Страница 94 из 107
Интерес Тиберия в разгроме семьи Агриппины очевиден. Но был ли здесь личный интерес Сеяна и в чём он заключался?
Сеян обрёл всё исключительно благодаря расположению Тиберия. Потому он должен был справедливо полагать, что всякое укрепление власти его благодетеля является благом и для него. Потому нельзя сомневаться в том, что служил он Тиберию на совесть, искренне связывая все свои интересы со счастливым правлением его. У него не могло быть сомнений в том, что переход власти в руки кого-либо из стана Агриппины означает полный крах его карьеры, если не самой жизни. И не столь важно, как этот переход случиться: путём насильственным или естественным. Итог для префекта претория однозначен. Так что интересы Тиберия и Сеяна в деле Агриппы и её старших сыновей полностью совпадали. Но мог ли Сеян иметь и свой интерес, с интересами Тиберия не только не совпадающий, но прямо им враждебный? Короче, мог ли он играть свою собственную партию, стремясь в будущем к обретению высшей власти в империи?
Надеяться на обретение статуса законного преемника Тиберия Сеян не мог. Таковым мог быть только член семьи принцепса, а в своё время Тиберий дал откровенно жёсткую отповедь претензиям префекта породниться с ним путём брака с Ливией Ливиллой. Тогда же он безжалостно указал Сеяну на его худородность, исключавшую приближение к высшей власти. Правда, после гибели Нерона на Понтии Тиберий вдруг предложил Сеяну взять в жёны его вдову, Юлию, свою внучку, дочь Друза Младшего и той самой Ливии Ливиллы, но префект, почуя подвох, на такой брачный союз не решился. Так что место своё при Тиберий Сеян знал.
Мог ли Сеян, возмечтав о высшей власти в Риме, попытаться захватить её силой, низвергнув Тиберия путем переворота? Споры об этом среди историков идут уже не одно столетие и конца им не предвидется.{585} Есть основания полагать, что префект, обуянный жаждой власти, составил заговор, но был разоблачен и погиб.{586} Можно считать, что Сеян сам стал жертвой заговора, составленного теми, кому ненавистно было его исключительное положение при Тиберий.{587} Можно говорить и о «заговоре» самого Тиберия против вышедшего из доверия временщика.{588} Попробуем проследить по конкретным событиям, как свершилось падение Сеяна.
Префект претория не мог быть спокоен за своё будущее, пока кто-либо из потомства Агриппины оставался в живых и, следовательно, мог быть претендентом на власть. Гай Цезарь не был на подозрении у Тиберия, он после ссылки матери оставался на попечении своей бабушки, Антонии Младшей, дочери сестры Августа Октавии и триумвира Марка Антония, вдовы Друза Старшего, брата Тиберия. Молодой Калигула был опасен для Сеяна в любом случае: как мститель за мать и братьев в случае прихода к власти, как вполне законный претендент на власть и потому соперник Сеяна, если префект действительно замышлял переворот в свою пользу. Отсюда и поручение, данное префектом бывшему претору Секстию Пакониану. Человек этот, имевший замечательную репутацию «наглого негодяя»,{589} искушенный в выведывании чужих тайн, должен был втереться в доверие молодому Гаю и испытанным методом провокации подготовить для него западню.{590} Но здесь замысел Сеяна потерпел неудачу. В конце лета 31 г. Тиберий вызвал внучатого племянника на Капрею, где состоялся обряд, посвященный его совершеннолетию — Гаю исполнилось девятнадцать лет. Торжеств по этому поводу Тиберий проводить не стал, но оставил младшего сына Агриппины при себе на острове, чем пресёк, то ли случайно, то ли сознательно, старания Пакониана и надежды Сеяна на быстрое избавление от потенциально опасного молодого человека.
Потерпел Сеян неудачу и в попытке обвинить в оскорблении величия Луция Аррунция, легата провинции ближняя Испания. Тиберий решительно пресек действия префекта. С Аррунция не только было снято обвинение, выдвинутое Сеяном, но издан специальный императорский декрет, запрещавший обвинять легатов во время их пребывания на должности.{591} Это явное свидетельство недовольства Тиберия очевидно зарвавшимся временщиком. Безграничное доверие императора к своему префекту претория явно закончилось. А зная особенности нрава Тиберия, никак не склонного прощать тех, кто доверие это не оправдал, легко предположить, что для себя судьбу Сеяна он уже решил.
Решимости Тиберия расправиться с временщиком способствовали и полученные им доносы, изобличавшие опасные замыслы префекта. Слуга Антонии Паллас доставил на Капрею подробное письмо её, где прямо сообщалось о заговоре Сеяна, к которому примкнули многие сенаторы и вольнотпущенники.{592} Еще одно донесение о преступных замыслах Сеяна доставил Тиберию Сатрий Секунд, клиент префекта и человек чрезвычайно к нему близкий, некогда сыгравший немалую роль в деле Кремуция Корда. Секунд мог знать многое, если не все о замыслах патрона, и у Тиберия были серьезные основания воспринимать эти сведения как правдивые. Но действовал старый император крайне осторожно, всемерно усыпляя бдительность префекта. Он сделал Сеяна своим товарищем по очередному консульству, пообещал ему даже трибунскую власть. Проконсульский империй Сеян уже получил.{593} Обладатель проконсульских полномочий и власти трибуна — реально второй человек в государстве. Но Сеяну не суждено было этим насладиться.
17 октября 31 года Тиберий назначил нового префекта претория Квинта Невия Корда Сутория Макрона. Воинам — преторианцам от имени императора выдали по тысяче денариев на человека, дабы обеспечить их верность. В курию, где заседал сенат, явился, ничего не подозревающий Сеян, которому посланец Тиберия Мем-мий Регул сообщил, что в письме к сенату император просит для Сеяна трибунскую власть. Зачитано Регулом в сенате, разумеется, было совсем иное послание, из коего явствовало, что Сеян — преступный заговорщик. Само собой, сенат немедленно принял постановление, осуждающее Сеяна. Растерявшийся префект претория не мог оказать никакого сопротивления. Он был схвачен и немедленно казнен.{594}
Столь стремительное падение и бесславная гибель казалось всемогущего временщика настолько потрясли Рим, что столицу охватило настоящее безумие. Валили статуи Сеяна, уничтожали его изображения, мертвое тело его на три дня стало предметом глумления беснующейся толпы и только после этого, когда добрые римляне пресытились унижением останков того, перед кем все только что трепетали, было сброшено в Тибр.
О творившемся в эти октябрьские дни 31 г. постыдном действе в Риме бессмертные строки оставил великий Ювенал. Вот отрывок из его самой знаменитой X сатиры: