Страница 23 из 66
— Ни один Туату не может сам убить другого Туату, — обрывает она меня, решившись, — Если это случится — проклятие падет на все Сиды! И не выжить никому! Будет разбужен Вечный! Но не спрашивай меня, что тогда произойдет — это знание мне пока недоступно.
Никогда я не слышал ни о каких Вечных. Но вроде бы не врет.
— А чем я буду убивать вашу Морриг? — задаю самый приземленный, но и самый сложный вопрос. — Серебра у меня нет.
— Я покажу тебе, где можно взять три фунта этого металла, — обещает кровососка.
— Ладно, хорошо. А если нам встретятся Анку? И захотят меня выпить? Что тогда?
— Я успокою Анку.
— Чужих?
— И чужих. Если не будут послушны — сделаю Анку из тебя. И ты станешь им неинтересен.
— Не-не-не-не-не-не! — Я даже вскакиваю со своей лежанки. — Так мы не договаривались! Я не хочу становиться твоим Анку!
Впервые она смеется — заливисто, но еле слышно. Никогда не думал, что такое возможно.
— Я пошутила. Не бойся, человек Одон, я найду на них управу.
Я облегченно перевожу дыхание и чувствую, как под волосами на голове появляется испарина. Если она будет продолжать шутки в таком же стиле — я сам убью себя страхами гораздо раньше, чем встречу настоящих Анку.
Мы молчим, Фея фыркает в ночи, вдали трепещет слабый огонек обозного костра.
— Если нет больше вопросов, то я могу тебя быстро усыпить, — неожиданно предлагает Хине-Тепу. — А утром ты проснешься полным сил и мы сможем начать наше задание. Пора спать уже.
Вот вроде бы и искренне говорит, участливо так, но я-то прекрасно знаю, какими лживыми могут быть эти существа! Карел мне все рассказал! И чувствую я, как веки мои тяжелеют, руки и ноги становятся неподъемными, а в голове образуется звенящая пустота, согласная со всем, что произнесет этот звучащий отовсюду голос.
— Спи, — слышу я за мгновение перед пробуждением.
Вокруг птички поют, ущелье залито светом, обоз уже снялся со стоянки и умотал вперед, а на камне все так же сидит моя новая спутница и рисует свои замысловатые узоры ногтем в пустоте. Красиво у нее получается. На лице уже серебристая маска, не такая как была у Клиодны, узор иной и вязка мельче. Только глаза видать и узкие кисти рук из-под длинных рукавов просторной хламиды. Ночью-то я толком и не рассмотрел, во что она облачена. Зато теперь одного взгляда хватило, чтобы понять, что представление о красоте вещей у народа Сидов отсутствуют полностью.
Я быстро подхватываюсь, смываю с лица остатки сна остатками воды, напяливаю на безмятежную Фею ее сбрую, спеша скорее тронуться, чтобы нагнать обоз, и только потом вспоминаю, что моей спутнице и компаньону ехать не на чем.
— Хине… как тебя там? Залезай ко мне за спину!
Протягиваю руку, но она ловко так отталкивается от своего каменного насеста, на котором, кажется, провела всю ночь, и точнехонько падает на круп Феи — та только и успевает удивиться.
Видели бы меня дед или Карел в этот миг! Готов спорить с кем угодно, что еще ни один человек не ездил вот так — с Туату за плечом. А мне почему-то даже не страшно. Мы ведь вроде бы договорились.
— Хине-Тепу, — шепчет мне в ухо Остроухая.
И затыкается, будто чего-то боится.
На лошади она, известно, сидит как корова на заборе. Вцепилась в меня своими лапками, будто я — единственное, что может удержать ее на крупе Феи. А руки хоть и тонкие, но так сдавила мне живот, что ни вздохнуть толком, ни выдохнуть. Но я креплюсь, мужское самолюбие не позволяет сказать девчонке, чтобы умерила свою силу — пусть даже она будет из самого Великого Сида!
И здесь я вспоминаю, что ехать за обозом мне теперь может быть и незачем — где тот Сид Динт? Почему бы и не в противоположной стороне?
— Куда ехать-то, Хине-Тепу? Налево или направо?
Она молча вытягивает руку и тычет двумя пальцами все-таки по направлению к столице!
