Страница 4 из 59
Такая форма политико-экономической организации в наше время стала называться «встроенный либерализм». Это определение должно отражать тот факт, что рыночные процессы, а также деятельность предпринимателей и корпораций происходят в условиях социальных и политических ограничений и в рамках принятого законодательного пространства, которое иногда сдерживает, а иногда и стимулирует развитие экономической и промышленной стратегии[13]. Государство нередко не только занималось планированием, но и напрямую владело и управляло некоторыми отраслями (добыча угля, производство стали, автомобилестроение), как, например, в Великобритании, Франции и Италии. Неолиберализм предполагал освобождение капитала от подобных ограничений.
Встроенный, или компромиссный, либерализм обеспечивал высокий темп экономического роста в развитых капиталистических странах в 1950—1960-е годы. Отчасти это зависело оттого, насколько США были готовы поддерживать дефицит внешнеторгового баланса и удержать излишки товаров в пределах собственных границ. Эта система обладала определенными преимуществами, например способствовала расширению экспортных рынков (прежде всего для Японии, но и некоторых стран Южной Америки и Юго-Восточной Азии). Однако попытки аналогичным образом стимулировать развитие других стран ни к чему не привели. Для большей части стран «третьего мира», особенно для стран Африки, «встроенный либерализм» оставался неосуществимой мечтой. Сдвиг в сторону неолиберализации после 1980 года не принес существенных перемен — эти страны по-прежнему оставались на грани нищеты. В развитых капиталистических странах государство проводило политику перераспределения (политическая интеграция рабочих профсоюзов в процесс переговоров), осуществляло контроль над свободой передвижения капитала (определенные финансовые ограничения перемещения капитала), увеличивало расходы в общественном секторе и формировало гарантии социального обеспечения. Государство активно вмешивалось в экономику и в целом планировало экономическое развитие страны. Все эти меры обеспечивали относительно высокие темпы экономического роста. Цикличность деловой активности контролировалась путем проведения кейнсианской фискальной и денежной политики. Экономика становилась социально ориентированной, она все больше опиралась на определенные моральные нормы (что нередко напрямую связывали с национальным самоопределением), а государство вело интервенционистскую политику. Фактически государство превратилось в поле противоборства классовых интересов. Организации, представляющие интересы рабочего класса — профсоюзы и политические партии левого толка,— серьезно влияли на деятельность государственного аппарата.
К концу 1960-х «встроенный либерализм» начал разрушаться и на международном уровне, и в рамках отдельных государств. Все более явными становились признаки серьезного кризиса перенакопления капитала. Безработица и инфляция стремительно росли. Началась глобальная фаза «стагфляции», которая продлилась почти до конца 1970-х годов. Фискальный кризис, разразившийся во многих странах (Великобритании вообще пришлось выйти из МВФ в 1975— 1976 годах), привел к тому, что объем налоговых сборов резко сократился, а социальные расходы возросли. Кейнсианская политика больше не работала. Еще до арабо-израильского конфликта и эмбарго ОПЕК 1973 года БреттонВудская система фиксированных обменных курсов валют, обеспеченных золотыми резервами, перестала работать. В условиях, когда капитал мог свободно перемещаться через государственные границы, система фиксированных обменных курсов существовать не могла. Во всем мире все активнее использовался американский доллар, в том числе и в качестве депозитов в европейских банках. Этот процесс сами Соединенные Штаты уже не контролировали. Фиксированные курсы обмена были отменены в 1971 году. Золото уже не годилось в качестве обеспечения международных платежных средств. Теперь обменные курсы могли свободно изменяться, и попытки государств контролировать эти изменения вскоре прекратились. «Встроенный либерализм», обеспечивший высокие темпы роста хотя бы в наиболее развитых странах после 1945 года, явно исчерпал себя. Необходима была альтернативная система общественного устройства, которая позволила бы преодолеть этот кризис.
