Страница 9 из 103
— Разумеется, сэр. К тому же… — Льюис чуть не сказал: «Кто же станет писать с них копии?» — но, по счастью, осекся.
— Что значит «к тому же…»?
— К тому же… у меня были опытные советчики.
— Полагаю, что так. Я позволил тебе делать покупки только на этом условии.
Льюис почувствовал, что весь как бы съеживается, словно становится меньше по мере того, как раздувается рядом его отец. Но он взглянул на картины, и красота их одарила его животворным лучом.
Брови мистера Рейси зловеще сошлись, но лицо, осталось недвижным — с оттенком сомнения во взоре. Он не спеша огляделся.
— Что же, начнем с Рафаэля, — сказал он. Было заметно, что он не уверен, на какую картину он должен направить свой взгляд.
— Ну, сэр… В наши дни… Рафаэль… Я ведь писал, что отпущенных денег на это никак не хватит.
Мистер Рейси слегка погрустнел.
— И все-таки я надеялся. Вдруг попадется какая-нибудь второстепенная вещь… Что же, начнем тогда с Сассоферрато, — сказал он, справляясь со своим недовольством.
Льюис теперь был спокойнее, даже позволил себе чуть-чуть усмехнуться.
— У Сассоферрато сплошь второстепенные вещи. Его больше не ценят как мастера… Его время прошло…
Мистер Рейси застыл, уставившись взором на ближайшее полотно.
— Сассоферрато?.. Не ценят?.. Его время прошло?..
— Вот именно, сэр. Сассоферрато не место в подобной коллекции. — Льюису показалось, что он нашел правильный тон: у мистера Рейси застряла кость в горле; теперь ему надо откашляться и избавиться от Сассоферрато.
Еще минута молчания, после чего мистер Рейси, подняв свою трость, указал на небольшую картину. Юная девушка со вздернутым носиком и выпуклым лбом, в расшитой драгоценными украшениями маленькой шапочке была изображена на фоне искусно переплетенных цветов водосбора.
— Карло Дольчи. Манера его, но, признаться, не вижу характерной чувствительности.
— Пьеро делла Франческа![20] — триумфально объявил Льюис, весь трепеща от волнения.
— Копиист? — Отец строго посмотрел на него. — Значит, копия с Дольчи. Так я и думал.
— Дольчи тут ни при чем. Подлинник великого мастера. Более великого…
Промах был неприятный, мистера Рейси кинуло в жар, но он счел за лучшее подавить раздражение.
— Начнем тогда с менее великих, — сказал он медовым голосом. — Покажи Карло Дольчи.
— Здесь нет Карло Дольчи, — ответил Льюис без кровинки в лице.
Он не мог после вспомнить, что услышал в ответ. Помнил только, что долго стоял возле кресла, в котором полулежал обессилевший разом отец, такой же бледный, как он, и дрожащий.
— Да… Подагра… Теперь жди снова приступ… — бормотал мистер Рейси.
— Прошу вас, поедем домой, — умолял его Льюис. — Потом я вам все объясню, обо всем расскажу…
Старик бешено взмахнул тростью.
— Объяснишь мне потом? Расскажешь? Нет, изволь объясниться немедленно!.. Сию же минуту!.. Сын Гуззарда вернулся на прошлой неделе из Рима, привез Рафаэля, — добавил он хриплым голосом. Ему было действительно худо.
Льюис стал объясняться. Позднее ему казалось, что он слышал собственный голос, словно стоял в стороне и был равнодушным свидетелем. Он пытался доказывать то, что, как он полагал, должны были доказать без него и сами картины; приводил довод за доводом, низвергал богов и кумиров, возглашал новые имена. Эти новые имена пробудили новую ярость у мистера Рейси.
«Значит, после того, как я потратил полжизни, — читалось в его негодующем взоре, — на то, чтобы вытвердить, назвать без запинки какого-нибудь Ло Спаньолетто или Джулио Романо, изволь, начинай все с начала, с азов. Сколько еще надо маяться, ломать свой язык, пока я сумею с такой же спокойной уверенностью небрежно сказать, подводя гостя к картине: „А вот и мой Джотто ди Бондоне[21]“.»
Но и это еще не все, здесь кроется что-то похуже. Хорошо, он готов попотеть, он запомнит этого Джотто ди Бондоне, но тогда пусть ему гарантируют восхищение, почтительный взгляд. А если ответом будет недоумение, смешки? «Что?.. Как вы назвали его?.. Нельзя ли еще разок?» И так перед каждой картиной в его галерее — в фамильном собрании Рейси! Видение было столь горестным для мистера Рейси, что он поистине мог почитать себя жертвой предательства.
