Страница 4 из 9
Посему влюбленные в лик Возлюбленного сказали: "О Ты, Чья Сущность одна указывает путь к Его Сущности и Кто есть свят превыше всякого подобия Своим творениям" (37). Как сможет полное ничтожество мчаться на скакуне по полю предсуществования или бренная тень достичь бессмертного солнца? Друг сказал: "Помимо Тебя нам не дано узнать Тебя", а Возлюбленный сказал: "... или достичь присутствия Твоего" (38).
Воистину, сии упоминания о ступенях познания относятся к Явлениям Солнца Истинного Бытия, что направляют свет Свой на Зерцала. А величие света сего таится в сердцах, хотя и скрыто там под покрывалами смысла и нравами сей земли, будто свеча под железным колпаком; ведь только если снять колпак, обнаружится огонь свечи.
Подобно сему, если ты совлечешь пелену обманчивых мечтаний со своего сердца, обнаружатся огни единства.
Ибо очевидно: коль скоро даже для лучей нет ни истока ни исхода, тем более нет их для Сущности Бытия и сей Вожделенной Тайны. О брат Мой, странствуй по сим равнинам в одушевлении поиска, а не в слепом подражании. Истинный путешественник не отступит перед дубиной слов и не спасует перед угрозой намеков:
От влюбленного любовь оградишь ли пеленою? Их едва ли разлучишь Александровой стеною (39).
Тайн много, но путников - неисчислимое множество. Объемистые тома не вместят неизреченного о Возлюбленном, не охватить того и на страницах сих, будь это даже единое слово, единое знамение. "Знание есть единая точка, но ее преумножили невежественные" (40).
Подобным образом исследуй также различия между мирами. Хотя Божественные миры бесконечны, некоторые считают, что их четыре: мир времени (заман), то есть такой, у коего есть и начало, и конец; мир длительности (дахр), у коего есть начало, но чей конец не явлен; мир вечности (сармад), чье начало скрыто, но о коем известно, что он конечен; и мир бесконечности (азал), начало и конец коего равно незримы. О сем есть много разнящихся утверждений, однако их подробное изложение было бы утомительным. Так, иные говорили, что мир вечности не имеет ни начала, ни конца, а мир бесконечности именовали невидимым и неприступным Эмпиреем. Иные называли их мирами Небесного Двора (Лахут), Горнего Неба (Джабарут), Царства Ангелов (Малакут) и тленного мира (Насут) (41).
Исчислено, что на путях любви возможно четыре рода странствий: от сотворенного к Истинному, от Истинного к сотворенному, от сотворенного к сотворенному, от Истинного к Истинному.
Есть много речений, принадлежащих провидцам тайн и ученым былых времен, кои Я не упомянул здесь, ибо не одобряю обильных ссылок на былые высказывания, ведь приведение чужих слов свидетельствует о приобретенных знаниях, но не о Божественном даре. Даже то малое, что привели Мы здесь, приведено из уважения к обычаям людей и обыкновениям друзей. Подобные вещи не будут более рассматриваться в сем послании. Нежелание Наше излагать их речения вызвано не гордыней, скорее сие есть проявление мудрости и свидетельство милости.
Если Хидр топит в море корабль, тогда Тысячью благодеяний обернется одна беда (42).
Впрочем, сей Слуга считает себя бесповоротно заблудшим и ничтожным даже пред лицом всякого из возлюбленных Бога и стократ меньшим в присутствии Его святых. Хвала Господу Моему Всевышнему! Ведь цель Наша - поведать о переходах в странствии путника, а не излагать разноречивые взгляды тех, кто познает тайны.
Хотя уже дано краткое пояснение о начале и конце относительного мира, мира признаков, добавим еще одно, дабы стал явен полный смысл. Обратись, например, к самому себе: относительно сына своего ты - первый, относительно отца последний. Внешностью своей ты свидетельствуешь о лике силы в царствах Божественного творения, внутренним существом своим открываешь скрытые тайны - Божественную сокровищницу, вложенную в тебя. Так, первое и последнее, внешнее и внутреннее истинно присущи тебе, дабы в сих четырех состояниях, пожалованных тебе, ты смог уяснить четыре Божественных состояния, и дабы соловей твоего сердца со всех ветвей розового куста, что от бытия зримого и незримого, мог воскликнуть: "Он - первый и последний, Явный и Сокрытый..." (43).
