Страница 11 из 27
— Вдвойне блаженный детерминист-баптист.
— Что?!
— Так я обычно отвечаю, когда меня выспрашивают, какой я веры. Такая секта в самом деле есть — и, вероятно, неплохая. Они практикуют омовение ног, а денег за это не берут. Я тоже мою себе ноги и денег не беру.
— Не понимаю, — сказал неизвестный.
— Да я просто даю вам понять, что нечего стесняться, нечего со мной умничать. Вы сами случайно не из этих «вдвойне блаженных»?
— Боже сохрани!
— А вообще-то их человек двести, и рано или поздно я на одного из них нарвусь. — Элиот отпил из стакана. — Подумать страшно, что тогда будет, однако никуда не денешься!
— Похоже, вы под мухой. Вроде только что хлебнули.
— Допустим, так и есть. А все же — чем мы можем вам помочь?
— Да кто вы такой, черт побери?
— Ку, правительство.
— Чего-чего?
— Правительство. Если я не церковь и все же стремлюсь удержать людей от самоубийства, выходит, я правительство. Так?
Неизвестный что-то пробормотал.
— Или же общественная слезоутиральня, — сказал Элиот.
— Вы что, шутите?
— Как знать! Не верите — проверьте.
— Может, вы себе такую потеху придумали — приманиваете своими наклейками людей, готовых с собой покончить.
— Вы-то готовы?
— А если и готов, так что?
— Я мог бы привести вам сногсшибательные доводы, что жить все-таки стоит. Но я этого не сделаю.
— А что сделаете?
— Попрошу вас сказать, за сколько — самое малое — вы согласитесь прожить еще неделю.
Ответа не было.
— Вы меня слышите? — спросил Элиот.
— Слышу.
— Если вы раздумали кончать с собой, то будьте добры — повесьте трубку. Этот телефон нужен не вам одному.
— Вас послушать — псих, да и только!
— Но кончать-то с собой собираетесь вы?
— А если я скажу, что и за миллион не соглашусь терпеть еще неделю?
— Я отвечу: ну и умирайте. Просите лучше тысячу.
— Идет, тысяча!
— Ну и умирайте. Спустите до сотни.
— Сто.
— Вот это другое дело. Заходите, поговорим.
Элиот назвал адрес своей конторы.
— Не пугайтесь собак у дома пожарной дружины. Они кусаются, только когда сирена воет.
Элиот сидел над громоздкой конторской книгой, которую обычно хранил под койкой. Книга была переплетена в тисненую черную кожу и содержала триста линованных страниц приятного зеленого цвета. Элиот звал ее своей «Книгой Страшного суда»[6]. С тех самых пор, как Фонд начал действовать в округе Розуотер, Элиот вписывал в нее имя каждого клиента, род его жалобы в принятые Фондом меры.
Она была исписана уже почти до конца, но разобраться в этих закорючках могли только Элиот и отвергшая его Сильвия. Сейчас Элиот вносил в книгу имя потенциального самоубийцы, того самого, что перед этим позвонил, затем явился к нему и только что отбыл с довольно хмурым видом, словно подозревал, что его не то надули, не то высмеяли, но почему и как — не мог взять в толк.
«Шерман Уэсли Литтл, — писал Элиот, — Инд., см. инстр. бзр. вет-2; ж. 3 д. ер-п., Р. п. 300 долл.». В расшифровке это означало, что Литтл был родом из Индианаполиса; накануне самоубийства; рабочий-инструментальщик; безработный, ветеран второй мировой войны; женат, трое ребятишек, у среднего — паралич; Элиот выдал Литтлу триста долларов Розуотеровского пособия.
Куда чаще, чем пометки о денежной помощи, в «Книге Страшного суда» встречалась запись АВ. Она означала совет, который Элиот давал клиентам, склонным вешать нос по всякому поводу или вообще без повода:
— Послушайте, что я вам скажу, голубчик, — примите-ка таблетку аспирина и запейте стаканом вина.
Черный телефон Элиота зазвонил снова.
— Фонд Розуотера. Чем мы можем вам помочь?
— Мистер Розуотер, — задыхаясь, сказала какая-то женщина. — Я… я Стелла Уэйкби. — Она тяжело дышала в ожидании ответа.
— Да ну! Привет! — тепло сказал Элиот. — Чудесно, что вы позвонили! Какая приятная неожиданность! — Он понятия не имел, кто такая Стелла Уэйкби.
