Страница 35 из 123
— Не смеши, Сергеевна. Что твои трудодни! Тощий нынче трудодень, название одно. А ты много чего получила от колхоза, за три года тебе своими трудоднями не покрыть.
Это был неожиданный удар. Евгения Сергеевна думала, что Яков Филиппович будет обвинять ее только в злоупотреблениях, и втайне надеялась все же, что ревизия разберется, что поверят ей — не все же такие кровожадные, — хотя и понимала, что сила на стороне председателя, да и возможности у него неограниченные. А тут!.. Никто не поверит в деревне, что она лишнее брала для себя и без разрешения — жила у всех на виду, а люди уважают ее, — однако продукты-то действительно получала, и хотя никто не предупреждал ее, что все выдается авансом, в счет будущих трудодней, рассчитываться конечно же придется. И Яков Филиппович прав: за все, что она получила, и за три года не рассчитаться.
— Что же мне делать? — тихо спросила она. — Пожалейте сына.
— Ишь как заговорила! Правда, она штука такая. С двух сторон острая. Но я-то могу пожалеть. Хоть сына хоть и тебя. Сын-то у тебя умный малец, не чета моим уродам. — Он даже рукой махнул. — А народ что скажет, за который ты у нас прямо генералом?!. Покажется ли этому самому народу моя жалость?.. — Он будто бы ждал ответа, отвалясь на спинку стула, и Евгения Сергеевна понимала, что он просто смеется над нею, издевается, показывает свою неограниченную, почти звериную власть. А ей нечего было ответить, нечего возразить по существу, — На свиноферму пойдешь? Там трудодней поболе заработаешь. Глядишь, тогда и отдашь колхозу должок. — Тут он усмехнулся и добавил презрительно: — Где тебе, костьми жидковата. Белая, небось, косточка, городская. Мужик супонью не жаловал?.. То — то и оно. Смотри и думай. — Яков Филиппович докурил цигарку, поднялся и, сказав, что будет на конюшне, если кто спросит, ушел.
Евгения Сергеевна лихорадочно думала, как выйти из этого положения, в котором оказалась не только по злому умыслу председателя, но и по собственной вине. Однако ничего утешительного придумать не могла. Сеть была поставлена частая и прочная.
Нет, работы она не боялась, пусть и на свиноферме. Если бы это был выход!.. Но в том-то и дело, что не даст Яков Филиппович покою и там. Она ему нужна здесь, в конторе, в качестве своего, прирученного человека. Либо не нужна совсем. Тогда почему же он не отпускает ее?..
Так ничего и не решив, Евгения Сергеевна пошла обедать домой. А по дороге она встретила Варвару Степановну. Не останавливаясь, только чуть замедлив шаг, она быстро проговорила:
— Какое добро есть, отдай ему, тогда отпустит с миром. — И пошла своей дорогой, еще и лицо отвернула в сторону, как будто и знать не знает Евгению Сергеевну. Пусть, дескать, видят все, что она и разговаривать со счетоводихой не желает.
Были сомнения у Евгении Сергеевны, большие были сомнения. И все-таки, набравшись смелости и поборов чувство брезгливости, вечером она пошла к председателю домой. Яков Филиппович сидел у стола, ужинал. Варвара Степановна стояла рядом.
— О, гостья какая к нам пожаловала, — отложив ложку, сказал председатель. — Садись к столу, раз поспела к ужину.
— Спасибо, я к вам по делу.
— А дела завтра в конторе решать будем.
— У меня срочное дело, вы уж извините, что побеспокоила.
— Срочное, говоришь?.. Ну, если так… Рассказывай.
— Я бы хотела поговорить с вами наедине.
— Никак тайна военная? — Яков Филиппович усмехнулся. — Пошли в сени.
Они вышли, и он плотно прикрыл за собой дверь.
— Выкладывай, что у тебя за тайное дело. — В сенях было темно, и Евгения Сергеевна подумала, что это хорошо, не так стыдно.
— Отпустите нас! — сказала она. — Я рассчитаюсь, только отпустите!..
— Это как же ты рассчитаешься? Откуда возьмешь?
— У меня есть старинные серебряные часы, швейцарские, очень дорогие. И перстень для вашей жены, тоже очень дорогой, с настоящим камнем…
— Да ты никак взятку даешь?! Знаешь, что за это бывает?.. — угрожающе сказал Яков Филиппович, — Выходит, совесть не чиста…
— Что вы, какая же это взятка. Я ведь могла бы обменять на продукты и вернуть долг колхозу. Мне все равно, а вы все-таки помогли нам. А что получилось неладно, простите.
