Страница 13 из 112
В духе своей гипотезы Юнг склонялся даже к признанию пророческих способностей «духов» (что неудивительно, если они возникают как неосознанное отражение «новых идей»), но приводимые им факты проявления такой способности убеждали весьма мало; биолог Хаксли даже заметил по этому поводу: «Удивительно, какие тривиальности сообщают нам юнговские духи».
Фрейд, будучи крайним рационалистом, относился к заигрываниям своего бывшего ученика с мистикой резко отрицательно. Что, однако, роднит их обоих, так это одинаковое убеждение, что суеверия глубоко укоренены в человеческом подсознании и тесно связаны с глубинными эмоциями; именно поэтому они и не поддаются рациональному устранению. В этом вопросе психоанализ Фрейда и «аналитическая психология» Юнга стоят как бы на одном полюсе трактовок суеверий. Но существует и другой крайний подход, так сказать, противоположный полюс; это — бихевиористский подход. Основная гипотеза бихевиористов состоит в том, что суеверия (как и всякий иной вид поведения) являются результатом обучения. Просто суеверия есть результат «неправильного» обучения.
Бихевиоризм (название произведено от английского слова «behaviour», означающего «поведение») родился под влиянием учения Павлова об условных рефлексах. В основе опытов Павлова лежала подмена безусловного раздражителя (например, реального куска мяса) «условным» (например, звонком, раздающимся при показе мяса). Для того чтобы собака приучилась выделять слюну в ответ на звонок, ей необходимо периодическое «подкрепление» в виде показа реального мяса. Основоположник бихевиоризма американский исследователь Скиннер переместил центр исследований на изучение связи между таким «подкреплением» и реакцией на него. «Подкрепление» можно рассматривать как «награду» или «наказание»; и то, и другое способно менять вероятность того, что подкрепляемая реакция будет повторяться при аналогичных обстоятельствах в будущем. По Скиннеру, окружающая среда непрерывно подбрасывает животному такие награды или наказания и тем самым «обучает» его тому или иному виду поведения; если этот вид поведения способствует выживанию животного, он оказывается эволюционно полезным. Но он может оказаться и бесполезным или даже вредным. Полезно, когда ребенок научается бояться горячего чайника, а потом и всех других обжигающих предметов, но бесполезно или даже вредно, когда он, однажды испугавшись лая собаки, научается бояться всех собак вообще.
Какое отношение это имеет к суевериям? Скиннер очень четко высказался по данному поводу в знаменитой статье «Суеверие у голубей». Он описал в ней эксперимент, во время которого голубю давали пищу («подкрепление») через равные промежутки времени. Одного голубя такое «подкрепление» застало в тот момент, когда он поворачивал голову против часовой стрелки; подкрепление усилило эту реакцию; голубь стал повторять ее чаще; она стала чаще совпадать с появлением пищи; и все кончилось возникновением «магического ритуала»: голубь, пишет Скиннер, «поверил» в то, что если поворачивать голову против часовой стрелки, в кормушке обязательно появится пища. У другого голубя могло возникнуть другое «суеверие» (он, например, в момент первого появления пищи поворачивал голову по часовой стрелке); оно могло закрепиться, а могло и исчезнуть, если, скажем, счастливых совпадений случайно оказалось недостаточно. Скиннер заключает: «Голубь ведет себя так, будто между его поведением и появлением желанного результата существует причинная связь.
Такое поведение, основанное на чисто случайной связи, то есть на неправильном обучении, следует назвать суеверным». В книге «Наука и человеческое поведение» Скиннер уже напрямую объявляет, что люди в этом отношении ничем не отличаются от голубей: случайные совпадения несущественных особенностей поведения с желаемыми результатами порождают у них ритуальные практики. Зачастую для этого достаточно единственного, но сильного «подкрепления»: если человек однажды нашел в парке крупную банкноту, это, скорее всего, приведет к образованию у него суеверного ритуала — идти на прогулку именно в этот парк, гулять по тем же дорожкам, внимательно смотреть под ноги и так далее. Легко усмотреть здесь аналогию с распространенным ритуалом одевания той же «счастливой» рубашки перед каждым экзаменом и т. п. Самое важное в образовании таких суеверий — именно их психологическая сторона: наличие очень сильного желания достичь данного результата (нахождения денег или успешной сдачи экзамена) и подкрепления каких-то случайных особенностей поведения таким достижением в реальности.
Казалось бы, Скиннер нащупал самую общую и единую причину возникновения суеверий. Но, как отмечает, например, тот же психосоциолог Густав Ягода, это объяснение страдает двумя существенными недостатками. Во-первых, оно сводит все суеверия к бесполезному (а то и вредному) поведению, тогда как во многих случаях суеверия, как мы уже знаем, могут играть и вполне положительную приспособительную роль, помогая организму выжить в стрессовых и других ситуациях. (Мы могли бы добавить, что эту же положительную роль суеверий подчеркивал и Юнг в цитированной выше статье о духах; ее же, в сущности, имел в виду Леви-Стросс, когда формулировал свое знаменитое утверждение, что всякий миф является «примирением невыносимых для первобытного сознания противоположностей».) Во-вторых же, продолжает Ягода, гипотеза Скиннера страдает чрезмерным антропоморфизмом; ведь голубь вовсе не «верит», что его поведение вызывает появление пищи, тогда как у людей всякое суеверие (как показывает само слово) неразрывно связано именно с глубокой, психологически укорененной «верой»: не случайно «целительные ритуалы» так часто помогают людям в действительности. Этот недостаток теории Скиннера становится особенно заметным при переходе к попыткам объяснения веры в ведьмовство, колдовство и тому подобные феномены. Скиннер считает, что такая вера берет начало в невинных выражениях типа: «это ты виноват в том, что у нас все провалилось», «это из-за тебя мы опоздали» и т. д. Отсюда, говорит он, всего один шаг к наделению данного человека «реальной» способностью влиять на события в дурную (или хорошую) сторону. В действительности, однако, это шаг огромный: от того, что, данный человек обвинит другого в намеренном наведении «порчи», вера в ведьмовство и соответствующее поведение людей в данном обществе не возникнут — эта вера должна существовать заранее. Иными словами, ведьмовские и им подобные суеверия — не просто производная индивидуальной человеческой психологии, а производная определенных социальных условий. Человека можно объявить колдуном, но без подходящей социальной среды такое утверждение не получит поддержки в вере. Гипотеза Скиннера не учитывает социального аспекта суеверий, а потому не может дать ответ на многие и многие вопросы.
Выше мы пришли к выводу, что суеверия неопределимы. Мы решили называть суеверием то, что нам субъективно представляется таковым. Мы классифицировали суеверия на квазирелигиозные (связанные с верой в духов и другие сверхъестественные феномены), индивидуальные (например, тот приватный ритуал, который, по вашему личному убеждению, способствует удаче) и коллективные (или социальные); примером последних является вера в ведьмовство или колдовство, распространенная в истории от первобытных племен до недавних европейских обществ. Мы осознали, что важнейшей особенностью любого суеверия является его психологическая сторона, то есть сильнейшая его связанность с психологией личности, с ее глубинными эмоциями; этим и объясняется как устойчивость суеверий, так и невозможность устранить их с помощью рациональных объяснений. Мы, наконец, рассмотрели несколько попыток объяснения генезиса суеверий. Этнологи пытались объяснить их ошибками а толковании причинных связей; фрейдисты и юнгианцы связывают их происхождение с комплексами представлений, таящимися в глубинах индивидуального подсознательного или коллективного бессознательного; бихевиористы толкуют возникновение суеверий как результат «неправильного обучения» данного индивидуума.