— Мистер Розуотер… я… я никогда вас ни о чем не просила, верно?
— Верно, верно. Никогда.
— Многие беспокоят вас куда больше, а горестей у них куда меньше.
— Мне никто не в тягость. Правда, с некоторыми я встречаюсь чаще.
С Дианой Лун Ламперс, например, ему столько приходилось возиться, что он уже не отмечал в книге выплаченных Диане пособий.
Элиот сказал наудачу:
— Я часто думаю о тяжкой ноше, которую вы обречены вести.
— Ох, мистер Розуотер… если б вы только знали!.. — И она разразилась бурными рыданиями. — Мы всегда были за сенатора Розуотера, а не за Элиота Розуотера.
— Ну полно, полно.
— Мы привыкли стоять на собственных ногах, что бы ни случилось. Много раз я встречала вас на улице и отворачивалась. Не назло вам, нет — просто хотела показать, что Уэйкби ни в чем не нуждаются.
— Я так и понимал. Хорошие вести меня всегда радуют.
Чтоб кто-нибудь отворачивался от него на улице, Элиот не помнил, да и по городу он ходил так редко, что чувствительной Стелле вряд ли удалось много раз от него отвернуться. Элиот справедливо предположил, что живет она в страшной нищете где-то на задворках, пряча от людей себя и свои лохмотья, и только воображает, будто знает жизнь города и будто в городе знают ее. Если когда-нибудь она и прошла по улице мимо Элиота, то эта единственная встреча стала представляться ей тысячей встреч, каждая со своей мелодраматической игрой теней я света.
— Я не могла уснуть сегодня ночью, мистер Розуотер, вот и пошла бродить по дороге.
— Вы небось частенько так бродите!
— Боже мой, мистер Розуотер, и в полнолунье, и в новолунье, и в совсем безлунные ночи.
— А сегодня шел дождь.
— Я люблю дождь.
— Я тоже.
— А в доме у соседа горел свет.
— Слава богу, есть на свете соседи.
— Я постучалась к ним, и они впустили меня. И я скагала: «Шагу не могу больше ступить, если мне не помогут. Хоть как-нибудь! Пусть завтрашний день вовсе не настанет, мне все равно! Не могу я больше быть за сенатора Розуотера!»
— Ну полно, полно.
— Вот они и посадили меня в машину, подвезли к ближайшему автомату и сказали: «Звоните-ка Элиоту. Он поможет». Так я и сделала.
— Хотите прийти ко мне сейчас, голубушка, или подождете до завтра?
— До завтра! — Согласие ее прозвучало почти как вопрос.
— Великолепно. В любое удобное для вас время, дорогая.
— До завтра!
— До завтра, дорогая. Будет очень хороший день.
— Слава богу!
— Ну-ну.
— О-ох, мистер Розуотер, слава богу, что вы есть.
И Элиот повесил трубку. Немедленно снова раздался звонок.
— Фонд Розуотера. Чем мы можем вам помочь?
— Для начала подстричься и надеть новый костюм, — произнес мужской голос.
— Что?
— Элиот…
— Да?
— Уже не узнаешь меня по голосу?
— Простите… я…
— Это твой отец, будь я проклят!
— Привет, отец! — ахнул обрадованный Элиот и продолжал любовно и растроганно: — До чего же приятно услышать твой голос!
— Ты его даже не узнал.
— Извини. Знаешь, звонят — ну просто без передышки.
— Да что ты говоришь!
— Ты же знаешь!
— Увы!
— Ну как ты? Как себя чувствуешь?
— Превосходно! — сказал сенатор язвительно. — Лучше и быть не может.
— Вот и прекрасно!
Сенатор выругался.
— В чем дело, отец?
— Не смей говорить со мной как со своими забулдыгами, как со всякими сутенерами и слабоумными прачками.
— Да что я такого сказал?
— Не выношу этот твой тон!
— Прости, пожалуйста.
— Того в гляди предложишь мне таблетку аспирина со стаканом вина. Не смей говорить со мной свысока!
— Извини.
— И чужие деньги, чтоб уплатить последний взнос за моторный катер, мне не нужны. — Элиот действительно оказал такую услугу одному из своих подопечных. Через два дня этот подопечный и его девушка погибли — разбились насмерть в Блумингтоне.
6
Известный памятник английского средневековья; содержит данные переписи населения, проведенной при Вильгельме Завоевателе (1086 г.).