Страница 8 из 26
— Вспомни Проксиму, — сказал Ликеон и с гордостью выпятил грудь при мысли, что сражался рядом с Императором. — Вспомни тот триумф… Когда-нибудь мы вновь такое увидим, брат.
— Но здесь я триумфа не вижу, Ликеон. Только нарастающие потери.
Ликеон нахмурился.
— Селениты мерещатся тебе за каждым углом. На Терре есть хранилища, с помощью которых нас восстановят. Во имя Трона Земли, мы с тобой — тому доказательство.
Он был прав. Многие легионеры сейчас были здесь лишь благодаря тем резервам. Им быстро провели имплантацию и отправили на войну. Пожалуй, даже не быстро, а торопливо до отчаянности.
Ликеон видел, что я не убежден.
— Поговори с магистром легиона Тралласом, — сказал он. — Пусть он успокоит тебя, как успокоил меня. Придут новые воины. Наши ряды разрастутся.
Он отдал честь, ударив кулаком правой руки по левой стороне груди.
— Надеюсь, ты прав, — сказал я, отвечая тем же жестом, после чего начал спускаться к развалинам, чтобы обобрать лежавших там мертвых.
Жадный визг костной пилы возвращает меня в реальность. Вращающееся лезвие отодвигается, и мне предстает содержимое грудной клетки пациента. Сердца, легкие, почки, печень, кишечник и желудок показываются на пикт-экране. Немало смущают незначительная аритмия в основном сердце и оттенок легких. Результаты наблюдений помещаются в мою эйдетическую память, а аудио между тем продолжается. Я уже не различаю запись и голоса из воспоминаний, и они начинают сливаться.
— …И есть горькая ирония в том, что война же лишает нас триумфа из-за полной неспособности легиона сносить потери. После Проксимы прошел всего один солнечный год, а мы уже оказались на грани вымирания. До сих пор все усилия, направленные на замедление деградации легиона, включая мои собственные, были тщетны. Единственное, что мне остается делать — это продолжать вести лексикон зараженных. Слабое утешение; должен признаться, я боюсь за славных сынов Европы.
Я закончил запись в тот самый момент, когда на входе в мой апотекарион возник силуэт.
Впрочем, «апотекарион» был слишком громким словом. Уместнее было назвать его полевой палаткой, однако он отвечал моим нуждам и, что самое важное, позволял собирать генетический материал прямо с поля боя. Я был вороной, собиравшей с мертвых то, что было мне нужно. Драгоценное геносемя. На данный момент у нас отсутствовали другие способы пополнения.
— Входи, раз собирался, — сказал я вместо приглашения.
Ликеон вступил под свет натриевой лампы, висевшей над головой. Меня его появление не удивило. Прошло уже несколько месяцев с нашей последней встречи, с моего нового назначения.
Он постучал по лампе пальцем.
— Тебе нужно почаще бывать на солнце, брат, — сказал он с той самой улыбкой, которая у него была признаком вежливого подтрунивания. — Лицо землистое, кости видны… Такой образ жизни тебе не подходит, Фабий.
— Прекрасно подходит, и ты это знаешь. Может, тебе стоит пойти в апотекарии? — пробурчал я, возвращаясь к исследованиям.
— Брат… — произнес он.
Я не отнимал глаз от работы.
— Фабий!
После этого я поднял на него взгляд и увидел боль в его глазах.
Одну руку он положил на навершие гладия, а на сгибе второй держал шлем. Мой старый товарищ хмурился. Тогда я в последний раз почувствовал сожаление.
Погрузившись в молчание, Ликеон принялся бродить в тенях, словно пытаясь найти что-нибудь, на чем можно будет остановить внимание.
Через некоторое время я отложил документы.
— Тебе что-то нужно?
— Немного любезности от старого друга, — бросил он, не смотря на меня.
Я склонил голову, извинился и, обойдя стол, обнял Ликеона.
