Страница 60 из 75
Таким образом, посвятить одну из своих книг Вильгельму епископу Сиракуз, который, и сам, возможно, был нормандец, должен был именно Аделард, так как после своих путешествий он привнес в Англию что-то от космополитичной культуры, которая развивалась в норманнских странах на юге с 1050 по 1100 год. И позже свою роль в возрождении XII века Англия сыграла, находясь именно под этим воздействием. Например, медицина в Салерно, может быть, и не являлась наукой в современном смысле этого слова, но она значительно опережала предписанные в англосаксонских лечебниках магические деяния, и есть некоторые основания полагать, что это влияние проникло в Англию через полвека после взятия Салерно Робертом Гвискаром[576]. Однако еще большую важность представляют собой предпринимаемые на протяжении всего XII века попытки познакомить Англию с арабской наукой, а особенно с арабской математикой и астрономией. В конечном счете Англия действительно сыграла выдающуюся роль, познакомив западный христианский мир со значительной частью греческой и арабской науки. Кроме того, если вклад Англии в теологию и философию можно считать второстепенным, то всего лишь одним своим представителем, Джоном Солсберийским, Англия подарила Европе один из самых совершенных образцов гуманизма. Для вновь установившихся обстоятельств было абсолютно типично, что учиться Джон Солсберийский должен был у великих французских мастеров, особенно у мастеров Шартра, и что, по его собственным словам, он должен был «10 раз пройти горную цепь Альп» и «дважды пересечь Апулию». Его жизненный путь, несомненно, принадлежит более поздней эпохе, но все это едва ли стало бы возможно, если бы не события, которые захлестнули Англию во второй половине XI века.
Гарантией того, что Англия окажется под культурным влиянием континента в тот период, когда Западная Европа переживала возрождение, бесспорно, послужили норманны. Тем не менее выжили и пережили норманнскую эпоху и многие увлечения Англии донорманнского периода. Например, верно, что в результате норманнского завоевания прозе на англосаксонском национальном языке был нанесен удар, от которого она так и не оправилась. Но преемственность прозы на английском пусть слабо, но поддерживали[577]. Что же касается спорного вопроса о связи современной английской и англосаксонской литературы и о том, насколько норманнское завоевание повлияло на эту связь, делать какие-либо смелые заявления непросто. Однако одно продуманное суждение здесь, возможно, и уместно. «Те, кто пренебрегает связью английского и англосаксонского как сугубо филологическим фактом, — пишет Л. С. Льюис, — обнаруживают шокирующее безразличие к самой форме существования литературы». С другой стороны, «из-за изменений в языке вскоре англосаксонский перестали понимать даже в Англии», а что касается более поздней средневековой литературы, нам сообщают, что «на одно упоминание Вейда или Веланда мы встречаем пятьдесят упоминаний Гектора, Энея, Александра или Цезаря»[578]. Из этого ясно, что долг этих писателей перед классикой был куда значительнее, чем перед древним язычеством с севера.
Особый характер литературного влияния, оказанного норманнами на Англию, частично можно проиллюстрировать на примере одного специфичного вида литературного сочинительства. Несмотря на то что в одной из версий англосаксонской хроники повествование доводится до 1154 года, после норманнского завоевания исторические сочинения на национальном языке стали постепенно исчезать. С другой стороны, исторический жанр на латинском языке при норманнах пережил колоссальный расцвет и обрел свой характерный вид. И Уильям Мальмсберийский, и Ордерик Виталий в своих знаменитых хрониках, и Эдмер, и Симеон Даремский в своих работах пользовались языком, привычным для западного христианского мира, но все они проявили живой интерес к прошлому Англии (кое у кого из них как минимум один из родителей был англичанином). Они писали о стране, чье политическое мировоззрение изменилось благодаря событиям, в которых они тоже приняли участие и этим гордились. Но они писали еще и о стране, которую считали своей. Уильям Мальмсберийский, стремясь возродить традиции Беды, большую часть времени провел, изучая англосаксонские древности, и хотя Ордерик Виталий, сын нормандца, покинул Шрусбери ради Нормандии в Шлет, он и в преклонном возрасте, будучи монахом монастыря св. Эврула, все еще называл себя Anglicanus[579].
