Страница 29 из 41
— Вы верите в предчувствия? — задал ему вопрос Холмс.
— Не совсем, — ответил издатель.
Сыщик пожал плечами.
— Напрасно. А вот я верю, и в моей практике было много случаев, когда предчувствие мое сбывалось. Вот сейчас, например, я чувствую, что сегодняшняя ночь не обойдется у вас без кражи. Я предлагаю вам сесть с нами вместе в засаду.
— Если это нужно… — пробормотал Дмитрий Панфилович.
— Вот и прекрасно! Теперь уже поздно, все ваши служащие спят, и мы сделаем это совершенно незаметно. Возьмите с собой лампочку.
Дмитрий Панфилович вышел и скоро появился снова с лампочкой в руке и одетый.
Через несколько минут мы входили в дом Бахрушина, где помещался склад.
Дмитрий Панфилович стал отпирать замки.
— Ого! — воскликнул Холмс. — Целых пять замков! Ну, вряд ли вор ходит этим ходом! Вернее будет предположить, что он пользуется подкопом из соседнего погреба.
Мы вошли внутрь, и пять замков снова заперлись за нами. Засветив лампу, Холмс принялся за работу.
С величайшим вниманием осмотрел он одну за другой все четыре стены.
— Под Козицким переулком проходит чужой погреб противоположного дома, — пояснил г. Ефимов, — и мой погреб не доходит до того всего одну сажень.
— Это очень важно! — ответил Холмс, направляясь к указанной стене.
Его внимание удвоилось.
Но сколько ни бился он, сколько ни заглядывал во все щели, результата не было.
Прошарив около часа, Шерлок Холмс должен был сознаться, что его работа пропала даром.
— Что ход есть, я в этом уверен, — пробормотал он. — Но он сделан слишком искусно. Что ж, сядем и будем ждать. Вор сам покажет свою нору.
И он стал размещать нас.
Сам он сел ближе к той боковой стене, у которой предполагал подкоп, Дмитрия Панфиловича поместил за кипами товара недалеко от двери, меня же посредине.
Потянулись томительные часы.
Но вот, наконец, неясный шум долетел до наших ушей.
Притаив дыхание, мы замерли на наших местах.
И тут случилось то, чего никак не ожидал Шерлок Холмс. В дверях щелкнул замок.
За первым замком щелкнул второй, затем третий, четвертый, пятый и… дверь отворилась.
Вернее, отворились все пять дверей.
На пороге мрачного склада вырисовалась в полумраке фигура Фомки.
Он осторожно осмотрелся и сделал несколько шагов вперед, держа в руках порядочную связку ключей.
Я взглянул на Холмса.
Он сидел весь съежившись, словно кошка, ожидающая добычу, готовый вот-вот броситься вперед.
Фомка медленно двигался прямо на Ефимова. И вдруг случилось нечто, перевернувшее все наши ожидания.
Вероятно, появление громилы испугало Дмитрия Панфиловича.
И вместо того, чтобы хладнокровно ждать, он вдруг шарахнулся как сумасшедший в обратную сторону, заорав во все горло:
— Держи, лови!
В один прыжок Фомка был у двери.
Словно стрела, Холмс выскочил из своей засады.
Но было уже поздно.
Выскочив за дверь, Фомка захлопнул ее за собой, и Холмс, не успевший остановиться, изо всей силы хватился об нее лбом.
Когда мы наконец вылетели на улицу, Фомка был уже далеко.
Мы видели, как, улепетывая, он запутался в шнурке, за который какой-то студент вел собачку, как вместе с собакой покатился кубарем, но это был лишь момент. Не обращая внимания на ругань студента, он снова бросился бежать и скоро скрылся из виду.
Волей-неволей мы возвратились назад.
— И надо же вам было завопить! — с упреком произнес Холмс, обращаясь к Дмитрию Панфиловичу, который уже давно оправился и принимал участие в погоне.
— Вам хорошо говорить! — воскликнул тот. — Вы-то привыкли к подобным похождениям, а я-то ведь в них впервые!
Делать было нечего: красный зверь исчез, и мы, поговорив несколько минут, возвратились домой.
Все следующее утро мы по очереди провели в трактире напротив торговли Воропаева.
Очередь была моя, когда я увидел из окна Гаврюшку, выходившего из своего магазина.
