Страница 44 из 60
— Очень странно, что выбрали именно вас. Ведь вы это печатать не будете. Или будете? — глядя в окно, спросил Прохоров.
— А вы сомневаетесь? Конечно, не буду! — искренне воскликнул Петр.
— Будешь сомневаться, когда мне каждый день талдычат о ваших шашнях с Яковлевым! Но, если вы не напечатаете, они других найдут. Как думаете, найдут?
— Найдут, легко, — не раздумывая, подтвердил Петр и тут же подумал: «А вдруг узнают, что это я распустил микинский материал по редакциям?» Его затряс озноб, и снова стало страшно.
— Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры в пользу Владимира Анатольевича. На днях будет пресс-конференция, и они объявят о создании коалиции, — неожиданно для себя сказал Петр. Прохоров об этом не спрашивал, никто не тянул за язык, он признался сам, признался от страха. Понимал, что сделал, и совершенное предательство тяжким грузом уже давило душу.
«В конце концов они все равно узнают. Днем позже, днем раньше, какая разница?» — успокаивал он себя.
— Пришла беда — отворяй ворота. Если то, о чем вы сказали, верно, — а я молю Бога, чтобы это была ошибка, — надо срочно сворачивать работу против Болдырева и все усилия сосредоточить на Яковлеве. Судя по всему, главный противник все-таки он. — Прохоров со стуком открывал и закрывал ящики, выбрасывая на стол множество папок с бумагами. Его движения были неточными и суетливыми. За два месяца их знакомства Петр ни разу не видел его в таком волнении. Наконец Прохоров отыскал тоненькую прозрачную папку и, просмотрев, передал Петру. Там были ксерокопии трудовой книжки Яковлева и его карточка персонального учета члена КПСС.
— Обратите внимание на двенадцатый пункт, — сказал Прохоров.
«Строгий выговор за личную нескромность и использование служебного положения в период работы на руководящих должностях при покупке легкового автомобиля в личное пользование»1, - прочитал Петр.
— Ну и что из этого следует — машину купил без очереди? — спросил он Прохорова.
— Можете написать из этого статью, показать, что Яковлев нечестен и не заслуживает доверия?
— Вряд ли. Для серьезного компромата жиденько. Хотя, если поискать очевидцев, может, что-нибудь и выплывет. — Петр подумал, что искать можно сколько угодно, вплоть до окончания выборов, — никто не проверит.
— Мне говорили, что у жены Яковлева какие-то темные дела, связанные с ее бизнесом. У них, кстати, тоже какие-то дачные участки. — Прохоров придумывал на ходу и даже не старался скрыть растерянность.
— Может быть, что-нибудь и выйдет. Я постараюсь разузнать.
— Постарайтесь, Петр Андреевич, я вас очень прошу, — заискивающе попросил Прохоров.
— Мне могут понадобиться архивы… — Страх отошел, Петр чувствовал, что инициатива в разговоре перешла к нему.
— Дня через четыре, когда вернется Анатолий Александрович, — сказал Прохоров. — Приспичило же ему укатить в Кельн.
— А что он там делает? — удивился Петр.
— Знакомит членов восточного экономического комитета с концепцией культурного развития Петербурга, — махнул рукой Прохоров, давая понять, что он ни в грош не ставит немцев с их комитетом. — Да, чуть не забыл возьмите на неотложные расходы.
Пачка стотысячных купюр была толстой и увесистой. От ее тяжести в кармане Петру стало приятно.
— Вы все-таки поберегитесь, не ночуйте сегодня дома. А я сейчас же позвоню Путину — он все уладит. Завтра вы уже ни о чем не беспокойтесь…
2.4. День рептилий. Вечер
— Вас ждет посетитель, — сказала секретарша, небрежно кивнув в угол. Свет из окна падал так, что Петр видел только ссутулившийся силуэт, похожий на притаившуюся черную птицу.
— Здравствуйте, дорогой Петр Андреевич! Помните, мы договаривались о встрече? — Петр узнал Кошелева.
— Не припомню, — смутившись, ответил он и пожал протянутую Кошелевым руку. Она была холодной, чуть влажной, и Петр передернулся от мгновенно возникшей брезгливости.
— Я понимаю: в вас верх врожденной неприязни…но хоть раз нельзя ли без боязни?
