Страница 4 из 9
— Как дела? — спросила Крестовая дама.
— Нормально, — буркнул он.
В то время у него почти всегда было плохое настроение. Он все думал о чем-то и заметно похудел. Наверное, потому, что вот уже третий месяц, как ушел с работы. И понятно, что ушел. Работа ему не нравилась. И начальник попался какой-то пакостный. Впрочем, если вспомнить, такое с ним было почти всегда: работа не нравилась и начальники попадались не из лучших.
«Ничего страшного, — думала Крестовая дама. — Найдет другую. Надо сделать ему что-нибудь приятное. Может, купить хороший парфюм? Да, хороший мужской парфюм. До праздников далеко, все равно — пусть порадуется».
Она уже прикидывала, где это купит, хороший мужской парфюм… В новом магазинчике рядом с ее работой… И уже представляла себе и этот магазинчик, и как входит в него, и как перебирает матерчатые полоски с ароматами… Представляла под приятную, убаюкивающую мелодию, которую пела ее неплохая в общем-то, но слепая и ленивая душа.
— А как у тебя? — послышался его голос.
— Хорошо.
Она давно уже ушла из своего научно-исследовательского института, в котором после смерти второго мужа стало быть уже совершенно невыносимо, да, особенно встречая его жену, которая скользила по ней взглядом, как по пустому месту. Это было самое неприятное. Лучше бы ударила. Если тебя бьют, ты все-таки существуешь.
У него осталось двое детей.
Подвернулся случай, и она ушла к знакомой в частную фирму по производству минеральных удобрений. Да Бог с ней, с наукой! У Крестовой дамы не было с ней особого романа, страсти то есть, с этой наукой. Попала в нее случайно, как большинство… И только.
Зарабатывала она хорошо. В основном занималась всякими бумажными делами. Вела деловую переписку и на английском, восстановив его после английской школы.
Более того, когда потребовалось, она взяла сбережения у родителей и отдала в дело. Знакомая оказалась приличным человеком, никогда ее не обманывала, так что она получала свой процент и от общего дохода.
— Что ты там листаешь? — спросила Крестовая дама у своего третьего мужа, присаживаясь напротив него на диван.
Все-таки рабочий день — это рабочий день, все-таки она устала.
— Твои альбомы! — сказал он почему-то с раздражением.
Свои альбомы с фотографиями она не прятала, но и не выставляла на показ, они лежали на подсервантнике, в углу, сбоку от телевизора. Он ими как-то не интересовался. Он вообще мало интересовался тем, что не было связано с ним лично.
— Может, сходим поужинаем? — спросила она мирно, поглаживая рукой диванную подушку.
Рядом был очень славный, какой-то домашний ресторанчик с клетчатыми скатертями, клетчатыми салфетками, клетчатыми занавесками и абажурами. С огромным полосатым котом, который, заявив о себе — потершись о ноги и помурлыкав в меру, — по зову хозяйки уходил на кухню. Она уже прикидывала, что они там закажут и как им будет приятно там посидеть, как не спеша выпьют бутылочку винца, потом отправятся домой, и как хорошо, что идти недалеко, потом ванна, легкое чтение в постели, потом…
Она посмотрела на него и вдруг увидела, что он действительно неважно выглядит.
— Я не хочу есть! — сказал он, зло чеканя слова.
— Там так хорошо кормят, — сказала она.
— Я не хочу есть! Тебе это понятно?
Крестовая дама выдержала паузу и сочувственно вздохнула:
— Зря ты так, ей-богу, — сказала она все еще мягко. — Все образуется.
— Как?
— Образуется, — сказала Крестовая дама убежденно. — Так или иначе. Уж как-нибудь!
— Вот именно, как-нибудь! — огрызнулся третий муж.
— Да, как-нибудь, — сказала Крестовая дама вдруг жестко, — она-то хотела есть. В обеденный перерыв на работе только слегка перекусила. — Знаешь, в сорок два года искать себя — это смешно.
— Ты-то себя нашла.
— Я и не искала. Вот она я. Довольствуюсь тем, что имею. Я вполне счастлива.
— А я нет!
— Я вижу… — сказала Крестовая дама вдруг жалобно и тихо.
— Что видишь-то? Что? — закричал ее третий муж.