В религиозной практике и в литургическом обряде тоже можно наблюдать смешение норманнских нововведений и саксонских традиций, и как на юге, так и на севере норманны очень часто были обеспокоены тем, чтобы сохранить особые художественные умения своих новых подданных. И здесь в качестве примера можно привести ковер Байё. Заказчиком этой прекрасной работы выступил епископ Байё Одо, единокровный брат Вильгельма Завоевателя, а великий художник, выполнивший к нему рисунок, возможно, был норманном. Но сама работа была исполнена, скорее всего, в Англии, и возможно, в Кентербери[580]. Представляется, что совершенствование церковной скульптуры в эти годы в Англии шло по схожему пути. Во второй половине XI века норманнская скульптура в романском стиле, привлекательная и сама по себе, особенно известна была тем, что составляла единое целое с теми архитектурными сооружениями, которые украшала. Более того, она находилась под непосредственным влиянием тех стран, с которыми норманны вступали в контакт, например, Испании и особенно южной Италии. В современной же Англии, наоборот, такая скульптура чаще всего невыразительна по духу и используется в церквях без учета архитектурных потребностей. Но в ней отражается и высочайшее мастерство Винчестерской школы иллюстрирования манускриптов, и она имела огромное влияние на развитие церковной скульптуры как в Англии, так и в Нормандии. Норманны, естественно, поощряли местных английских скульпторов и пользовались их услугами и в Королевстве, и в Герцогстве, и не только в приходских церквях, но и в больших соборах, как например собор в городе Или[581].
То, что для украшения церквей норманны нанимали англосаксонских мастеров, напоминает тот факт, что они повсюду использовали труд византийских и сарацинских художников, а в связи с тем, что самый стойкий след на английской земле норманны оставили в виде церковных сооружений, это представляет особый интерес. Но здесь необходимо отличать север Европы от юга. Состояние архитектуры в Англии донорманнского периода оценивается по-разному[582], но каковы бы ни были потенциальные возможности англосаксонской архитектуры XI века, ее реальные произведения явно не соответствовали — ни по размаху, ни по исполнению — уже зарождавшейся на севере Франции, а особенно в Нормандии, романской архитектуре. Таково, во всяком случае, было мнение в самой Англии XI века. Когда Эдуард Исповедник решил построить новое большое аббатство в Вестминстере, то за образец он взял не какое-нибудь строение у себя в королевстве, а только что завершенное в Нормандии Жюмьежское аббатство[583].
Была некоторая неуверенность в том, что новые норманнские прелаты в Англии смогут заняться осуществлением своей программы строительства. Но то рвение, с которым они принялись за решение этой задачи, и та энергия, с которой они ее выполняли, вызывают изумление. Внимание справедливо привлекает «настоящее бешенство при строительстве, которым обладали норманнские священнослужители первого и второго поколений после завоевания»[584], и не затронуло это лишь немногие из крупных соборов и церквей при монастырях. В Кентербери пример подал Ланфранк, а Вальхелин, с 1070 по 1098 год епископ Винчестера, начал реконструкцию великого собора, который теперь является несомненным свидетелем традиций древности. В то же время аббат Серло из монастыря Мон-Сен-Мишель начал перестраивать аббатство в Глостере, где и до сих пор можно восхищаться нефом в романском стиле; в те же годы в Или стало обретать свой современный облик то, что явилось главным собором Фенстера. Результат такой активности современные лондонцы могут созерцать на примере собора св. Варфоломея в районе Смитфилда и часовни св. Иоанна в Тауэре. Примеры такой же активности — а она протянулась по всей Англии от Эксетера до монастыря св. Олбанса и в северном направлении, пика достигла в Дареме, — можно наблюдать во многих приходах и деревнях Англии (рис. 10, 11).
576
Charles Singer во вступлении к новому изданию Cokayne, Leechdoms (1961), p. XXXIX.
577
R. W. Chambers, op. cit.
578
C. S. Lewis, The Discarded Image (1961), pp. 6, 7, 8.
579
R. R. Darlington, Anglo-Norman Historians (1974); Douglas, English Historical Documents, II, pp. 101, 102.
580
F. Wormald in The Bayeux Tapestry, ed. F. M. Stenton (1957), pp. 25–27; E. Maclagan, The Bayeux Tapestry (King Penguin Book, 1943).
581
G. Zarnecki, «1066 and architectural sculpture», Proc. Brit. Acad., LII (1966), pp. 87-104.
582
Ibid., p. 87.
583
Ibid., p. 88.
584
Knowles, Historian and Character (1963), p. 184.