Страница 21 из 107
Маробод и его царство, находившиеся на краю гибели, были спасены. Тиберий был вынужден прекратить поход в Богемию и предложить Марободу мир. Разумный германец охотно принял римское предложение. В союзе с иллирийскими мятежниками он не видел для себя перспективы. Реально же представляя военную мощь Рима, он предпочел не рисковать и удовольствовался малым, дабы не потерять большее. Если не все.
Тиберия же ждала большая война там, где он уже стяжал себе воинскую славу. Но эта война оказалась много тяжелее предыдущей. Вся обширная территория между Дунаем и Адриатикой внезапно стала ареной военных действий. Не похоже, что восстание носило стихийный характер. Скорее всего, оно было очень хорошо подготовлено. «Мятеж начался так организованно, и каждый его этап имел столь точный стратегический план, что стало ясно, что эти действия были обдуманы и спланированы заранее».{134}
Восставшие выставили огромное войско. «Они выставили почти двести тысяч пехотинцев, годных к ношению оружия, и девять тысяч всадников — огромную массу, покорную свирепейшим и опытнейшим вождям».{135} Первая волна восстания охватила Далмацию, где предводителем стал вождь далматинского племени десидиатов по имени Батон Далматик.{136} Его войску удалось осадить город Салону на Адриатическом море. Здесь, правда, его успехи закончились. Салона стойко защищалась, и сам Батон был тяжело ранен метким выстрелом из пращи. Но на других направлениях римлянам приходилось тяжело. Часть подчиненных Батону Далматику войск вторглась в римскую провинцию Македония и нанесла поражение римлянам в битве при городе Диррахии (совр. Дуррес в Албании). Некогда при Диррахии Гай Юлий Цезарь потерпел неудачу в сражении с войсками Помпея. Но тот не сумел воспользоваться своей удачей, и в дальнейшем Цезарь только побеждал. Эта параллель должна была успокоить римлян, которые еще не позабыли перипетий своих гражданских войн. Но пока все развивалось угрожающе. Вслед за далматами восстали паннонцы, которых возглавил предводитель из паннонского племени бревков, также носивший имя Батон. Его войска подступили к Сирмию, большому укреплению на востоке Паннонии и слияния рек Савы и Дуная. Падение Сирмия угрожало римлянам утратой всего Среднего Подунавья. Третье войско мятежников под командованием некоего Пиннета двинулось в направлении Италии, подступив к Наупорту и Тергесте (совр. Триест в Италии). Так что, в целом положение в Далматии и Паннонии выглядело для римлян достаточно скверно. Светоний назвал эту войну самой тяжелой для римлян из всех войн с внешними врагами после Пунических.{137} Конечно, ни оба Батона, ни Пиннет не могли сравниться с грозным Ганнибалом, но численность врагов была беспрецедентной, а театр боевых действий был близок к Италиии и легко мог на ее земли переместиться. Войско Пиннета, собственно, как раз к этому и стремилось.
Далматы и паннонцы были, безусловно, грознее столь же многочисленных полчищ кимвров и тевтонов. То были плохо организованные орды варваров, сами толком не представлявшие целей войны с Римом. Их представители думали только о занятии новых удобных земель для проживания своих племен, ну и, конечно, о добыче воинской, захваченном добре побежденных. Далматы и паннонцы отнюдь не были закоренелыми варварами и потому опасность являли куда большую. Да и были они убежденными врагами Рима. «Все паннонцы знали не только дисциплину, но и язык римлян; многие были даже грамотны и знакомы с литературой. Итак, клянусь Геркулесом, никогда ни один народ не переходил так быстро от подготовки войны к самой войне, осуществляя задуманное. Римские граждане были уничтожены, торговцы перебиты; в области, наиболее удаленной от полководца, было истреблено большое количество вексиллариев, военными силами занята Македония, вызванный этой войной страх был настолько велик, что поколебался и ужаснулся даже стойкий, укрепленный опытом стольких войн дух Цезаря Августа».{138}
О том, насколько был смущен дух Августа, свидетельствует его заявление в сенате, что через десять дней, если не быть настороже, враг может оказаться в поле зрения города. Действительно, от Паданской долины, куда уже выходили передовые отряды Пиннета, до Рима форсированным маршем за десяток дней можно было и дойти. И впрямь, со времен Ганнибала ни один враг столице державы римской не угрожал. Возможно, Август несколько преувеличил действительную угрозу. Но не потому что праздновал труса. Трусом он никогда не был, и опыт войн был у него колоссальный, пусть сам он и не владел полководческим искусством. Но искусством руководства государством в годы войны владел он должным образом и почти всегда победоносно. Грозное предостережение должно было побудить римлян к самым решительным, не исключая и самых крайних мер, действиям по мобилизации всех сил для разгрома так внезапно объявившегося и показавшего себя столь опасным врага.
Да и потери были для римлян весьма чувствительными. Гибель множества римских граждан в мятежных провинциях, разрушение торговли, истребление самих торговцев… К этому должно добавить самое болезненное — истребление большого числа ветеранов римских легионов. Вексилларии — это воины, отслужившие в легионах шестнадцать лет и призываемые после этого в строй только в случае военных действий. Мятеж, очевидно, распространялся столь стремительно, что призвать вексиллариев в строй просто не успели, и они в массе своей погибли от рук восставших.
Меры Август принял самые решительные. Был проведен набор войска, призваны вновь в строй все ветераны предшествующих войн. Была осуществлена даже такая редкая мера, как призыв в войско либертинов — вольноотпущенников.{139} Ранее вольноотпущенников принимали в войска при Августе только для охраны Рима от пожаров и в случае волнений при нехватке хлеба. Сейчас же их нанимали еще рабами у самых богатых хозяев и хозяек и тотчас отпускали на волю. При этом их не смешивали со свободнорожденными римлянами, вооружали по-особому и держали под отдельным знаменем.{140} Подобная мера действительно заставляла вспомнить самую грозную для Рима II Пуническую войну. Тогда после катастрофического поражения римских легионов под Каннами по решению сената были выкуплены у владельцев восемь тысяч молодых рабов, из которых составили два новых легиона. Командовал ими консул Тиберий Семпроний Гракх, предок знаменитых народных трибунов-реформаторов. Под его доблестным руководством бывшие рабы, именовавшиеся теперь добровольцами, храбро сражались против карфагенян в Италии.{141}
Достойно проявили себя в эту тяжкую для Рима годину и низы, и верхи римского общества. Сенаторы и римские всадники, вняв предостережению Августа о крайней опасности военного положения, без малейших колебаний делали все, что требовалось для победы римского оружия. Но, «все это готовилось бы напрасно, если бы не было того, кто бы это направлял. Поэтому государство потребовало от Августа послать под защитой воинов Тиберия».{142}
И это было естественное требование времени: в час столь грозной опасности для государства возглавить армию должен был лучший полководец державы. Здесь Тиберию равных не было. Он принял под свое командование пятнадцать легионов и равное количество вспомогательных войск.{143} Таким образом, под знаменами Тиберия сражалось не менее ста пятидесяти тысяч воинов. Не часто в римской истории у одного полководца была столь многочисленная армия.