Утверждения сии находятся в пределах относительного из-за ограниченности людей. Однако те, кто одним шагом минуют мир относительного и ограниченного, утверждаясь в прекрасной долине Совершенной Истины и разбивая шатер свой в мирах могущества и владычества, сжигают сию относительность единою искрой и смывают сии слова единою каплей росы. Они плывут по морю духа и взмывают в святой воздух света. Какова же тогда жизнь слов в сей долине, чтобы "первое" и "последнее" или иное было различимо и произнесено! Первое в сем царстве есть последнее, а последнее не что иное, как первое.
В своей душе зажги огонь любви, Все мысли и слова на нем дотла спали (44). О друг Мой, взгляни на себя: если бы ты не стал отцом и не зачал сына, не услыхал бы и сих речений. А теперь забудь их все, дабы научиться от Учителя Любви в школе единения, и вернуться к Богу, и покинуть внутреннюю страну мнимости (45) ради истинной стоянки, и поселиться под сенью от древа знания.
О дорогой! Стань бедняком, дабы войти в высокую обитель богатых; смири плоть свою, дабы испить из реки славы и постичь те стихи, о коих ты спрашивал.
Разъяснено, что все переходы зависят от видения самого путника. Во всяком граде он узрит мир, во всякой долине найдет источник, на всяком лугу услышит песню. Но в груди у сокола таинственных небес есть много дивных песнопений духа, а птица Персии хранит в душе немало сладкозвучных арабских напевов; однако скрыты они и скрытыми останутся. Если речь продолжать всякий ум изумится, Если стану писать - всякий писчий тростник искрошится (46). Мир тому, кто завершает сие возвышенное путешествие и следует за Истинным по путеводным огням. После того, как путник в сем горнем странствии пересечет высокие равнины, он вступит в
ДОЛИНУ УДОВЛЕТВОРЕНИЯ.
В сей долине он ощущает, как ветер Божественного удовлетворения веет от равнины духа. Он сжигает покровы вожделения, внутренним и внешним оком постигает внутри и вовне каждой из вещей наступление дня, рекомого "Бог воздаст всякому от изобилия Своего" (47). От скорби переходит он к блаженству, от страдания к радости. Горе его и рыдания уступают веселию и восторгу.
На внешний взгляд, путники в здешней долине обитают во прахе, однако для внутреннего взора они восседают на высоких престолах таинственного смысла; они вкушают от бесконечных даров внутренних значений и пьют тонкие вина духа.
Язык не в силах описать сии три долины, и слов для того не хватает. Перо здесь замирает, а чернила растекаются пятнами. На здешних равнинах у соловья сердца другие песни и тайны, от коих сердце волнуется, а душа вопиет, но эту тайну внутреннего смысла лишь одно сердце другому прошепчет, лишь один наперсник другому доверит.
Только сердце может сердцу изъяснить восторг познанья. Не кричит о том глашатай и не шлют о том посланья (48). Немощный, я умолчу о многих вещах. Их речами не передать, умаляются на устах (49).
О друг, доколе не войдешь в сад подобных тайн, никогда не пригубить тебе бессмертного вина сей долины. А стоит вкусить его, как ты защитишь глаза свои от всего иного, и станешь пить вино удовлетворения, и освободишься от всего, и привяжешься к Нему, и бросишь жизнь свою на Его стезю, и отрешишься от своей души. Однако нет в сем краю того, что тебе следует позабыть. "Был Бог, и не было с Ним ничего иного" (50). Ибо на сей ступени путник видит красоту Друга во всякой вещи. Даже в огне видит он лик Возлюбленного. Во мнимости проницает он тайну истины и разгадывает в свойствах загадку Сущности. Ведь вздохом своим он сжег покровы и единым взором разоблачил пелены; проницательный взгляд вперяет он в новое творение; просветленным сердцем постигает он утонченные откровения. Сие засвидетельствовано словами: "И сделали Мы сегодня взор твой острым" (51).