Страница 35 из 66
Я почему-то жду, что вот-вот раздастся гром, заполыхают молнии, что у Сиды вырастет хвост и рога, но ничего такого не происходит, только слабеющее сопение и бульканье в горле будущего Анку нарушают безмолвие ночи.
Спиной я вдруг ощущаю холод и шероховатость стены, к которой в беспамятстве прислонился. Наш деревенский священник ежедневно на проповедях пугал свою паству каким-то безликими демонами из древних писаний, гневом Святых духов и прочими никому не известными напастями, а настоящее зло — вот оно! В трех шагах от меня стоит, пьет из человека кровушку! Прав был Карел — такого не должно быть! Такое бытие недостойно человека. Никакого.
— Пошли, человек Одон, — обрывает мои нехитрые мыслишки кровососка. — Времени осталось мало, нам нужно успеть до утра.
Ее голос изменился, она говорит так, что едва ли можно разобрать. Ну да, поговори-ка с такими зубками! Сплошное шипение и свист. В уголках ее рта видны сгустки крови, которую она даже не удосужилась слизать. Наверное, опасается проколоть язык своими иголками.
Упокоенный дворянчик лежит темным кулем у нее под ногами.
— Он умер? — спрашиваю, а самого трясет, как от болотной лихоманки.
— Да, человек Одон, он умер. Тебе страшно? Зачем ты боишься? Ведь вы все смертны. Это ваша доля — умирать. Такими вас создали.
Говоря это, она цепляется тонкой ручкой в пояс мертвеца, легко поднимает тело и несет на весу так просто, как будто он всего лишь мешок с опавшей листвой.
— Не отставай, Одон, — ее голос уже становится нормальным.
И до меня доходит, что я только что краешком видел Туату в боевой ипостаси! Всего лишь маленькую девчонку, запросто удерживающую полдюжины злобных Анку и походя упокоившую взрослого… ну, почти взрослого мужчину. А если эта тварь войдет в полную силу? Да ее не одолеть и десятку городской стражи!
Я начинаю по-новому смотреть на поступок Карела. Ведь он-то в отличие от меня знал, что его ждет в башне, знал, на что способны остроухие! И все равно пошел. И меня потащил. Будь я чуть менее проворным и мои кости уже догнивали бы где-нибудь в подвалах той башни.
Размышляю так, а ноги сами несут уже за Хине-Тепу. Потому что оставаться на месте еще опаснее — ведь не перебили мы всех Анку в округе? Того и гляди еще какие-нибудь придут.
В темноте видно отвратительно и если бы не столько звезд, вылезших на небо из-за тучи, я бы вообще заблудился, но этой ночью Святые Духи ко мне милостивы, помогают не пропасть.
Пристраиваюсь след в след за Туату и вскоре мы оказываемся перед массивными воротами-решеткой, висящими на двух каменных столбах. Поверху идет длинная надпись из тусклого, наполовину проржавевшего металла — какая-то общая кладбищенская эпитафия, но прочесть ее я не могу — буквы едва различимы.
Ворота приоткрыты, но кровососку это не удивляет. Она проскальзывает внутрь, но я не вижу ее с той стороны! Решетка, сквозь которую видны ближайшие могилы, совершенно скрывает Хине-Тепу! Мне становится не по себе, я останавливаюсь, потому что не могу понять происходящее. Я еще не успеваю решить, что мне делать дальше, как из ворот высовывается шестипалая кисть, хватается за мою руку и мощно тянет меня за собой.
Внутри светло. Небо сиреневого цвета, четыре солнца, ни одного облачка.
Повсюду холмы и холмики — наверное так должно выглядеть кладбище, заброшенное тысячу лет назад. Некоторые из них высятся над землей на десяток моих ростов, но таких мало, большинство примерно до пояса.
— Где мы? — я оглядываюсь и вижу те же ворота, только за ними нет никакой ночи над Вайтрой: все то же сиреневое небо и…
Необыкновенный город. Он непостижимо громадный. Башни, полуразрушенные, местами нестерпимо блестящие, высящиеся до самого неба, идут друг за другом часто, создавая подобие сказочного ущелья, посреди дорог между башнями растут вековые деревья, опутанные побегами какой-то растительности вроде вьюнка. Все какое-то ветхое, но величественное настолько, что невообразимо представить себе тех, кто мог такое создать.
