Ветхий завет

Игорь Мельник(ИНГВАР).

Крестовый поход.

Часть 1. Ветхий Завет.

…И соколы ловили тех, кого ловили,

и упускали тех, кого упускали…

Раз, два, три, четыре, пять Я иду искать.

Кто не спрятался — Я не виноват!

1. В ружьё!

Настали такие хорошие деньки — в нашем обществе есть всё. Ну, кроме справедливости. Так уж получилось: рынок есть, многопартийная система есть, выборное право есть, демократические институты есть, а справедливости нет. Куда она подевалась?

А она была вообще, эта справедливость? Вдруг её и не было никогда? Очень может быть, но…

Если её никогда не было, то откуда я знаю вообще это слово — «справедливость»? Откуда оно мне известно? Скажите!

Главное — о правосудии мы всё-таки говорим. Все говорят о правосудии! Не всегда, но хотя бы иногда. Ведь говорят же! А о справедливости — ни гу-гу. Почему так?

Нет, мне захотелось разобраться. Не то, чтобы я тут был самый обделённый — в смысле справедливости. Нет, что вы. Просто я вижу, что есть несправедливость, а справедливости — нет.

И почему-то так получается, что это стало для меня личным делом. Я не знаю, возможно, это болезнь или комплекс какой-нибудь — да, какая разница?

Как только я подумал о справедливости, вернее — о её отсутствии, мои глаза обратились к нашему Олимпу. Ведь рыба гниёт с головы. Или народ ошибается в этой поговорке?

Посмотрел и понял: народ не ошибается никогда. Голова живёт несправедливо. И больше всех кричит о духовных ценностях, о религии. Почему, интересно?

Как только небожитель (или его сопливый потомок) творит беззаконие, сразу оказывается, что они неподсудны. Но зато, они «очень религиозны» и «глубоко верующие люди».

У меня сразу возникает ощущение какой-то логической связи между тем, что они неподсудны, и их декларациями своей «глыбокой» религиозности.

Один на глазах у всей страны бредёт в церковь перед началом рабочего дня, а второй всю ночь молится. И оба врут.

Естественно, мне захотелось присмотреться к источнику этой «религиозности». Узнать, как говорится, откуда ноги растут. И я присмотрелся. Вот, что из этого вышло.

Да, ещё момент: мне уже говорили, что я оскорбляю чувства верующих людей. Ну, во-первых, истинно верующего такой фигнёй с веры не сбить, а во-вторых…

А, во-вторых: больше дискредитировать религию, чем наши «небожители» — невозможно.

Нет, я просто пытаюсь понять… Почему нечистые на руку правители так много говорят о морали, о духовности, о религии, о боге?

И, чем грязнее у них руки, тем больше говорят, тем чаще демонстрируют их, эти «чистые руки».

Что это за религия такая?

Что это за тайное учение?

Доктрина двуличия?

Концепция грязных рук?

Идеология лжи и воровства?

Нет, это, всего лишь, христианство.

Со всех сторон я слышу о противостоянии мусульманского и христианского миров. Методом исключения я прихожу к выводу: я принадлежу к христианскому миру, а к мусульманскому миру я не принадлежу. Так уж получилось.

И это напрягает! Мне не нравится жить с ощущением, что мне противостоят мусульмане всего мира.

Ведь я им ничего не сделал! И они мне ничего не сделали — пока. Но противостоят — только потому, что я принадлежу к христианскому миру.

Неужели он так плох, этот христианский мир, что само его существование является причиной тотальной ненависти и противостояния?

Как я себе это представляю? Я стою на бескрайней равнине, а напротив меня расположилось огромное войско мусульман. Душманы, басмачи и всё такое. Они вооружены: у них автоматы, бомбы, и огромные ножи. Острые такие.

Они настроены очень воинственно, и мне становится страшно. Они кричат: смерть неверным! В смысле — христианам. А значит — мне. А значит — всем нам. За что?

Я — христианин. Я христианин?

Секундочку! Давайте разберёмся.

Разборки — вообще наша национальная забава. Вот Крым. Разбираются.

— Так, ну-ка проваливайте отседа!