— Неладно получилось, то верно. И оставаться тебе здесь не след, тоже верно. Не знаю, как и быть с тобой. Отпустить если с миром, так говорить станешь, что обобрал тебя…
— Зачем же мне говорить, кто поверит мне?
— Поверят не поверят, а дыму без огня вроде и не бывает. Часы-то ходют или сломанные?
— Ходят, ходят, — успокоила Евгения Сергеевна. — Им цены нет, и цепочка серебряная. А перстень с изумрудом…
— Цена нынче на все есть, вопрос — какая? — сказал Яков Филиппович. — Жизнь наша цена всему, вот оно как получается. Изумруд, говоришь?
— Изумруд.
— Схоронила, значит, от обыска.
Евгения Сергеевна не ответила на это ничего, зато — в который уже раз — мысленно поблагодарила Анну Францевну.
— Выручите, Яков Филиппович! Никогда вам этого не забуду.
— Не забудешь, это точно, — усмехнулся он. — .злато у меня на тебя нет, и жить бы могла, когда бы не характер твой… Смотри, Сергеевна! Если что — посажу, второй раз не пожалею… Езжай с Богом. Вот завтра же и езжай. Чтобы одним духом порешить.
— А дела кому сдать?
— Чего там дела. Сами разберемся с делами.
— Можно еще вас попросить…
— Проси.
— Лошадь дадите до станции доехать?
— Ну, сказанула! Да неужто пешкодралом отправим? Люди же мы, не звери какие-нибудь.
— Спасибо, — пожалуй что и искренне поблагодарила Евгения Сергеевна, — Вот часы и перстень, — Она протянула коробку из-под конфет.
— Не надо! — отстраняя ее руку, сказал Яков Филиппович. — Завтра и отдашь, когда уезжать соберешься. И не мне, а Варваре отдашь. Вроде как подаришь ей. Не мое это дело, ваши это с ней бабские дела.
— Не доверяете?
— Не то чтоб, а так-то оно лучше и спокойнее. Варвара придет тебя проводить, на дорогу кое-чего принесет, она — жалостливая, все знают. Вот ты и отдаришь ее. И люди, какие если придут проводить, пусть видят, что по-хорошему расстались, по-людски, раз баба моя провожать явилась с гостинцами.
И опять он предусмотрел все, подумала Евгения Сергеевна, застраховал себя от любой неожиданности. Нет, ему не откажешь в логике и здравомыслии…
XXII
ПРОВОДИТЬ их пришел Дмитрий Иванович, принес и письмо. А следом пришла и Варвара Степановна, что удивило учителя. Она поздоровалась с обычным своим поклоном и поставила на лавку объемистую корзину, накрытую тряпицей.
— Тут вот еды кой-какой Яков Филиппыч на дорогу вам прислал, — сказала она смущенно. — Шанежки там, сальца маленько. Чем богаты, как говорится…
— Что вы, что вы, — заупрямилась Евгения Сергеевна, — обойдемся.
— Не обижайте, примите уж, от чистого сердца. И еще Яков Филиппыч велел передать, что зла не держит. Счастливой вам дороги, а я пойду, — Она снова поклонилась.
— Подождите минуточку, — задержала ее Евгения Сергеевна. Она взяла приготовленную коробку и протянула Варваре Степановне: — Это вам на память.
— Я не могу. — Варвара Степановна даже руки за спину убрала.
— Ну вот, а меня обижаете.
Дмитрий Иванович, кажется, понял все.
— Покурю пойду, — сказал он и вышел из избы.
— Мы так договорились с вашим мужем, — объяснила Евгения Сергеевна, опять протягивая коробку.
— Стыдно-то, Господи, как!.. — покусывая губу, промолвила Варвара Степановна, но коробку приняла и спрятала под платок. — Уж простите нас, грешных!..
— Пустяки, нам лишь бы уехать.
После, когда Варвара Степановна ушла, Дмитрий Иванович не выдержал все-таки и не без ехидства спросил:
— Откупились? И дорого взял?
Евгения Сергеевна промолчала.
— Письмо понесете, будьте осторожны, — сказал он. — Всякое может случиться. И от меня привет Кондратию.
Отвозил их на станцию конюх дед Степан. Он уложил в возок небогатый скарб, потом с сомнением взглянул на ноги Евгении Сергеевны и, покачав головой, сказал: