Страница 49 из 123
— Все это чепуха! — тряхнув своей роскошной прической, заявила Надежда Петровна. — Слишком мы всего боимся.
— Знание — сила? — усмехнулся Уваров. — Или как там еще: ученье — свет?.. В вас говорит именно учительница.
— Кто бы во мне ни говорил, а все наши несчастья от недостатка знаний и… трусости.
— Спорное утверждение, — возразил Уваров задумчиво, — Просто вы, Наденька…
— Дура?!
Евгения Сергеевна почувствовала, что Уваров растерялся. Безусловно, он хотел сказать действительно нечто подобное, не теми, конечно, словами, но подобное, и теперь не знал, как выйти из щекотливого положения, и она решила выручить его, прийти на помощь.
— Кондратий Федорович имел в виду, по-моему, что мы с вами прежде всего женщины, а наша женская логика… — Она знала, хотя и не смотрела в его сторону, что Уваров-то сейчас как раз смотрит на нее и сумеет оценить ее находчивость и помощь.
— Ошибаетесь, — резко ответила Надежда Петровна. — Он этого не понимает. Женщина для него… Ему безразлично, что перед ним — паровоз или женщина. Паровоз даже предпочтительнее. — Она оглядела всех с торжествующим видом, не замечая, что все были смущены, шокированы ее неожиданными словами. — Вы диктатор, вот вы кто! — добавила она.
— За что и пребывает в сих не столь отдаленных краях, — хихикнув как-то старчески, словно покашлял, подхватил уваровский приятель, а Евгения Сергеевна подумала почему-то вдруг, что он похож на приказчика из пьес Островского. — Знаешь, Кондратий, я тут случайно нащупал некую закономерность в появлении на историческом горизонте диктаторов…
— Избавь, — поморщился Уваров. — У меня сегодня день рождения, а я все-таки вряд ли тяну на роль диктатора.
— Расскажите, это кошмарно интересно! — потребовала Надежда Петровна. Она, как капризная девочка, захлопала в ладоши.
— Но Кондратий, по праву новорожденного…
— Сдаюсь! — Уваров поднял руки. — Желание женщины — закон даже для такого типа, как я.
— Право, не знаю, насколько это интересно… — пробормотал уваровский приятель смущенно. — К тому же необходима проверка, для чего нужна литература…
— Давай, чего уж там, — махнул рукой Уваров и, наклонившись к Евгении Сергеевне, шепнул: «Светлейшая голова, за что и отсидел пять лет, а теперь сидит в ожидании справедливости».
— Повторяю, товарищи, очень может быть, что это всего лишь случайные совпадения, даже скорее всего так…
— Семен, не мути воду, — сказал Уваров.
— Хорошо. Возьмем такие личности, как Иван Грозный, Петр Первый и Наполеон. Между воцарением каждого из них получается такая вот картина: сто сорок девять лет, сто семнадцать и сто двадцать пять. Как видите, в исторической перспективе разница весьма незначительная, допускающая причинную связь между этими событиями, то есть закономерность. Но еще любопытнее другое… Иван и Петр родились и почили, как говорится, в бозе с разницей вообще всего в один год.
— Простите, но я что-то не понимаю, — проговорила Евгения Сергеевна, пытаясь вспомнить хронологию царской династии.
— Петр родился после Ивана через сто сорок два года, а умер… через сто сорок один год!
— А Наполеон? — заинтригованная, спросила Надежда Петровна.
— В том-то и дело!.. От рождения Петра до рождения Наполеона минуло девяносто семь лет, а от смерти Петра до смерти Наполеона — девяносто шесть. Опять только один год.
— Поразительно, — прошептала Евгения Сергеевна.
— Я же вам говорил, что у Семена светлейшая голова, — снова наклоняясь, тихо сказал Уваров.
— Наполеона отравили, — сказала Надежда Петровна. — Так что…
— Это, знаете, вопрос спорный. К тому же ничего не доказывает. Да и не ведаем мы, каковы истинные причины смерти других узурпаторов. А вот с воцарением Наполеона история действительно допустила некоторую промашку, которую, впрочем, можно объяснить его происхождением и консульством. У него с Петром разница в сто семнадцать лет…
— Долго думал, Семен? — усмехнулся Уваров.