Одна из альтернатив состояла в усилении государственного контроля и регулировании экономики на основе стратегий корпоративного характера (включая при необходимости и ограничение профсоюзов и общественных движений путем жестких мер, контроля над уровнем зарплат и цен, манипуляций уровнем доходов). Такой подход был использован социалистическими и коммунистическими партиями в странах Европы, которые рассчитывали на успех экспериментов по установлению местного самоуправления в отдельных регионах, например в «красной Болонье» в Италии, на революционные преобразования в Португалии в момент падения фашистского режима, на поворот к более открытому рыночному социализму и идеям «еврокоммунизма», особенно в Италии (под руководством Энрико Берлингуэра) и в Испании (под влиянием Сантьяго Каррилльо), или на распространение традиций сильного социально ориентированного государства по примеру Скандинавских стран. Левые силы принимали активное участие в процессе реализации подобных программ. Они обладали серьезным влиянием в Италии и оказались во главе государства в Португалии, Франции, Испании и Великобритании, удерживали власть в Скандинавских странах. Даже в Соединенных Штатах конгресс, контролируемый, демократической партией, законодательно инициировал серьезную волну реформ в начале 1970-х годов (одобренную Ричардом Никсоном, президентом-республиканцем, который в процессе разработки реформ даже сказал как-то: «Все мы теперь кейнсианцы»). Реформа касалась многих областей — от защиты окружающей среды до безопасности и охраны труда, гражданских прав и прав потребителя[14]. Но левым не удалось пойти дальше традиционных социал-демократических и корпоративистских решений, и к середине 1970-х годов стало очевидным несоответствие этих решений насущным задачам накопления капитала. В результате возникло два лагеря, в одном оказались сторонники социал-демократии и централизованного планирования (которые, придя к власти, как, например, британские лейбористы, нередко начинали пренебрегать интересами собственных избирателей из прагматических соображений), а в другой попали те, кто склонялся в пользу поддержания интересов корпораций и бизнеса и восстановления свободного рынка. К середине 1970-х именно они одержали верх.
Но что же требовалось для обеспечения благоприятных условий для активного накопления капитала? Как и почему неолиберализм оказался единственным решением всей совокупности проблем? Оглядываясь назад, можно утверждать, что ответ очевиден и однозначен, но в то время, я думаю, никто не знал и не понимал, где искать решение. Капиталистический мир пришел к неолиберализму как решению текущих проблем после многих проб и ошибок. По-настоящему такое решение было призвано только с появлением так называемого «Вашингтонского консенсуса» в 1990-е годы. К тому времени и Клинтон, и Блэр могли, перефразировав высказывание Никсона, сказать: «Теперь мы все неолибералы»– Неравномерное развитие неолиберализма в разных географических областях, неодинаковое применение его принципов в экономической политике разных стран и социальных формаций, подтверждает неоднозначность неолиберальных подходов и сложность условий, в которых политические силы, исторические традиции и существующие институциональные схемы формировали причины, в результате которых возник сам процесс неолиберализации.
Существует, однако, один элемент этого переходного процесса, который заслуживает особого внимания. Кризис накопления капитала, разразившийся в 1970-е годы, повлиял на все без исключения страны — выросла безработица и усилилась инфляция (рис. 1.1). Нарастала неудовлетворенность. Объединение профсоюзного и социального движения в городах практически во всех развитых капиталистических странах указывало на возникновение нового, альтернативного компромисса между капиталом и рабочим классом на этот раз социалистического толка, который так успешно стимулировал процесс накопления капитала сразу после Второй мировой войны. Коммунисты и социалисты приобретали все больший вес. И практически, по всей Европе и даже в США популистские-силы активно способствовали распространению реформ и росту влияния государства. Над интересами экономической элиты и правящего класса как в развитых капиталистических странах (Италия, Франция, Испания и Португалия), так и во многих развивающихся странах (Чили, Мексика, Аргентина) нависла явная политическая угроза. В Швеции известный план Ренна—Мейднера предполагал постепенный выкуп доли собственников в их бизнесах и превращение страны в рабоче-собственническую демократию. Одновременно все более ощутимой становилась и экономическая угроза существующим позициям правящей элиты. Одним из условий послевоенного устройства практически во всех странах было ограничение экономической власти правящего класса и перераспределение влияния в пользу трудящихся. Например, в США доля национального дохода, приходящая на 1% наиболее богатых граждан, упала с 16% (довоенный показатель) до 8% к концу Второй мировой войны и оставалась примерно на том же уровне в течение почти трех десятилетий. Пока сохранялись высокие темпы роста, ограничения, касающиеся правящего класса, не казались слишком значительными. Но одно дело располагать неизменной долей в растущем пироге. Когда же в 1970-е годы рост прекратился и реальные процентные ставки оказались отрицательными, а дивиденды и прибыли уменьшились практически до нуля, верхушка общества почувствовала угрозу. В США уровень богатства (но не доходов) ..контролируемого 1% самых влиятельных граждан, практически не изменялся на протяжении всего XX века, но начал стремительно снижаться в 1970-е (рис. 1.2), с падением стоимости активов (акций, недвижимости, сбережений). Граждане, относящиеся к верхушке общества, должны были быстро принимать решения, чтобы защитить себя от политического и экономического уничтожения.
13
Krasner S. (ed.) International Regimes (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1983); M. Bfyth, Gnat TransjbrmatioHs: Economic Ideas and Institutional Change in the Twentieth Century (Cambridge: Cambridge University Press, 2002).
14
Armstrong P., A. Gly