Хине-Тепу что-то говорит, но я не слышу — настолько открывшийся вид захватывает дух. Лишь привыкнув немного, поворачиваюсь к спутнице.
— Что это? — спрашиваю.
— Первый город моего народа, — отвечает Туату. — Фалиас. Так мы жили миллионы лет назад. И тоже умели умирать от времени. Эти холмы — кладбище моего народа, здесь нужно принести жертву и получить благословение на задуманное Сидом. Если бы ты был хотя бы Анку, ты бы ощутил потоки силы. Пошли.
Я бы и рад пойти, но ноги словно приросли к травянистой дорожке.
— А можно мне посмотреть на город? — показываю рукой за ворота.
— Нет, человек Одон, — качает головой Хине-Тепу. — Никому из вас не под силу перейти рубеж ворот. Шагни за них и ты окажешься в своей дикарской столице. Анку пробуждается. Идем.
И мы плетемся меж древних могил, давно и надежно заросших синей травой вперемешку с редким кустарником без листьев. Я постоянно оглядываюсь, но город никуда не пропадает, он нависает над нами, подавляет величием и одновременно пробуждает необыкновенный восторг. Если бы я был архитектором или строителем — я бы умер перед ним в безмолвном благоговении.
Хине-Тепу швыряет свою ношу на землю, простирает над ним руки. Полы ее одеяния, переходящие в широченные рукава, трепещут на ветру, немного заслоняя от меня происходящее. Она что-то лопочет.
Я отворачиваюсь в очередной раз поглазеть на башни, а когда вновь возвращаюсь к спутнице, то вижу, как над ней возвышается тот самый дворянчик. Взгляд его тускл, щеки ввалились, он редко кивает в ответ на речь остроухой. Потом поворачивается и трусит вперед меж холмиков. Мы спешим за ним следом и вскоре выбираемся на край огромной ямы.
Я не могу ее описать. Она настолько необычна, что никакие слова не будут достаточны. Идеально круглая, она становится заметно уже с глубиной. Ее дна не видно — оно скрывается в зыбкой дымке. Ее стены заросли сплошным ковром удивительной лозы. Но нигде не видно ни листа, ни виноградной ягоды. А перед ямой, одним краем в нее проваливаясь, высится приличных размеров булыжник с прорубленной в камне лестницей, ведущей к его плоской вершине.
— Мы пришли, — улыбается мне кровососка. — Это здесь.
Анку между тем бодро спешит по лестнице наверх, Хине-Тепу направляется за ним, но ступив на каменную ступень, оборачивается:
— Жди здесь, человек Одон. То, что произойдет там, тебе лучше не видеть.
Я замираю перед булыжником, не зная, куда теперь деваться.
— И никуда не уходи отсюда, чего бы не случилось, — предупреждает Туату. — Если ты потеряешься, найти тебя будет непросто, а времени у нас почти нет. Нужно спешить.
Я гляжу ей вслед, как ее маленькая фигурка поднимается все выше и выше. Анку уже на самой вершине — его не заметно.
Я оглядываюсь, но и города отсюда не видно: его загораживает впечатляющих размеров холм, у подножия которого лежат два каменных зверя! Они молочно-белы, они злы — я вижу их встопорщенные уши, оскаленные пасти, замершие в движении обломки некогда длинных хвостов. Каждый из зверей выше главного харманского храма. Какой больной разум мог создать этих чудовищ?
За спиной вдруг слышится какой-то тягостный звук: то ли вой, то ли крик. Я испуганно вздрагиваю, хотя уже совершенно не понимаю — чего еще мне можно бояться в этом мире? Или мирах — голова идет кругом. Я повидал уже столько, что хватило бы и десятку человек для написания самых проникновенных героических песен. Я все еще жив и почему-то боюсь всего лишь звука.
Он повторяется. Такой же заунывный, но более продолжительный. Страшный. Я не представляю, как должно бояться чего-то существо, чтобы кричать вот так?!
Отовсюду вдруг накатывает ощущение опасности, я падаю на четвереньки, стараясь стать как можно незаметнее, затравленно осматриваюсь вокруг, но не вижу ничего. Оно рядом, оно ищет смерть, оно повсюду. Мне становится тошно, внутренности выворачивает наизнанку, я хриплю и вцепляюсь пальцами в закаменевшую от сухости почву. Чувствую, как гнутся и ломаются ногти и только эта боль еще удерживает меня в сознании. Глаза пересыхают, я часто моргаю, все вокруг двоится…