— Не будем проваливать.

— Что значит «не будем»? Вы что, не видите — нашим детишкам негде в футбол играть?

— Нельзя тут в футбол играть — это кладбище наших предков.

— Да кто вас спрашивает вообще?

Стоп. Что-то не так.

Играть на кладбище в футбол нехорошо. Хотя, с другой стороны…

Нет. Нет никакой «другой стороны». Я бы не хотел, чтобы на могиле моего деда играли в футбол. А вы бы хотели?

Я бы даже, пожалуй, чего-нибудь сотворил с такими «футболистами». Сделал бы с ними что-нибудь криминальное.

Так почему же стоит такой пронзительный визг, и все защищают футболистов?

А оттого он стоит, что футболисты относятся к христианскому миру, а своих надо защищать — в любом случае. Разве нет?

Что это значит? Это значит, что вопрос не будет решён по справедливости. Он будет решён «по закону» — если в выигрыше останутся футболисты.

Если же нет, то и по закону он не будет решён. Он никак не будет решён.

«Христиане, вы оскверняете чужие святыни, и говорите, что это правильно. Вы — двуличны и лживы, вы — воры, ибо берёте чужое без спросу. За что вас уважать?»

А мне нечего ответить. Небоскрёбы далеко, а стадион рядом, и под ним — кладбище.

Но, может быть, ответить так?

«Подумаешь, мы и на своих старых кладбищах строим разные вещи».

Нет, я даже озвучивать этого не буду, ибо знаю, что мне ответят. Вот, что мне скажут:

«То, что вы делаете с вашими кладбищами — ваше дело, но осквернение собственных святынь не даёт вам права осквернять чужие». Вот так, примерно.

И ещё я начинаю понимать, что в нашем, христианском мире справедливость и закон — совсем разные вещи.

Есть ещё иудеи. Предтечи, так сказать. Они стояли у истоков и ислама, и христианства. И тут мне не придётся выдумывать разговор. У меня есть друг детства! Мы вместе выросли и как-то не задумывались о том, что принадлежим к разным мирам. И вот… Спрашиваю.

— Это правда, что ваши священные книги разрешают обманывать христиан?

— Правда. Ответ — не так прост, но, чтобы не юлить, я отвечу именно так.

Да. Простой вопрос — простой ответ. Но я опешил. Всё-таки, мы друзья…

— Подожди, а почему? Ведь это нехорошо.

— Что нехорошо?

— Обманывать христиан.

— Обманывать вообще нехорошо, но скажи-ка, друг мой ситный, ты веришь в бога?

— Нет, конечно. Это глупо — верить в бога.

— Ну, это твоя приватная позиция, да и речь не о том. Ты крещёный?

— Да.

— Вот тебе и ответ. Ты крещёный, носишь на шее крестик (должен носить), а в бога не веришь. Вот скажи: ты христианин?

— Наверное, нет, хотя я не знаю.

— Ты хотя бы честно отвечаешь, за это я тебя и люблю. Сам посуди: тебя крестили, ты христианин, но в бога не веришь. Как к тебе относиться иудею? Тебе ещё повезло — я хороший друг.

— А ты сам-то в бога веришь?

— Это — между мной и моим богом, к делу не относится.

— Что значит «не относится»?

— То и значит. Не я к тебе с этими вопросами пришёл. Значит, разговор не обо мне, а о тебе, правильно?

Я чешу затылок.

— Ну, да.

— Ты ведь пришёл ко мне, как христианин к иудею, и поэтому… Было бы лучше, если бы ты ответил, как и большинство твоих соплеменников: я христианин и верю в бога.

— А вдруг они верят в бога на самом деле?

— Тем хуже для них. В смысле — для вас. Вы на каждом углу кричите о том, что бог есть и вы в него верите, но живёте так, будто его нет. Вы построили столько церквей, что скоро их будет больше, чем жилых домов — для чего? Чтобы ходить туда на праздники?

— Почему это мы живём так, будто его нет — с чего ты взял?

— Вы выполняете свои заповеди: подставляете щёку, отдаёте рубашку и так далее? Вы делаете это?