Страница 73 из 88
Дойчер приоткрыл один глаз, посмотрел на меня, что-то соображая, и ответил:
– Элвис живее всех живых. – А потом вновь уткнулся лицом в подушку.
Меня такой ответ, естественно, не устроил и я вновь принялся толкать Дюка. В итоге тот не выдержал и, поднявшись, спустил ноги на пол, просунул ступни в тапочки и поплелся в туалет. По пути он промычал что-то наподобии: – Ну и доставуч же ты, Сандро.
Дойчер прожурчал в туалете, вышел, подошел к дверям и продел сквозь дверную рукоятку бейсбольную биту, закупорив таким образом изнутри комнату. Потом он подошел к кровати, сдвинул ее, присел, выдернул квадратный кусок паркета. Пошарив рукой, достал из тайника пару бутылок пива «Miller» и одну протянул мне. Отхлебнув пару глотков, сел на кровать и, наконец, ответил мне:
– Не забивай голову, Сандро. Какая разница, умер Элвис или нет. Главное, что завтра он выступает на «Стад де Франс», и мы обязательно должны попасть туда. Можно неплохо оторваться. Понял?
– Понял, что ж тут непонятного. Кому не хочется оторваться по-страшному, тем более, я никогда не был на приличных концертах.
Я дернул замочек крышки вверх, откупорив бутылку, и сделал несколько глотков. У пива был приятный, легкий вкус солода.
Дюк взглянул на часы и подошел к Андрэ. Он поводил открытым горлышком возле носа друга, и тот отрыл глаза.
– На, хлебни и подымайся, через час за нами приедет папашин лимузин. Я вчера звонил, и он выделил его вместе с водителем на все выходные. Надо успеть привести себя в порядок.
Видимо, папаша Дойчера был очень крупным чиновником, раз не стеснялся давать своему отпрыску служебную машину, да еще и с водителем в придачу.
Андрэ встал и жадно допил Дюковскую бутылку. Сам же Дюк поплелся в ванную приводить себя в порядок. Я нетерпеливо ждал, когда парни очухаются, оденутся, но те явно не торопились. Примерно через час замурлыкал мобильный видеофон. Андрэ плескался в ванной, что-то насвистывая, к аппарату подошел Дойчер. Он, ничего не говоря, внимательно кого-то выслушал, отключился и произнес:
– Лимузин подан к подъезду. Пора на волю. – Потом подошел к стулу, на котором висела его форма и, взглянув на нее, сказал:
– Прочь христианские оковы, мне нужна живая одежда.
Дюк облачился быстро. «Живая» одежда состояла из черной с блестками рубахи с длинными треугольно выпирающими углами воротника на треугольные же концы воротника белоснежного костюма. Черные лакированные туфли завершали наряд. Я смотрел на Дойчера и не верил своим глазам: неужто он собирается в этом показаться на людях? Но после еще больше поразил меня Андрэ, его темно-бордовый костюм переливался как новогодняя елка. Парни повертелись у зеркала, и я выдавил из себя:
– Ну вы, парни, даете… Ну и одежду вы на себя напялили.
– А что такое? – Дюк удивленно посмотрел на меня.
– Да вы оделись так, как будто собираетесь выйти на сцену кабаре.
– У-у, – протянул Андрэ. – Сандро, ты у нас отсталый. Давай-ка, дорогой, возьми вот это… – Дюруа полез в шкаф, выудил оттуда черную в серебристых черепах шелковую сорочку и бросил мне. – Давай, меняй свою деревенскую рубаху.
Я потрогал мягкую ткань и спросил:
– К чему?
– Чтобы не выделялся нищенской простотой.
Я решил, что наверняка тут, в Европе, совершенно другие приколы, а, впрочем, выделяться и вправду не стоит. Пришлось по наставлению друзей сменить рубашку, и, посмотревшись в зеркало, я понял, что, пожалуй, подобный стиль пойдет и мне.
– Что за новая мода у вас тут во Франции? – спросил я, просовывая руки в рукава куртки.
– Боже мой, – сказал Дюк. – Прости сына твоего грешного. Да ты че, Сандро, вся Европа под рок-н-ролл и диско тащится. У вас что, в Америке не так?
– Э-э… – замялся я. – Да у нас все больше кантри.
– Америка, это отсталый континент. Все идет от нас, от французов. Мы – законодатели мод. Мы нация, которая творит культуру. – Андрэ явно гордился собой. – Почалили. Нам пора на вечеринку.
Я опять удивился.
