Страница 9 из 12
Староста. Что?
Бартош. Мне не полагается ходить на барщину. А управляющий свое… Так чтобы ваша милость приказали управляющему…
Староста. Не полагается!.. Почему же так, не полагается?
Бартош. От повинностей ваша милость меня на вечные времена освободили. Управляющий читал, все слышали и знают.
Староста. Знают?.. Кончено! Понял? Управляющий исполняет мои веления и только!
Бартош. Управляющий… выполняет веления вашей милости… вашей милости? Что кончено? Когда пан Костюшко… пан староста освободил меня от всех повинностей…
Староста. Пана Костюшки нет. А я есть. Освободил, а теперь отменяю.
Бартош. Как же, ваша милость, отменяете? И кровь под Рацлавицами отменяете, и смерть тех, что пали от пушечных ядер?
Староста. Отменяю свое распоряжение.
Бартош. И пана Костюшки манифест? Что отработки не будет, и облегчение повинностей, и все?..
Староста. Нет Костюшки, нет и манифеста.
Бартош. Супруга вашей милости тогда так красиво об отчизне говорила… что ей служить надо…
Староста. Что тебе рассуждать об отчизне?.. Твоя работа на пашне, забота об отчизне дело шляхетское!
Бартош. Да ведь и мне пан Костюшко шляхетство пожаловал…
Староста. А тебе сдается, что ты уже и стал шляхтичем? Не так это просто!.. Шляхетские роды веками росли, веками в стране верховодили и гербы свои все новой славой покрывали…
Бартош. И вы, ваша милость, теперь хотите вот этак о своем гербе похлопотать…
Староста. Да ты что? Как ты смеешь?
Бартош. Я кровью купил свое право…
Староста. А шляхетство не покупается и не продается! Безумен был твой Костюшко, и, как всякое безумство — предприятие его окончилось постыдно. Только навлек несчастие на отчизну.
Жена старосты. Всякая власть от бога… Не годится бунтовать против власти.
Бартош. Иначе вы, ваша милость, ясновельможный пан староста, и ваша милость, ясновельможная пани, на этом самом месте не так давно говорили.
Староста. Времена переменились, и ты должен понять, что переменились! Людей бунтуешь, к дурному подстрекаешь, сбиваешь с толку…
Бартош. Какой же бунт — свое отстаиваем.
Староста. С отцов и дедов, с прадедов и прапрадедов жендовицкие владения на порядке держались. И порядок здесь будет. Ты отвык от честного груда, но управляющий тебя снова научит, понял?
Бартош. Так как же будет?
Староста. С чем?
Бартош. С народом, с барщиной? С отработкой? С моей избой? С манифестами пана Костюшки? С собственным словом вашей милости, письменно сюда присланным?
Староста. Я уже сказал. На работу! И чтоб я не слышал больше, что у тебя сходятся, что ты подстрекаешь людей!
Бартош. Пока пан Костюшко был силен…
Жена старосты. Тогда было иное, и многое с тех пор переменилось. Теперь уже не царь, а вследствие взаимных договоров и соглашений его величество австрийский император всемилостивейше правит нами.
Бартош. Переменили себе, значит, барина?
Староста. Не твое это дело, не твоего мужичьего ума. С вами-то все по-прежнему обстоит, да так и останется.
Бартош. Так вам, ваша милость, сдается. Но крестьянин уже почуял в руках косу и саблю! Он уж решился на смерть, уже признал себя, наконец, человеком. И теперь вам его назад к земле не пригнуть!
Староста. И это ты мне говоришь? Мне?!
Бартош. Людей созову! Всех скличу и расскажу, что и как! Чтобы не давались в обман и в обиду! Ваша милость спокойно сидели, когда мы воевать шли! За свою землю…
Староста. Земля моя! Посмей только — управляющий научит тебя плетьми!
Бартош. Не дождется (бросается к окну). Люди! Народ!
Староста. Травинский, взять его!
