Далекие королевства

— Да, благородный Амальрик, мой никак не оцененный хозяин. Я готов. Хотя, должен добавить, вы правы, заметив, что недостаточно внимательно слушали учителей. Подсмотрим хотя бы на эту историю, чью мораль вы несколько исказили. На самом деле после трагической смерти того несчастного мудреца несколько его учеников покончили с собой в отчаянии, что без его наставлений жизнь их бессмысленна. Но, помня, что самоубийство — вещь греховная, вам все же стоит иногда задумываться над тем, что я, всю ночь переживавший о том, как вы, пьяненький, бродите по грязным закоулкам среди всяких там бандюг, жалел, что не буду рядом с вами вечно.

Как обычно, последнее слово осталось за Инзом.

В саду нашей виллы били фонтаны, а на распускающихся деревьях сидели разноцветные, как радуги, домашние птицы. Отец сидел за длинным столом. Перед ним стоял завтрак — блюдо с фруктами и бокал сильно разведенного вина. Кроме того, на столе лежали грудой свитки документов. Отца окружала небольшая толпа служащих и лакеев. Он беседовал с доверенным слугой Тегри. Я сел у дальнего конца стола и стал ждать. Отец заметил меня, но несколько минут не обращал на меня внимания. Он скреплял печаткой документы, и их уносили посыльные. Отец поднимал руку, и к нему приближался следующий.

— Ты уже поел? — спросил он меня наконец.

— Нет еще.

— Очевидно, аппетита нет?

— Нет, отец. То есть, я хочу сказать, да.

— Хм. А я уж было подумал, судя по твоему позднему и нетрезвому возвращению домой, что твой желудок ничего не принимает, кроме бренди и молока. — Он не стал дожидаться моего ответа. — Догадываюсь, что тебе что-то нужно. И даже догадываюсь, что именно, несмотря на то, что прорицатель из меня слабый.

Я уткнулся взглядом в стол, затем кивнул.

— Это уже третий раз… — начал было Тегри.

— Я полагаю, что я еще сам в состоянии подсчитать количество таких просьб сына ко мне. Впрочем, я думаю, нам тут всем нет смысла тратить время на выслушивание очередной мольбы по поводу денег. — Отец замолчал. Я понял, что, несмотря на злость, он все же не хочет позорить меня перед слугами. — Амальрик, мне хочется верить, что, перед тем как ты решился на просьбу, ты подумал о будущем.

Я поднял глаза.

— Эти деньги… не для нее. А заплатить долг.

Тегри посмотрел на меня:

— Какому-нибудь ростовщику, господин Антеро?

Уши мои вспыхнули.

— Это долг чести, Тегри! Возможно, тебе знакомо это слово! — воскликнул я.

Отец бросил на Тегри сердитый взгляд, но лицо того было уже непроницаемым.

— Долг чести, — медленно произнес отец. — Отлично. Что ж, я не могу допустить, чтобы ты был опозорен. Тегри! Проследи.

— Спасибо, отец.

— Сиди, сиди. Ты еще не поел. Будь немножко мудрей. Помни — не поел, значит, обокрал свое тело. А оно тебе еще послужит. — Отец поднял руку, и ко мне поспешил слуга. — Ну а теперь, Тегри, — продолжил отец, словно я перестал существовать, — обдумаем, что нам делать со слоновьей костью из Лаузии, и решим, кто дураки — мы или семейство Й'хана. В любом случае курьер должен отправиться с моими инструкциями не позднее полудня…

Тегри протянул мне кошелек. И словно не было тех недружелюбных слов, сказанных в саду, настолько безмятежным было выражение лица слуги. Мне не раз говорили, что умение так вести себя — большое достоинство. Но я так и не научился понимать этих людей, у которых вместо крови чернила, а вместо мозгов — счеты для вычисления доходов. В прохладном полумраке передней меня внезапно как-то передернуло. Я остановился у алтаря и почти машинально положил щепоть песка перед портретом Халаба, как мы делали всегда, выходя из дома. Затем я пристально посмотрел на портрет: изображение было не просто точным, его краски, казалось, передавали все самые ценные душевные качества Халаба; художник клялся, что при работе над портретом совершил все требуемые молитвы, чтобы портрет полностью соответствовал образу Халаба. Рассыпая песок, я задумался: а действительно ли все соответствует? Ведь когда закончилась казнь, не осталось ни трупа, ни осколка кости. И принесет ли этот песок Халабу призрачное успокоение? Или его душа так и бродит по миру, не находя нигде пристанища? Меня вновь передернуло: я надеялся, что, когда я погибну — а это произойдет через вечность, — я не останусь неисповеданным, непохороненным и неотмщенным.