Он долго торговался с извозчиком и наконец поехал.
Следом за ним поехал и я, и вскоре мы прибыли на Николаевский вокзал.
До ближайшего поезда, отходящего на Петербург, оставалось минут 20, и, увидев, что Гаврюшка Воропаев стал в очередь у кассы III класса, я приказал носильщику взять себе билет.
Дорога до Петербурга прошла незаметно и, так как я ехал во втором классе, то мне очень мало пришлось видеть Воропаева.
Однако в Твери на мое счастье мне удалось заметить, как он прошел на телеграф, и я, сделав вид, что тоже хочу подать телеграмму, успел прочитать, стоя за его спиной, то, что он писал.
Телеграмма была короткая.
Адресована была она в Петербург, в книжный магазин Пановой, служащему Серегину. И самый текст ее заключался в трех словах: «Приеду утром, встречай».
Телеграмма эта была настоящим кладом для меня. Теперь у меня был в руках хоть какой-нибудь ключ.
Действительно, по приезде в Петербург я заметил, как довольно молодой парень, одетый весьма прилично, подошел на перроне к Воропаеву.
Они поздоровались и, тихо разговаривая о чем-то, направились к выходу.
Сдав свой ручной сак с переменой белья на хранение, я последовал за ними, держась от них на довольно большом расстоянии.
Пройдя до Литейного проспекта, они свернули по нему направо, и скоро мы перешли Неву.
Сделав несколько зигзагов по узким переулкам Выборгской стороны, Серегин и Гаврюшка вошли в небольшой трактир, в котором главными посетителями, вероятно, были извозчики, так как рядом с трактиром помещался извозчичий двор.
Выждав около пяти минут, я вошел следом за ними и, так как по соседству с ними не оказалось свободного столика, то мне пришлось сесть через столик от них.
Гаврюшка и Серегин были, видимо, очень увлечены своим разговором и, хотя они говорили очень тихо, но до меня порою все-таки долетали некоторые слова.
По-видимому, они торговались.
Жадный на деньги Гаврюшка Воропаев сильно повышал голос, как только дело касалось денег.
— Нет, брат, хоть режь, не могу. Сам знаешь, какие теперь дела. Четвертной билет не деньги разве? Ты меня хоть всего наизнанку выверни, не найдешь больше ни копейки. Только и останется рублей 10 на билет да на харч в обратную сторону, — кипятился он, но Серегин не сдавался.
— Как хочешь, а меньше полусотни не возьму, — не уступал он.
— Ну, иди к кому хочешь, — со злостью произнес Гав-рюшка.
Серегин пожал плечами.
— Что ж, и пойдем. Свет-то около тебя не клином сошелся, — огрызнулся он.
Понизив голоса, они снова заспорили.
Гаврюшка так сильно торговался, что по его лицу наконец начали струиться потоки пота.
Но, видимо, дело не выходило так, как он хотел.
По мере того как спор разгорался, их голоса повышались и наконец дошли до крикливых нот.
Гаврюшка весь преобразился. Лицо его побагровело. Алчные глаза сверкали бешенством, и пальцы судорожно сжимались в кулаки.
— Ну, погоди ж ты у меня! — крикнул он наконец, не вытерпев.
Серегин насмешливо взглянул на него.
— Кому погодить, это видно будет, а только, вероятно, тебе-то хуже будет, — произнес он насмешливо.
— Ах, так ты так! — крикнул Гаврюшка, вскакивая с места.
И прежде чем люди, с любопытством следившие за их спором, успели ахнуть, он схватил со стола блюдце и изо всей силы пустил им в Серегина.
Не успей Серегин вовремя отклонить голову, блюдце разбило бы ему лицо.
Пущенное с необыкновенной силой, оно ударилось о противоположную стену и со звоном рассыпаюсь вдребезги.
В свою очередь, Серегин быстро схватил чашку с чаем и плеснул им в лицо Гаврюшки.
— На-ка освежись, да успокойся, а не то ведь и я сумею разбить всю посуду о твою проклятую голову, — произнес он, глядя на оторопевшего Гаврюшку, утиравшего салфеткой обожженное лицо.
Горячий душ, видимо, подействовал на Воропаева.
Пустив по адресу своего товарища порядочный поток ругани, он снова сел на место, буркнув подошедшему слуге: