. Назовем их «Никитин-I» и «Никитин-II».
Основной массив рассказов, судя по всему, написан Никитиным-I. Это автор, вдохновленный каноническим Шерлоком Холмсом и серьезно вознамерившийся создать его российский эквивалент. Во всех его пастишах сквозит глубокое уважение к оригиналу: сознавая свою ограниченность как стилизатора, Никитин-I тщательно старается воспроизвести некий дух и, безусловно, структуру рассказов Конан Дойля, выстраивает систему внутренних связей и отсылок не только к прототипу (такова серия рассказов о противостоянии Шерлока Холмса и «русского Мориарти» Бориса Николаевича Карцева), но и к другим иконическим произведениям детективного жанра (в «Страшном душителе», к примеру, сквозят мотивы «Убийства на улице Морг» Э. По). Можно отметить у Никитина-I и отчетливые либеральные нотки: так, он не упускает случая основательно «пройтись» по черносотенным мракобесам из «Союза русского народа» или раскритиковать вековечное бездарнохищническое отношение российских властей к природным богатствам страны. Некоторые его язвительные пассажи об армии полицейских и тайных агентов, поглощенных борьбой с инакомыслием, звучат удивительно актуально и словно написаны о современной России:
— До свидания, Англия! — воскликнул я. — Мы отправляемся в страну снега и медведей!
Холмс улыбнулся.
— Было бы вернее, дорогой Ватсон, если бы вы сказали: в страну чрезвычайных охран. Россия — одна из самых курьезных стран: когда у нее кончается война, она заводит чрезвычайные охраны, по положениям о которых полиция и войска, приведенные на военное положение, начинают защищаться и защищать…
Шерлок Холмс запнулся, но, встретив мой вопросительный взгляд, неуверенно пояснил:
— Вероятно, от граждан и граждан от… кажется, тоже от граждан. Впрочем, наши стратеги еще не вполне выяснили этот метод.
Что касается Никитина-II, то это автор совсем иного плана, рыночник и во многом халтурщик, ориентирующийся не на Конан Дойля, а на переводные «выпуски» о Холмсе и прочих сыщиках. «Никитина-I» мало беспокоят соображения внутреннего единства и связности цикла, стилистической однородности, структуры повествования и даже сам образ Шерлока Холмса. Подмени в его рассказах Холмса, допустим, Натом Пинкертоном — и разницы не будет никакой.
Любопытно, что в рассказах «Никитина-II» наблюдаются некоторые поверхностные черты сходства с произведениями плодовитого низового беллетриста и одного из зачинателей русской шерлокианы, П. Орловца (П. П. Дудорова, 1872 — после 1929). Например, зловещий каторжник- убийца Муха в рассказе Орловца «Сокровище тайги» для отпугивания нежданных визитеров от своего таежного убежища применяет фосфоресцирующий скелет. Помимо общего для многих «выпусков» рубленого стиля, обращает на себя внимание и лексика. У Никитина-II в рассказе «Убийцы» Холмс говорит: «Удивительно просто в России исчезают живые люди»; ниже следует фраза Уотсона: «…поговорив еще несколько минут об исчезновениях живых людей.». У Орловца-Дудорова это примечательное словосочетание дважды встречается в маркированной позиции, то есть в заглавиях: «Похититель живых людей» (первый рассказ из цикла о сыщике Карле Фрейберге) и «Охотники на живых людей» (один из рассказов о похождениях Шерлока Холмса в Сибири). В кругах почитателей великого детектива бытует даже мнение, что Орловец и был таинственным Никитиным[4]. Впрочем, сходство, как уже сказано, поверхностное, детективные произведения Орловец публиковал под собственным литературным именем, и для него рассказы «Никитина-II», пожалуй, недостаточно проработаны. Вероятней другое: Орловец, чьи «выпуски» о Фрейберге, согласно издательским анонсам, начали выходить у того же московского книгоиздателя М. В. Клюкина несколько позже никитинских сочинений, просто перенес в свои вещи понравившиеся элементы из рассказов более близкого ему по стилю и духу «Никитина-II».
4
Милостью новорусских дельцов от книгоиздания, надо заметить, Орловец и Никитин давно стали соавторами. Вот уже почти два десятка лет эти любители наживы, передирая друг у друга или из мировой сети один и тот же набор текстов, традиционно и совершенно безосновательно приписывают Орловцу рассказы П. Никитина (причем «Никитина-I») или обозначают его как соавтора, делают Никитина соучастником книги П. Орловца «Похождения Шерлока Холмса в Сибири» (1909) и т. д.