— Тебя…
— Как-то сомневаюсь…
Они редко ссорились и сейчас ей было не по себе.
— Кто это? — спросил он, показывая на одну из фотографий в альбоме.
— Мой первый муж…
— Где он?
— Умер. Несчастный случай. Я тебе говорила!
— А это? — он показал фотографию с ее вторым мужем.
Этих фотографий, обоих мужей, было совсем мало, почти ничего. Разве что общих, с друзьями, в компании, но надо было избавиться и от них. Как она сглупила!
— Ты прекрасно знаешь, я ничего не скрывала.
Он помолчал немного.
— Ты знаешь, — сказал вдруг тихо, — я не хочу становиться в этот строй…
Крестовая дама смотрела на него во все глаза, она была оскорблена, она
была даже в каком-то потрясении, ведь она ничего для него не жалела, он пришел на ее территорию, месяцами жил за ее счет, она делала ему дорогие подарки и возила на курорты.
Сказав последние, так оскорбившие ее слова, он вжался в кресло и стал каким-то совсем маленьким и щуплым. И там притаился, как обессиленный, но злой зверек.
«Никчемный! Никчемный!» — вертелось в голове у Крестовой дамы, и она чуть не выговорила это слово, но не выговорила, сказала только:
— Ты… ты… — и все.
И ушла в спальню плакать. И все ждала, что он придет и они помирятся. И все уладится. Они слетают куда-нибудь близко: в Ригу или в Вильнюс, просто на выходные. Что-нибудь купят, на что-нибудь посмотрят… И она уже даже прикидывала, что купят и на что посмотрят…
Но он не пришел.
Она долго плакала, а потом напилась снотворного, но и во сне продолжала ждать его прихода.
Утром его уже не было.
Она знала, что его нет, но все равно пошла искать — так она и поступила когда-то.
«Что же я такого сделала? — думала Крестовая дама. — Что я сделала не так? Я его любила. Я для него делала все, что могла. Абсолютно все! Не надо замахиваться на многое, надо любить то, что есть. Вот и работал бы себе, и работал, где работал… Кто виноват, что ему нигде не нравится, что он всегда всем недоволен… Я виновата? Я не виновата…»
Она пошла на кухню, дверь в кухню была закрыта.
«Может, он там? — подумала Крестовая дама — просто сидит и пьет кофе». Подумала и толкнула дверь. И вошла… в кухню своего детства. Да… Со знакомыми занавесками, знакомым большим столом, покрытым клеенкой, знакомой старой плитой…
У плиты стояла ее молодая мать.
— Я же сказала, Нюся, займись ребенком! — закричала мать.
И Крестовую даму подхватили на руки, и понесли куда-то в глубь квартиры. Она почувствовала знакомый, до ужаса родной запах домработницы Нюси. От нее пахло земляничным мылом. Крестовая дама до сих пор любила этот простой дешевенький запах.
Проходя через коридор, Нюся (тогда семнадцатилетняя девчонка) взглянула на себя в зеркало, и Крестовая дама тоже взглянула на себя в зеркало и на руках у Нюси увидела очаровательную трехлетнюю малышку с кудрявыми волосами, пухлым личиком и карими глазками.
Нюся внесла ее в огромную комнату (ведь Крестовая дама была совсем маленькая). Солнце било в окна, отражаясь в сияющем, до блеска натертом паркете, и по солнечным пятнам весело проносились тени — это волновались доходившие до их окон кроны деревьев.
— Ну, иди, иди ко мне, малышка, — сказал отец, уже тогда плотный с шелковистыми усами под маршала Буденного.
Нюся опустила ее на пол, и трехлетняя Крестовая дама побежала по солнечному паркету к зовущему ее голосу, зовущим рукам.
Отец подхватил ее и прижал крепко-крепко, поднял высоко-высоко.
— Дай! Дай! — кричала трехлетняя Крестовая дама и тянулась к буфету, на котором стояла любимая мамина безделушка, хрупкая фарфоровая балерина. — Дай!
(Если бы тогда она взглянула на себя в зеркало, то увидела бы, наверное, не прелестное детское лицо, а раздутый красный шар.)
— Хозяйка не велит! — испуганно сказала Нюся.
— Пускай у моей дочурки всегда будет все, что она захочет, — сказал отец и протянул ей балерину — хрупкое фарфоровое чудо.