— Я раб своей работы, Ликеон. Я почти перестал узнавать своих братьев. Они стали для меня лишь именами, которые надо внести в списки, наборами тканей, анализ которых надо сделать. Должен признать, что она меня обесчеловечила.
Ликеон хлопнул меня по плечу, тепло улыбаясь, но в глазах застыл невысказанный вопрос. Он заметил в дальнем углу шатра трупы, до сих пор облаченные в броню, и направился к ним.
— Тебе удалось извлечь их геносемя?
Даже Ликеона, этого слепого оптимиста, теперь беспокоила наша беда.
— Не в целом виде, — ответил я, вставая рядом с ним у безжизненных тел. — Кроме одного.
Он обрадовался было — я понял это по взгляду, искоса брошенному на меня, — пока я не покачал головой.
— Скверна?
— Скверна.
Вот почему он пришел. Ликеону была важна наша дружба, но собственное выживание было ему важнее.
Стоя рядом с ним, я видел, до чего побита его броня. Я уже знал, как нынешняя кампания изматывала легион. С каждым разом на бой выходило все меньше и меньше воинов Третьего. В результате потери били по нам все сильнее.
— Никто не знает, откуда она пришла и скольких из нас коснулась. На данный момент большая часть пораженного геносемени — из недозревших резервов, хранившихся на Терре, но есть исключения.
Мы оба вполне могли происходить из тех резервов с испорченным геносеменем. Записи таинственным образом исчезли.
Голос Ликеона был немногим громче шепота.
— Фабий, каковы ее эффекты?
— Они разрушительны. В запасы геносемени Третьего легиона проник какой-то вирус. Я не знаю, как широко он мог распространиться.
Он указал на документы на моем столе.
— Это списки зараженных?
— Да. Я близок к открытию метода проверки на болезнь.
Его настроение опять улучшилось.
— Лекарство?
Я во второй раз покачал головой и во второй раз почувствовал боль от того, что вынужден разочаровать брата.
— Пока нет.
— Но надежда есть?
— Если не принимать во внимание возможность чуда, гибель легиона не просто вероятна, она неотвратима. Не стоит рассчитывать на другие варианты, не стоит тешить себя надеждой.
Слова меня прошлого ободряют не лучше, чем вид разрушающихся органов, которые я теперь описываю.
— Во всех ключевых органах наблюдаются метастазы и опухоли. Основное сердце, дополнительное сердце, мультилегкое и оолитическая почка демонстрируют различные степени поражения. Забор образцов для биопсии из всех…
Кюретка собирает со всех органов немного тканей для последующего анализа, а я под действием идущей записи возвращаюсь к воспоминаниям.
— Для того, чтобы попытаться очистить легион от скверны — как ее стали называть, — все зараженное геносемя должно быть немедленно уничтожено. Этот очищающий эдикт касается всех принесших клятву воинов легиона, в которых обнаружатся какие-либо базовые признаки генетических патологий или заражения.
Передо мной сидело трое воинов, живых, лишенных брони.
Они были также закованы и находились под надзором облаченных в доспехи легионеров, державшихся у входа в палатку.
Я уже знал, что их ждет, но решил, что и они достойны это знать.
— Гай, Этиад, Вортексис, — раздался мой искаженный дыхательной маской голос. — Вы нечисты. В вас скверна.
Этиад попытался встать, но тут же возникшие руки в латных перчатках удержали его. Когда их повели прочь, я закрыл глаза и мысленно отгородился от возмущенных речей Этиада.
— Мне понадобятся их тела после того, как вы с ними закончите, — сказал я стражникам, записывая в лексикон имена зараженных.
Они не ответили мне и повели приговоренных наружу, но я знал, что меня услышали.
Я дал им четкие инструкции. Никаких болтеров, только клинки. Масс-реактивный снаряд размягчает органы и разрывает ткани. Мне же их плоть нужна целой, если я хочу создать лекарство. Достаточно будет удара в сердце, уничтожения главного органа. Эти воины погибали почти неслышно, но на коленях, как предатели.