Страница 37 из 60
Тоненько заверещало на пульте прямой связи с приемной мэра. Звонил Крутинин.
— Ты чего ждешь? — не поздоровавшись, спросил он. — Шеф через каждые пять минут спрашивает. Велел ехать к тебе с комиссией и составлять акт об отказе подписать распоряжение. Ты уж не доводи до крайностей.
— Сейчас подпишу, — вздохнув, согласился Кошелев. — И распоряжение выполню. Только одного не пойму: кого ставить в Петроградском районе?
— Прочти внимательно, там все написано
— Признавайся, Витюня, сам бумажку составлял?
— Конечно, — довольно хмыкнул Крутинин.
— Оно и видно, грамотей хренов. Ведь тут написано установить не памятник, а скульптора Антокольского.
— Ты мне зубы не заговаривай! — рассердился Крутинин. — Хоть самого себя ставь, только бумагу подпиши. Последний раз спрашиваю: будешь или не будешь?
— Не кипятись, Виктор Анатольевич, сейчас отправлю, — усмехнувшись, прервал его Кошелев.
— Жду десять минут, потом выезжаю с Чаусом и Голубевым, — сказал Крутинин и отключил связь.
Помедлив, Кошелев аккуратно написал в левом верхнем углу: «Распоряжение получил в 10 часов 08 минут 24.04.96 в присутствии нарочного. П. Кошелев».
— Валентина Николаевна, — велел он секретарше, — срочно отправьте факс в приемную мэра, Крутинину. Потом сделайте копию и отдайте ее лично мне.
Кошелев понимал, что мэрии нужно любым способом убрать его из города. За это время назначенная Собчаком комиссия изымет любые документы, а если не найдет компромата, то сфабрикует нужные бумаги.
«Для этого и понадобилось отправлять меня в Киев. Уезжать, да еще на целую неделю, нельзя. Никак нельзя. Абсолютно невозможно», — подумал Кошелев, выйдя на улицу. Он свернул в лабиринт запутанных проходных дворов между Каменноостровским и Большой Пушкарской.
Через несколько минут уже стоял перед железной дверью обшарпанного двухэтажного флигеля в безымянном проулке вблизи Ординарной улицы. Пароля не знал, поэтому впустили его только после того, как к нему вышел начальник. Кошелев познакомился с ним- его тогда звали Тимошей — на учебно-тренировочных сборах под Андижаном, куда съехались оперативники со всего Союза. Потом они случайно столкнулись в столовой управления на Литейном. Оказалось, что Тимошу зовут Юрием Романовичем. Впрочем, Кошелев не был уверен, что это его настоящее имя.
— Ты уже полковник? Поздравляю! — сказал Павел Константинович, когда они спустились на несколько пролетов под землю и остались вдвоем в небольшом, казенно обставленном кабинете.
— Говори скорее, времени — в обрез.
— Нужна спецсвязь с нашими в Киеве. Срочно!
— И только-то? А выглядишь, будто цэрэушники с пушками на хвост сели. Сейчас сделаем. Организуй товарищу спецсвязь на Киев, — приказал он вошедшему лейтенанту.
Через четверть часа Кошелев уже разговаривал с дежурным офицером службы безпеки — так теперь называлась украинская госбезопасность.
— Письмо от министра организовать сложно. Вас устроит кто-нибудь ниже рангом? — спросил тот, выслушав просьбу Кошелева.
— Устроит кто угодно. Главное — быстрее.
— Хорошо, к вечеру вышлем. Продиктуйте номер факса. К семнадцати ноль-ноль не поздно?
— В семнадцать буду ждать, — облегченно вздохнул Кошелев.
Кошелева проводили к выходу. Тяжелая бронированная дверь захлопнулась бесшумно. Сквозь белесую дымку светило солнце, но тихое безветрие предвещало дождь. Все, что можно, было сделано, оставалось только дождаться вечера.
На работе его никто не спрашивал, никто не звонил.
— Что делают эти, из комиссии? — поинтересовался Кошелев, заглянув к замначальника финансового управления.
— С утра не появлялись, — развел руками тот.
«Ждут, когда я уеду. Но не дождутся», — подумал Кошелев, усаживаясь за стол. Он понимал, что комиссия обязательно найдет основания для увольнения. Ясно, что Собчак торопится. Перед выборами ему нужен свой человек. И увольнения не избежать. Но надо успеть сделать все, что возможно. И пора готовиться к встрече с журналистами. Противно, очень противно общаться с этой публикой, но необходимо.