— Боже мой! Как, ты сказал, зовут этого малого? Карпатчер?[22] Не так ли? Приберег его под конец, считаешь главной жемчужиной? Знаешь, лучше бы твой Карпатчер держался своей профессии. Работал, наверное, смазчиком на этих европейских паровых поездах… — Мистер Рейси был вне себя, и остроты его были чуточку ниже обычного уровня. — Ну а этот вояка из золота, в розовых латах, — хоть вешай на елку, — этого кто написал? Как ты сказал, Анджелико?[23] Вот тут ты попался, мой мальчик. Никакого Анджелико нет, а есть Анжелика Кауфман,[24] женщина-живописец. И мошенника, вора, который выдал эту мазню за ее полотно, колесовать его надобно, четвертовать, и я его еще четвертую! Если есть на свете закон, он вернет мне все, что уплачено, до последнего медяка, не будь я Холстоном Рейси! Удачно купил, говоришь? Эта картина пяти центов не стоит! Боже мой, да понял ли ты, что я доверил тебе крупные деньги?
— Разумеется, сэр, конечно. И вот я подумал…
— Хотя бы сообщил, написал…
Льюис не мог сказать правду: «Если бы я написал, вы не дали бы мне их купить». Потому он нерешительно мямлил: «Я писал… намекал… Переворот во вкусах, в оценках… новые имена».
— Переворот в оценках? Новые имена? Да откуда ты взял это? Только на прошлой неделе я получил письмо от комиссионеров из Лондона, тех самых, которых я рекомендовал тебе так настоятельно. Они сообщают, что этим летом выставят на продажу полотно Гвидо Рени.
— Комиссионеры!.. Что они смыслят?
— Комиссионеры? Не смыслят? Кто же смыслит тогда? Уж не ты ли? — Мистер Рейси презрительно усмехнулся, белея от бешенства. Льюис, тоже белый как мел, не сдавался.
— Я писал вам, сэр, о своих новых знакомых. Мы вместе были в Италии, потом снова виделись в Англии.
— Да черт их всех побери! Никому не известные люди вроде художников, которых ты накупил. Я дал тебе список людей и обязал тебя с ними советоваться; я назвал имена художников, которых ты должен купить. Сделал все, послал на готовое. Не оставил ни малейших сомнений.
— Вот и эти картины, я думал, не оставят ни малейших сомнений. — Льюис нерешительно улыбнулся.
— Картины? Не оставят сомнений? Что ты хочешь этим сказать?
— Что картины защитят себя сами. Покажут, что их творцы много выше иных, кто снискал себе шумную славу.
Мистер Рейси зловеще захохотал.
— Много выше иных?.. Чье же это суждение? Надо думать, твоих друзей? Как зовут того малого, с кем ты подружился в Италии, кто искал для тебя картины?
— Джон Рескин, — ответил Льюис.
Хохот мистера Рейси становился все более глумливым.
— Всего-навсего Рескин. Джон Рескин, и все. И готов поучать всех на свете, до Господа Бога включительно. Кто отец твоего великого Рескина?
— Почтенный лондонский виноторговец.
Смех мистера Рейси вдруг оборвался. Его взгляд выражал теперь крайнее отвращение.
— Розничный?..
— Кажется.
— Тьфу!
— И не только Рескин, отец. Я писал тебе и о других английских друзьях, с которыми я познакомился на обратном пути. Все видели эти картины, и все согласились, что придет такой день, когда они будут стоить огромные деньги.
— Придет день?.. Жаль, они не назвали число, месяц и год. Ты писал о них, помню, Браун, Хант и Росситтер; кажется, я не ошибся. Нигде не встречал их имен. Разве только в торговом справочнике.
— Не Росситтер, отец. Его зовут Данте Россетти.[25]
20
Пьеро делла Франческа (1420–1492) — один из наиболее выдающихся живописцев Кватроченто.
21
Джотто ди Бондоне (1266–1337) — великий мастер итальянского Проторенессанса, положивший начало живописи Раннего Возрождения.
22
Карпатчер. — Имеется в виду Карпаччо Витторе (1455–1526) — мастер венецианской школы Раннего Возрождения; ему принадлежит цикл картин из жизни святой Урсулы.
23
Беато Анджелико (Фра Джованни де Фьезоле, 1400–1455) — один из прославленных мастеров Раннего Возрождения.
24
Кауфман Анжелика (1741–1807) — немецкая художница, автор сентиментальных картин на мифологические сюжеты.
25
Браун Форд Мэдокс (1821–1893), Хант Уильямс Холмэн (1827–1910), Россетти Данте Габриель (1828–1882) — английские художники группы «прерафаэлитов», близкие Рескину общностью взглядов и художественных стремлений.