Инз ждал меня у внутренней калитки. Он увидел мое лицо и сразу все понял: Халаб, смерть, все связанное с этой историей постоянной тяжестью висело над нами. Тем приятнее было ощущать солнце весеннего дня.

— Похоже, вы собираетесь поступить добровольцем на военную службу, господин Амальрик, — встревоженно заговорил Инз. — Я понимаю, это дело обычное для молодых людей, потерпевших неудачу на сердечном фронте, отправляться на фронт военный. Но я бы вам этого не посоветовал. Во-первых, мое здоровье уже не позволяет мне вести лагерную жизнь. Даже в условиях тех несерьезных стычек, которые в последнее время ведет наша армия. А значит, оружие ваше не будет вычищено должным образом, и питаться вам придется всухомятку. Во-вторых, я знавал двух мужчин, которые действительно пошли в армию из-за женщин, так они говорили, что после первого же боя и выпивки даже и имен этих девиц не могли вспомнить. В-третьих, они клялись, что оказались дураками. Да и любой согласится, что надо быть дураком, чтобы таскать на голове тяжелый шлем и питаться раз в день только из-за долгов или обиды. В-четвертых…

— В-четвертых, — сказал я, — если ты не замолчишь, то на войну пойду не я, а ты. А здесь мы по делу.

Двое часовых, увидев, что к ним приближается человек благородного происхождения, отсалютовали, стукнув о булыжники толстыми концами копий.

— Я ищу капитана Яноша Серый Плащ из охраны магистрата, — сказал я.

Один из часовых задумался, потом вспомнил.

— А. Это же ликантианин. Он со второй когортой, господин. — Солдат глянул на солнце. — Скорее всего, они еще на учебном плацу. Он своих людей гоняет будь здоров.

Солдат объяснил мне, как туда добраться. Пока мы плутали среди казарм, я задумался над тем, что сказал солдат. Ликантианин? На службе в Ориссе? Да еще в элитном подразделении, отвечающем за безопасность магистрата? И только тут я вспомнил, что еще ночью обратил внимание на слабый акцент Яноша, хотя он был практически незаметен, этот акцент, по сравнению с чудовищным выговором ликантийских торговцев, с которыми мне приходилось иметь дело.

Я разглядел в конце большого поля клубы пыли и размахивающие руки. В землю были вкопаны толстые бревна, представляя из себя не то мишени, не то воображаемых врагов. У нас за виллой было два таких участка, где нанятые отцом учителя обучали меня обращению с оружием.

Последовала команда «Стой!». Пыль улеглась, и показались примерно пятьдесят солдат, разделенных на пары. На них были кожаные куртки с высокими воротниками, кожаные наголенники и кожаные шлемы. В руках они держали небольшие круглые щиты. В боевых условиях эти кожаные доспехи заменялись стальными латами, прикрывающими уязвимые места, или кольчугами. В каждой паре один солдат держал в одной руке короткое копье, а в другой — саблю. На наконечниках копий были защитные шишечки, а сабли были в ножнах. Сбоку стоял Янош Серый Плащ. В отличие от солдат он был одет в боевой шлем с носовой планкой, необычного вида кожаную куртку с длинным левым рукавом, покрытым стальными пластинами, и со стальными же пластинами, прикрывающими с левого бока частично грудь и плечо. В правой руке он держал длинную острую саблю, которую я уже видел в деле, а в левой — щит, как у солдат. Признал я и другого человека, который командовал солдатами, — это был тот самый пожилой сержант, дававший мне советы в таверне прошлой ночью.

Увидев нас, Янош кивнул, но не поспешил навстречу. Он двинулся в центр плаца.

— Неплохо, — сказал он, но особого довольства в его голосе не было. — Для парада годится. Сержант Мэйн!

— Я!

— Не будешь ли ты так любезен ударить меня копьем?