Гайдуки и Травинский вытаскивают Бартоша из комнаты.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Перед усадьбой. Толпа крестьян боком к зрителю смотрит на что-то, невидимое для зрителя, происходящее перед крыльцом усадьбы.
Первая женщина. Господи Исусе, что же это будет, что будет?
Вторая женщина. И вы здесь? Ведь, кажется, хворали?
Первый крестьянин. Хворый-то я хворый, а как гайдук пригрозит плетью, так и хворь пройдет.
Первая женщина. Всем, всем до одного прийти велели.
Вторая женщина. Чтобы никто в избе не остался.
Первый крестьянин. Кто знает, что за новости опять.
Третья женщина. Да уж ничего хорошего, милые вы мои.
Первый крестьянин. Управляющий бегает по двору, усищами шевелит, морда вся красная…
Вторая женщина. Что бы это было?
Агата. Что-нибудь да выдумали, ох, выдумали!
Третья женщина. Война опять или что?
Шимон. Какая там война!
Второй крестьянин. Кто его знает, что на свете творится! Может, и вправду война!
Агата. А сдавалось, что уже вовсе кончилось, что хоть тихо будет.
Вторая женщина. Такие, видать, времена пришли.
Первая женщина. Ох, уж и времена, времена… Вчера гайдуки Владека Банаха так избили, что чуть дышит.
Первый крестьянин. Да ну?
Первая женщина. Истинная правда. Будто не слышали!
Агата. По правде сказать, у некоторых и впрямь башка-то закружилась.
Третья женщина. Да уж это так… А больше всего у этих… у косыньеров.
Первая женщина. Что, мол, им это самое обещали, мол…
Агата. Что им там обещали!
Первая женщина. Обещали! Бартош говорил, и хромой тоже.
Агата. Мало что хромой болтал! Он вон все кузнецу перечил, а вышла-то Кузнецова правда!
Первый крестьянин. И всегда все против бедного народа выйдет.
Ян. А народ глуп, как, к примеру, сапог.
Шимон. Не говорили бы вы, Ян. Пан Костюшко…
Ян. Кончился пан Костюшко, раз-два — и конец.
Второй крестьянин. Панская измена была.
Третий крестьянин. Известно, измена была. Пан всегда против мужика измены затевает, никогда иначе не было.
Второй крестьянин. Всегда он мужицкой обидой жил.
Ян. А мужикам мерещилось, что они вместе с панами чего-то добьются.
Третий крестьянин. Паны только продавали войску сено и солому, так им-то война на пользу вышла. А как дело до драки — только их и видели. Говорят, в других местах еще хуже, чем у нас, в Краковщине. Как кто к Костюшке идти сберется, страшно наказывали.
Первый крестьянин. Так как же это? Стало быть, для панской выгоды война шла?
Третий крестьянин. Кто их разберет? Будто не знаете, — пан всегда все повернет себе на пользу, мужику на беду.
Вторая женщина. А нынче нас сюда зачем согнали?
Ян. Кто их знает!
Вторая женщина. Еще кто-то бежит.
Первая женщина. Бартошиха.
Агата. Последняя идет, как же, пани шляхтянка!
Шимон. Зря говорите. Бартош правильный человек.
Агата. Я не против него и говорю. А Бартошиха совсем от этого шляхетства одурела. И что ей в нем?
Третий крестьянин. Одно горе, только и всего. Ишь совсем извелась баба.
Подходит Бартошиха.
Ян. Идите, идите, кума, станьте тут возле нас. Где это ваш?
Бартошиха. О, господи Исусе, господи Исусе, так вы еще ничего не знаете?
Шимон. А что нам знать?
Бартошиха. Да как пошел мой с утра в усадьбу, до сих пор его нет… Ходила я узнать, так как собаку прогнали.
Агата. А ваш бунтовал мужиков, наверно через это.
Бартошиха. О, Господи! Да чтоб у тебя, холера, язык отсох! Мой их бунтовал?