— Как-то случайно подумалось…
— А что, на Наполеоне закономерности исторического происхождения диктаторов заканчиваются?
— Видишь ли, Кондратий, жизнь научила меня некоторые мысли и догадки держать при себе, не обнародовать их…
— Значит, не все выложил?! А ну давай дальше! Нечего скрывать от народа свои гениальные открытия. Народ жаждет знаний. Здесь все свои, пролетарии, можно сказать, а пролетарию терять нечего, так?..
— Не знаю, интересно ли это дамам…
— Очень даже интересно! — воскликнула Надежда Петровна. — Верно, Евгения Сергеевна?
— Да, конечно, — сказала она, а сама подумала по-чему-то, что лучше бы этот Семен, Семен Матвеевич, кажется, не обнародовал свои открытия. Тем более это наверняка никакие не открытия, а давно известные факты.
— Признаться, мне и самому немножко страшно, — тихо проговорил Семен Матвеевич (именно так его и звали) и покачал непомерно большой головой: у него была пышная седая шевелюра. — Дело в том, что наш вождь и учитель также укладывается в эту схему… Он родился через сто десять лет после рождения Наполеона, а воцарился через сто двадцать пять…
Господи, что же он такое говорит, холодея от ужаса, подумала Евгения Сергеевна, ведь за такие слова…
— Адольф Гитлер моложе нашего вождя на десять лет и примерно на десять же лет позднее пришел к власти.
— Хватит, Семен, — остановил его Уваров, покосившись на побледневшую Евгению Сергеевну. — А то мы договоримся до «вышки».
— Я же предупреждал, — пробормотал Семен Матвеевич.
— Ах, не слушайте вы Уварова, — сказала Надежда Петровна почти презрительно. — Это у него такие шуточки. Кстати, куда девался наш третий мужчина?
Действительно, начальника депо в комнате не было. Никто, кажется, не заметил, как он ушел, и теперь все переглядывались и, должно быть, думали об одном и том же.
Евгения Сергеевна встала:
— Извините, мне пора. Сын один и не знает, где я.
— У вас прекрасный сын, — сказала Надежда Петровна. — Просто умница и необычайно одарен.
— Спасибо. Но вы напрасно даете ему читать все подряд.
— Вы имеете в виду Есенина?
— И его тоже.
— Но ведь это величайший русский поэт! — воскликнула Надежда Петровна. — И никто никогда не убедит меня в обратном.
— А я и не спорю, — пожала плечами Евгения Сергеевна. — Но Андрею еще рано…
— Прекрасное не может быть рано, может быть только поздно.
— Товарищи, товарищи! — поднимаясь, сказал Уваров. — Все дискуссии, в том числе и о роли литературы в жизни, переносятся на другой день. Сейчас я вношу предложение: не отпускать дорогую нашу Евгению Сергеевну, прошу голосовать.
— Благодарю всех, — сказала она, — вечер бы замечательный. А вам, Надежда Петровна, еще раз спасибо за теплые слова об Андрее. Рада была со всеми познакомиться. Но я все-таки должна идти.
Уваров вышел проводить ее.
— Жаль, что вы покидаете нас.
— В гостях хорошо, а дома лучше, — улыбнулась она.
— Надеюсь, мы с вами еще увидимся?
— Почти наверняка, — рассмеялась она, подумав, что в Койве просто мудрено не встретиться. — Спасибо за вечер, я хоть отдохнула.
— Вы в самом деле довольны? — Уваров взял Евгению Сергеевну за руку.
— В самом, Кондратий Федорович, — ответила она и мягко высвободила руку.
— И передайте сыну, что я жду его. Я ведь серьезно хочу научить его играть в шахматы.
— Передам.
XXVIII
ДОМОЙ Евгения Сергеевна пришла около часу ночи. Андреи спал, но тотчас поднял голову, как только она отворила в комнату дверь.
— Ты где так долго была? — спросил он.
— Задержалась, нужно было. А ты спи, спи. — Она наклонилась, чтобы поцеловать Андрея, и он, почувствовав запах спиртного, резко отстранился.
— Ты что, сынок?
— От тебя пахнет противно, — сказал Андрей и поморщился.
— Я была на дне рождения у хорошего человека, немножко выпила. Что же тут особенного, сынок?.. Кстати, там и Надежда Петровна была, она передавала тебе привет и очень хвалила тебя…