— Будем любезничать, — решил Кошелев. — Надо- значит, надо!
Он вспомнил выборы в 90-м году, когда его спросили, почему он пользовался чужой фамилией. Что же я тогда ответил? Кажется, сказал, что, работая с врагами и всякой нечистью, был как разведчик в тылу врага. А разведчику все позволено. Все!
1.39. В Насмешку бес щетинит шерсть
Телефакс включился в четверть шестого. Кошелев смотрел, как медленно выползает лента со сбитыми кое-где буквами:
«Голове адмiнистрацiи Петроградского
района мэрiи Санкт-Пiтербурга
г-ну П.К.Кошелеву
Рiдний Павло Константинович!
Уважiв Вашу i Мэрiи Санкт-Пiтербурга запрошуi до передачи скульптури императора Россiи Александра II работи скульптора М.М.Антокольскиго, поспешаю уведомити, что указанний памятнык е собствинность Украiни, входить в державну долю коллекцiи Музiйного фонда Украiни i бережется у Киiвском державном музее русскыго искусства.
Вопрос до ее передачы в Санкт-Пiтербург можит решаться на уровни правiтельства Украiни при положiтельном решенiи правiтельствим Россiйской Федерацiи об обмене указанной скульптури на реликвии украiнского народа, якiи сбiригаются в музiях Санкт-Пiтербурга.
Допрежь положiтельних решенiив этих вопросов на междержавним уровни пiриговоры по передачы Санкт-Пiтербургу скульптури Александра II, а такжи Вашу командiровку у Киiв считаим преждевриминними.
С низким поклоном.
Начальник управи музiив
мiнiстерства культури i мистецтв Украiни
А.Ф. Бялiц»1.
Дочитав, Кошелев улыбнулся — товарищ Бялиц украинского языка не знал и, судя по всему, знать не хотел. Но важнее другое: в левом поле письма ясно просматривалась малюсенькая условная закорючка, введенная в Центральном аппарате КГБ еще в 91-м году для распознавания спецсообщений.
«Всюду наши, и что бы ни случилось, Систему никто не разрушит. Зря стараются», — подумал Кошелев. Он потянулся к пульту связи и нажал кнопку вызова приемной мэра.
— Крутинина. Срочно! Кошелев просит.
Крутинин взял трубку и, переспросив, кто звонит, удивился:
— Ты, Паша, конечно мастер, но как из Киева смог выйти на нашу спецсвязь — ума не приложу.
— А я не из Киева, я уже здесь. Задание мэра выполнил. Ответ украинского министерства получил, высылаю сейчас же по факсу. Не вешай трубку.
Скользкий листок втянулся в черную утробу аппарата, и Кошелев услышал, как на том конце линии шумно задышал Крутинин, читая ответ из Киева.
— Молодец, поздравляю! — сказал он наконец. — Сдавай документы и дуй в бухгалтерию за командировочными расходами. Сейчас подпишу у шефа разрешение на компенсацию представительских. Миллиона три хватит?
— Брось, Витя, не в деньгах счастье. Обойдусь без компенсаций.
— Разбогател?
— Жила бы страна родная, и нету, понимаешь, других забот! Н-е-т-у!
— Ладно, пойду докладывать, — растерянно ответил Крутинин и отключил связь.
«Нужно действовать, действовать на опережение», — подумал Кошелев и снова повернулся к пульту.
— Добрый вечер, Владимир Владимирович, Кошелев беспокоит, — сказал он, услышав голос первого заместителя мэра Путина. — Есть для меня что-нибудь новое?
— А что может быть нового? — сухо и ровно ответил Путин. — Тогда говорил и еще раз повторяю: уходи, Паша, по-хорошему, а без работы не останешься. И сейчас не поздно, хоть ты и накуролесил. Шеф у нас злой, но отходчивый…
— Скорее, забывчивый!
— И это есть. Но нам друг перед другом ловчить ни к чему. Пиши заявление, и будет порядок. Обещаю, что все улажу. Ты же не теленок, чтобы с дубом бодаться, — усмехнулся Путин.
— Я подумаю…
— Опять виляешь, Паша, — в голосе Путина послышалось раздражение, — а ведь время не на тебя работает. Додумаешься до того, что я при всем желании помочь уже не смогу. Думай, но только до тех пор, пока бумажки от комиссии Голубева не ушли в прокуратуру. После будет поздно.