«Гете цитирует», — усмехнувшись, подумал Петр. Видимо, Кошелев заметил его усмешку.
— Иосиф Виссарионович до самой смерти жалел, что написал знаменитое «эта штука посильнее, чем „Фауст“ Гете!». Но уже ничего не мог сделать попало во все учебники.
— А вы-то откуда знаете — он вам об этом сам рассказал? — через плечо спросил Петр у заходящего следом в кабинет Кошелева.
— Не уподобляйте меня булгаковскому персонажу, — миролюбиво ответил Кошелев. — Все гораздо проще. Наш дальний родственник служил в личной охране Сталина, он и рассказал отцу, а тот — мне.
— Стало быть, вы — продолжатель династии? — после разговора с Прохоровым на душе у Петра было муторно и тоскливо. Голова кружилась, и поташнивало; он едва сдерживался, чтобы не послать Кошелева ко всем чертям.
— Давайте по рюмочке, — предложил он, и Кошелев неожи данно согласился. Выпили по полстакана, неприятное чувство страха и неуверенности отошло после первого же обжигающего глотка.
— Хороший напиток виски, и зачем американцы его разбавляют? Только портят, — причмокнув, сказал Кошелев. — Хочу подарить вам свою книгу. Может быть, пригодится. Это сборник изречений и афоризмов знаменитых людей. Я очень долго над ним работал. Вы знаете, есть что-то завораживающее в том, чтобы погрузиться в мир мыслей и чувств гениев. Вот великий Талейран некогда сказал: «Я хочу, чтобы на протяжении столетий все продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел».
— Об этом давно никто не спорит — Талейран был мерзавцем и пройдохой, предавал всех, кому служил. А про вас через сто лет вообще никто не вспомнит. Давайте короче: что вам нужно? — Петр начал раздражаться от никчемной болтовни.
— Я же обещал принести документы по Австрийской площади. Вот и принес. Уверен, вас они заинтересуют и вы захотите написать об этой афере, — ничуть не обиделся Кошелев. Порывшись в потрепанном портфеле, он протянул через стол толстую папку с бумагами.
— Почему вы так уверены, что я буду об этом писать? — спросил Петр, быстро листая лежавшие в папке документы. Он знал, что со стороны выглядел рассеянным и вряд ли Кошелев догадывался — мгновенного взгляда Петру достаточно, чтобы понять и запомнить, о чем написано в каждом листе. Он очень старался не показать, как заинтересовали его эти бумаги. Особенно протоколы совещаний, в которых фигурировали сам Кошелев, жена Собчака Нарусова, депутат ЗАКСа Ягья, какие-то архитекторы, чиновники, а также представители австрийской фирмы «ХГМ», той самой, где до отъезда за границу работала Катя. Она дважды упоминалась среди участников, но как фрау Рейнарт. Петр вспомнил, что говорил ему полковник Микин: именно под такой фамилией Катя уехала в Австрию.
— Я вовсе не собираюсь менять линию газеты и писать об этой истории. Тем более публиковать. — Рубашкин тут же понял, что проговорился. Нельзя было показывать, что до него дошел смысл принесенных документов.
— Почему же не будете? Обязательно напишите. Ведь это все вас касается самым непосредственным образом, — доброжелательно улыбнулся Кошелев.
— Не вижу никакой связи, — быстро ответил Петр и машинально потянулся к стоявшей на столе бутылке. Ее горлышко предательски звенело о край стакана, а жидкость лилась оглушительно громко.
— Связь самая прямая, потому что семейная. Прямее не бывает, участливо глядя на трясущиеся руки Петра, тихо сказал Кошелев. — Мне тоже налейте, чуть-чуть.
— Что вы имеете в виду? — Петр передвинул бутылку ближе к Кошелеву и беспомощно повторил: — Что вы имеете в виду?
— Мы имеем в виду, что вы непосредственно участвовали в подделке документов, по которым ваша жена и дочь выехали в Австрию. А сейчас собираетесь сделать то же самое в отношении себя. Вот, что МЫ имеем в виду! — повысил голос Кошелев, нажимая на слово «мы». От его дружелюбного тона не осталось и следа. Он говорил сухо и твердо, пристально глядя на Петра.
— Я ничего не знал. — Петр чувствовал, как от страха на миг остановилось, а потом ухнуло куда-то вниз сердце.