Страница 6 из 17
Через пять минут хирург, нарушивший ещё одну статью закона о невмешательстве в биологическую жизнь, провёл обработку продолговатой узкой раны на животе и на органе заживляющими аэрозолями, после некоторого времени распылил гель защиты, который станет препятствовать попаданию спор и микробов, защищать рану от механического повреждения. Айкин спал, вдохнув порцию снотворного. Нонг два раза заглядывал, многозначительно кивал головой, дескать, не требуется ли помощь? Степиков мотал головой, полагая, что пожилой человек его поймёт. «Компрачикосы какие-то — вспомнил старинное слово из какой-то книги, прочитанной в далёком детстве, Василий. — Изуродовали ребенка, похоже, в грудном возрасте, так как его родители были низкого сословия, ему была уготована жизнь слуги или чернорабочего, не имеющего права обзаводиться семьёй, не было возможности стать отцом, хотя все органы были на своих местах. Изуверы. Можно так сказать». Василий решил не записывать в дневник практиканта этот шаг по освобождения человека из своеобразного рабства. Ему обязательно нагорит, за то, что вмешался в ход истории маленькой планетки. А что могут сделать? Не получит зачёт. Здрасте. Он уже сделал открытие. Кукурузовидное растение. А мучнистые корни. С гранеными зёрнами нужно как-то познакомиться поближе. Какое же это растение, если в колосе крепкие зёрна матового отлива с шестью гранями. Где они растут? Нонг отмалчивается, а парень чего-то боится. Разберусь.
— Пусть поспит, — сказал Степиков, собирая оборудование в контейнер, укрепляемый за спиной. — Вечером пойдём ловушки проверять. Не упал кто в яму. Надо было бы её засыпать.
— Те люди могут обидеться, — проговорил старик, вынимая из сундука что-то завёрнутое в тряпку. — Это игломёт. Заряжается так. Здесь запас иголок. В зависимости от расстояния, на которое нужно послать иглу, делаешь обороты вот этой ручкой. Просто и надёжно. Бывают большие игломёты. Пробивают корабли насквозь. Поджигают дома и лодки. Кривые стрелы летят по кругу, пока не воткнутся в преграду. Я такие не любил. Возьмёте с собой, когда Айкин проснётся.
— Я проснулся, отец, — проговорил парень, пытаясь встать с нар.
— Лежи, — приказал Василий. Тебе нужно отдыхать.
Как-то вечером Нонг рассказал не то легенду, не то сказку. Степиков её записал. Переводчик работал автоматически, его словарный запас был всё ещё очень мал.
— Расскажу тебе историю Белой птицы, — начал торжественным голосом Нонг, разрезая фиолетовые сладкие корни. — Это было давно. Наш большой народ ещё был свободным, и люди умели вместе петь рабочие песни, отчего дома и дороги строились быстро. Проводились соревнования сказителей и танцоров, бегунов и рыбаков. Охотники, жившие в лесах и грасы, занимавшиеся обработкой почвы, объединились и выбирали себе умных и молодых вождей. Ещё тогда люди рассказывали о Большой Белой Птице. Кто говорит, что она принесла семена голувиты, а кто рассказывал, что в птице сидели люди в рыбьих костюмах, вот они-то и научили возделывать это растение. Как тут верить, ведь прошло очень много вёсен. Грасы жили на плато по обе стороны реки Долети и выращивали в основном рожь, ну и разные корни. Охотники, жившие в лесных горах, приносили на торги шкуры и мёд, мясо и кедровые орехи, обменивали на муку, на большие сладкие корни, из которых делали веселуху. Однажды весной, когда все поля засеяли, а на грядках высадили рассаду, ударил такой небывалый мороз, что река покрылась толстой твёрдой коркой.
— Ты, дедка, маленько-то не привирай. Какой коркой может стать вода?
— Вот такой толстой. Мне бабушка — старая мама рассказывала. Эта корка потом на солнце становилась водой. Но не сразу, а долго лежала. Все посевы почернели от холода. Посеяли ещё раз. Налетели жёлтые пыльные бури, и все поля замело песком. Река высохла. Такая стояла жаркая дневная погода. Ночью было холодно. Лишь в распадках гор собрали урожай. Поделили его. Но это не спасло от голода. Люди ушли в горы, где росли травы вдоль ручьёв, водилась рыба и зверьки. Города вымирали и пустели. Армию распустили вожди. Кузнечные заводы закрылись сами по себе. Никто ничего не покупал и не менял. — Нонг вздохнул и продолжал: — Грасы в горах плохо ориентировались, попадали под обвалы, гибли от зубов хищных волков и медведей. Тогда Талор-Старший и начальник армии Овегро собрал всех кравел на совет. Решили старейшины отправить корабли в сопровождении виманов в страну Титагов, живущих по другую сторону моря. Помощь не пришла, виманы не вернулись. А корабли попали в бурю или шторм. Говорили, что караван возвращался с провизией, а на него напали морские лиходеи, хитростью заманили на остров, чтобы набрать пресной воды. Будто бы один мореход возвратился из рабства спустя много лет и рассказал о своих приключениях в дальних странах. И тогда прилетела Белая Птица. Никто не помнит, какая она была из себя. Назвали её птицей. И всё тут.
— Дед, ты тогда маленьким был? — спросил Айкин, поглаживая лежащую у его постели собаку.