Около часа молчим, кровососка приспосабливается к легкой рыси Феи, а я думаю о том, куда уходят после смерти Анку и Туату? Ведь даже с ними такое иногда случается.
С людьми-то просто все. В милости своей неизреченной поделили Святые Духи человечество на две половины: мужчин и женщин. Но сначала времен создали только множество женщин, снизошли к ним, приняв телесный облик, и после акта Первого зачатия стали появляться мужчины. И покатилось! Сначала их было немного, очень мало, но со временем все становится наоборот. Здесь дело простое: мы, мужчины, проводим в этом мире свое последнее воплощение. До того как родиться в мужском теле, каждый из нас сколько-то перерождений провел в женском: ума-разума набирался. И каждый после смерти будет определен Святыми духами в Ад или вечный Рай. А женщины будут перерождаться из одного тела в другое, пока их души не достигнут нужного просветления, чтобы стать мужчинами — и только тогда цепь перерождений закончится. Известно любому священнику — ни в Аду, ни в Раю баб нет, как не ищи. Я, конечно, не богослов и не очень понимаю, зачем Святым Духам потребовалось сначала воплощать каждую душу бабой, но, наверное, в этом что-то есть. Ведь бывают настолько склочные тетки, что их даже в Ад пускать нельзя — они там всех бесов изведут! Но таким и тысяча перерождений не поможет и что будут с ними делать Святые Духи в конце времен — ведомо только им самим.
А вот у Туату я ни одного мужика не видел. А дети есть. Ничего не понимаю, как такое возможно? Не червяки же они дождевые, чтобы, разделяясь на две половинки, получать вместо одной две жизни?
— Эй, Хине-Тепу, — оборачиваюсь насколько возможно за спину, — а у вашего народа мужчины есть?
Она отстраняется, руками ухватывается за мой пояс, своими голубыми гляделками долго буравит мне висок, а потом отвечает:
— Мы договаривались с тобой, Одон, что все интересующие тебя вопросы будут заданы прошедшей ночью! Ночь прошла, ты не спросил, теперь поздно.
Вот хитрозадое существо! Тебе бы с Корнелием лавку мою торговать — я бы весь увешанный золотом из города уехал!
— Так ты меня обманула! Ты же усыпила меня, — я торможу Фею и поворачиваюсь к Остроухой всем телом: — я вообще могу от сделки отказаться, если ты начинаешь наше партнерство с обмана!
— Ночь прошла, — упрямо повторяет Туату. — Если тебе не нужны десять стоунов золота и жизнь, то давай разорвем партнерство. И тогда будет вот как: я превращу тебя в Анку и мы вместе подождем здесь следующего одинокого путника. Возможно, это займет не очень много времени.
— Тьфу, дрянь! — плюю в сторону и сажусь в седле правильно.
А чего я ожидал от кровососки? Что она будет возиться со мной как с младенцем? Дурак!
Но все равно обидно — обвели как дурака вокруг пальца. Эдак когда придет час расплаты, она мне скажет: прощай, партнер, не держи зла на меня и мой народ! Да и тяпнет в шею! А что? Разве связано это существо какими-то правилами? Разве боится оно адских мук за нарушение клятв? Вряд ли. Но тогда единственный способ сохранить свою шкуру в целости и сохранности — пырнуть ее саму тем серебряным ножичком, что она успела пообещать.
Еще час я обдумываю эту мысль со всех сторон и прихожу к выводу, что иного выхода у меня просто нет.
Я так увлекаюсь этими мыслями, верчу их так и эдак, что забываю осматриваться вокруг и слишком поздно реагирую на громкий топот приближающихся сзади всадников.
До них остается шагов сто, когда я спохватываюсь и соображаю посмотреть на преследователей. Анку! Два черных бесовых кровососа на здоровенных конягах, которым догнать мою Фею — что лужу у коновязи сделать.
Пытаться бежать — только Сиду смешить, поэтому напускаю на себя безразличный вид, и прикидываюсь ожившим памятником нашему недалекому королю Георгу LXXIII, что каменным истуканом стоял посреди рыночной площади под каменной же виселицей, напоминая каждому горожанину куда может завести безграничная глупость.
Я против желания наполняюсь спесью, высокомерием и запредельным презрением ко всему живому — даже просто воспоминание об этом каменном болване приносит свои неожиданные плоды.