– Вечеринки начинаются вечером.
– Поехали, Сандро, – Андрэ вытащил биту из рукоятки и толкнул дверь, – и мы покажем тебе, когда начинаются настоящие вечеринки на самом деле.
Ко мне подошел Дюк и, похлопав по плечу, наклонился и прошептал:
– Лучшие вечеринки начинаются только один раз – и никогда больше не заканчиваются. Только если вдруг дом по пьянке сожгут.
Когда мы выходили из колледжа, на нас вообще никто не обратил внимания, хотя на площадке перед центральным входом уже собралось много людей, торчавших подле своих электромобилей и автолетов, ожидавших своих чад, которые, видимо, не торопились покидать божью обитель. В сторонке стоял длиннющий лимузин не понятно какой марки, скорей всего – эксклюзивная модель, и мы направились к нему.
Водитель, как положено, был в униформе с фуражкой. Он, когда мы забрались в салон, повернулся и спросил:
– Куда?
– На вечеринку «У Максимума дома».
Водитель понимающе качнул головой и завел двигатель. Осторожно протискиваясь между машинами, мы выехали за ворота и по двурядной дороге направились в сторону тракта, что находился в пяти километрах от колледжа. Подъезжая к междугородней трассе, я обратил внимание, что сегодня она просто забита машинами. Автолеты ручейками летели в четыре этажа, хотя в обычные дни хватало и двух воздушных потоков.
– Божья матерь, – произнес я. – Куда это все? Праздник, что ли, какой?
– Да ты че, Сандро, – ответил Дюк. – Уик-энд! У нас выходные дни – это и есть праздник. Люди всю неделю ждали только выходных дней, чтобы оторваться как следует. Жизнь-то идет! Никто не хочет прожигать ее лишь на работе. Ты не представляешь, сколько у каждого служащего отгулов, прогулов и «библиотечных дней». А тут официальные выходные! Ты во Франции, приятель. Вон те автолеты, что вверху, это парижане летят в загородный дом или к родственникам, может просто на природу или на побережье. Остальные спешат в Париж – просадить заработанные деньги на разных развлечениях. Вот доживем до Дня взятия Бастилии, тогда увидишь, что такое официальный праздник.
Въехав на бетон тракта, водитель втиснулся в поток электромобилей, в основном большегрузных, и стал набирать скорость. Потом переместился в крайний левый ряд и, потянув штурвал на себя, поднял лимузин в воздух. Он осторожно вписался в череду автолетов, летящих в сторону Парижа, водители которых ориентировались по карте, выведенной на панельные дисплеи бортовых компов, а компы ориентировались по невидимым маячкам, установленным вдоль наземной трассы, в то же время сверяясь и со спутниковыми сигналами. Мы не спешили и поэтому не стали подниматься на верхнюю скоростную полосу. Водители представительских машин, а мы летели в салоне именно такой, должны были быть профессионалами, что называется, поневоле, ведь любое маломальское столкновение несло колоссальные убытки. Ремонт подобных машин мог разорить любого виновного в аварии.
Внизу, справа и слева проплывали ухоженные поля, небольшие фермерские хозяйства. Андрэ полез в холодильник, извлек оттуда темную бутыль с бордо и разлил вино в бокалы. Тем временем Дюк врубил в салоне музыку так громко, что шоферу ничего не оставалось, как отделиться, перекрыв водительскую часть машины звуконепроницаемым и пуленепробиваемым щитом.
– Отец какой-то у тебя странный, – сказал я Дюку.
– Это почему? – спросил тот.
– Дает машину с водителем, чтобы ты веселился, разрешает пить вино.
– У-у, – Дойчер махнул рукой. – Это еще че. Вообще-то отец мой развелся с матерью еще пару лет назад. Теперь меняет женщин, как перчатки. Однако мать сильно настроена, чтобы отец все же мне помогал. Ну, он помогает тем, что делает все, что я захочу. Лишь бы я случайно не капнул мамуле о его невнимании ко мне. Кстати, папа нередко любит мне повторять, что если бы в молодости не зажигал по полной программе, то вряд ли стал бы замом главного прокурора Франции.
– А мать что, тоже не против? – поинтересовался я.
– У матери новый муж. Она занимается бизнесом, вечно занята, и все, что для меня делает, так это периодически звонит и спрашивает: «Отец помогает тебе?» И когда я отвечаю, что да, она приговаривает: «Смотри, не шали там слишком сильно». В общем, моя жизнь вполне устраивает всех, включая меня.