— Моего прапрадеда тогда не было. Эта самая Птица принесла людям семена зёрен. Они спасли людей. Голувита всходила и росла быстро. Покажи, Айкин. Ладно, лежи, я сам. На каждом стебле было по семь колосьев. В каждом колосе по двадцать зёрен. Стебли были такие прочные, что из них научились строить дома и мебель. Но зёрна. Попробуй, раздави. Они скользкие и крепкие, хотя и колотили их молотками. Не годились зёрна в пищу.
Степиков положил на ладонь матовые кристаллы, но тотчас высыпал на стол. Начал проверять на вредные излучения. Прибор выдал странные показания. Энергия, исходящая из зёрен, не было известной на Земле. Василий обрадовался открытию ещё одного редкого растения. «Надо бы узнать, как растёт эта голувита, какие предпочитает почвы. Это уже что-то серьёзное. Тут пахнет настоящим открытием. Если другие ботаники тут не пошарились». Степиков положил в ступку несколько зёрен и попытался сам раздавить пестиком. Не смог он и перерубить зерно и ножом. Старик, глядя на упражнения Василия, улыбался в бороду.
— Как же их мололи? — удивился Степиков, рассматривая горку зёрен на столе.
— Зёрна дали большой урожай. Колосья росли даже на камнях. Они не боялись ни пыльных бурь, ни палящего солнца и даже морозы им были нипочём. Ложитесь на ночь, как бы наш свет не погас. Четыре весны светит. А надолго ли его хватит. Всё когда-нибудь кончается. — Старик выключил фонарь над столом и продолжал, забираясь под шкуры:
— Пришло время колосья молотить. Не все дожили до этого дня. Согнали людей на работу. Уже знали, что зерно нельзя есть. Зубы поломали, а пользы никакой. Пробовали варить, на огне калить — напрасно. Свезли мешки с зерном в замок Талора-Младшего. Надежды рухнули. Люди плакали, прижимая детей. Талор и его слуги как-то жили, а вот народ, оставшись без работы и питания, умирал. Зерно назвали голувитой — проклятым, значит. Утром на месте, где лежала гора мешков с зерном, обнаружили большие короба с белой и жёлтой мукой. Она была такая вкусная, что люди её ели тут же, не замешивая в воде. Конечно, Талор знал, как сеять и убирать зерно, что с ним нужно делать, чтобы получить муку. У нас тоже есть немного зёрен, но мука с неба не падает. Зёрен нужно много. Тогда голувита испарится, а на его месте окажутся короба. Кое-кто из грасов тайком стал разводить голувиту, но Талор и его слуги запретили это делать, а упорных наказывали палками. Муку нужно было разводить горячей водой, тогда получалось очень много теста, которое называли кашей. Из этой каши пекли лепёшки и хлебы, сушили на солнце. Овегро стал приглашать грасов и тунгов в армию. Люди, чтобы прокормиться, подписывали заслужки на несколько весён. Открылись баруги для детей. Ректовцы писали свои свитки, прославляя Белую Птицу, спасшую народ. Слагали песни о величайшем уме грасов Талоре, который установил связь с теми, кто послал с неба муку. Я бы вам спел, учили нас пацанов в баруге, но не хочу воздух перемешивать, так как пою я очень плохо. Портреты Талора должны были висеть на каждом углу, в каждой хижине. За маленький портрет спасителя грасов нужно было платить олик муки, а за большой портрет требовалось внести в казну пять оликов. Проходя мимо портрета, нужно было отдавать салют руками, становиться на одно колено и выкрикивать слова клятвы, восхваляя умнейшего и добрейшего Талора. Перестали избирать вождей. Талор-Младший ничего не сделал, но требовал и он к себе почтения. Кто плохо отзывался о его нововведениях, того хватали и отправляли в узкие кабинеты тыбурки. Шестаки ловили людей и силой заставляли барабанить на друзей и соседей. Усердным барабанщикам платили мукой, в которую подмешивали белую пыль. В баругах детей перестали учить наукам, там стали изучать новое жизнеобеспечивающее учение — белоптицизм. Кто не знал или не понимал законов нового учения, того оставляли учиться ещё на одно лето. На работу таких людей принимали, но на самую низкооплачиваемую и трудную. В барабанных книжках, которые стали выдавать сразу же после рождения, ставились отметки о том, сколько отбарабанил владелец и сколько получил за своё подлейшее подлейшество. Наша страна вроде как процветала, но что-то было не так. Стали торговать с Титагами и Имакергами. Они умели строить махопланы и игло-стреломёты, которые называли пирролами. Голувита росла только на нашей оранжевой земле. Бросил свою армию Овегро, ушёл в горный Тырьсоном, чтобы забыть белоптицизм и замолить грехи. Отравился веселухой Талор-Младший. Многие кравел начали хапать себе сладкую муку, стали богатеть, забыв о нуждах народа. Народ строили в шеренги и заставляли ходить по улицам городов, с портретами последователей нового учения. Чтобы не было горько и стыдно, старые люди пили веселуху. Многие косились на барабанщиков, намереваясь их побить, но побаивались шестаков, которые во время шествий переодевались. Образовалась незаметно птичья каста. Активных барабанщиков проверяли, давая им разные задания. Кто выдерживал две весны, делая соседям пакости и подлости, тому выдавали белый свиток и знак «ВДБП» — великий друг белой птицы.