Страница 7 из 41
2. Одновременно во всем развитом западном мире сложным колебательным процессом идет снижение рождаемости. Говорят, что скоро оно сменится взлетом; поживем – увидим. Но можно допустить, что это – тоже часть эволюционного процесса исторической важности.
3. В мире все больше неполных семей. Все больше одиноких женщин. У нас есть термин «мать-одиночка»; появился уже и «отец-одиночка».
Мои коллеги социологи и демографы не говорят еще об одной грани этой же проблемы: женщина-одиночка в полной семье. У нее все в порядке, рядом копошатся муж и дети, но психологически она оказывается одиночкой. И это значит; что семья не исполняет для нее функции, которую я считаю главной: саморазвитие личности.
Лет 15-20 назад блестящий демограф Анатолий Вишневский объявил о существовании феномена детоцентризма. Естественно было бы ожидать вместе с ним и своего рода «семьецентризм», но этого нет.
Семья и сегодня остается для нас чем-то вроде блоковской Незнакомки; стереотип, что мы представляем себе ее историческое, социальное, психологическое развитие, по-моему, просто опасен. У нас даже не так много гипотез на этот счет.
Одна из них пока не исчерпана: гипотеза о семье как психологическом симбиозе. Есть симбиотические диады, когда двое выступают как единое целое. Когда-то Выгодский ввел гениальное понятие о единстве и неразрывности матери и ребенка. Позже английские психологи Дж. Шоттер и Дж. Ньюсон, анализируя общение матери с младенцем, обнаружили, что мать общается с ним не как с отдельным автономным существом, а как с частью диады, которую она с ним образует. Эту диаду Шоттер и Ньюсон назвали «психологическим симбиозом». Большинство матерей, как показывает анализ многочисленных магнитофонных записей, разговаривают с младенцем так, будто он обладает разными намерениями, желаниями, мыслями. По мере развития симбиотической диады внутренняя структура ее меняется, поскольку ребенок берет на себя все большее число психологических функций.
В этой диаде мать творит своего ребенка как личность, а ребенок существенно влияет на поведение матери. Американский психолог М. Коул в статье «Зона ближайшего развития, где познание и культура творят друг друга» показал, что взаимодействие ребенка с матерью, которое обеспечивает его развитие, обладает специфическими чертами. Мать инициирует поведение ребенка, побуждает его к содействию. Они вместе решают задачи разного уровня сложности, причем мать подбирает такие, которые были бы по плечу ребенку. Наконец, они не просто решают эти конкретные задачи, но и отбирают именно культурно предпочитаемую стратегию такого решения. Со временем эти стратегии преобразуются из культурно предпочитаемых в индивидуальные.
Р. Харре полагает, что психологический симбиоз – не исключительный феномен, а обычное проявление социальной жизни. В самой обыденной ситуации: мать с больным ребенком приходит к врачу – врач, естественно, взаимодействует в реальности не с ребенком, а именно с симбиотической диадой, понимая, что мать участвует в создании психологической основы действий ребенка.
Полагаю, симбиотические диады существуют и в других видах взаимодействия людей: например, вполне возможна диада «врач – больной». Но прежде всего такую диаду могут составить – или не составить – муж и жена.
По большому счету, семья, где Он и Она неразрывны и оба обретают сверхчувственные качества, – это один человек. Индикатором такого состояния может служить идеализация любимого человека. Всегда найдутся добрые люди, которые поспешат «открыть вам глаза»: что вы, он слегка горбат, у него глаз дергается. И кто-то посоветует: надо трезвее относиться к жизни, как бы расплачиваться не пришлось… С позиции леонтьевской теории деятельности, с позиции Выгодского я берусь утверждать, что в психологическом симбиозе любящих друг друга людей каждый из них реально наделяется теми качествами, которые ему приписаны. Они реально становятся «самыми- самыми- самыми», это не менее реально, чем стол, за которым я сейчас сижу. Семья – конструируемая, создаваемая реальность; как мать в каком-то смысле «конструирует» ребенка, так и семью двое создают совместными усилиями и в семье – конструируют себя и друг друга.
Наконец, постоянно путают любовь и секс. Они могут совпадать, и тогда – возможность практически полной самореализации личности. Но это принципиально разные психологические реальности, есть резкое различие между ними: секс насыщаем, а любовь не насыщаема.
Хороших отцов не бывает – таков закон; мужчины тут ни при чем – прогнили узы отцовства. Сделать ребенка – к вашим услугам; иметь детей – за какие грехи? Останься мой отец в живых, он повис бы на мне всей своей тяжестью и раздавил бы меня. По счастью, я лишился его в младенчестве. В толпе Энеев, несущих на плечах своих Анхизов, я странствую в одиночку и ненавижу производителей, всю жизнь незримо сидящих на шее родных детей… Поспешное исчезновение отца наградило меня весьма ослабленным «эдиповым комплексом»: никаких «сверх-я» и вдобавок ни малейшей агрессивности. Мать всецело принадлежала мне, никто не оспаривал у меня безмятежного обладания ею; я не знал, что такое насилие и ненависть, был избавлен от горького опыта ревности… Против кого или чего мне было бунтовать? Ничья прихоть ни разу не пыталась диктовать мне правила поведения.
Жан-Поль Сартр.
«Слова». Парт,; 1964
Наша семья – какой разгул великодушия: дед дает мне средства к жизни, я даю ему счастье, мать жертвует собой ради всех. Теперь, по зрелом размышлении, только одно ее самопожертвование и кажется мне непритворным, но в ту пору мы были склонны обходить его молчанием… Жизнь наша – вереница церемоний, и все наше время уходит на воздаяние взаимных почестей. Я чту взрослых при условии, что меня боготворят; я правдив, откровенен, ласков, как девочка. Я благонамерен, доверяю людям, все они добры, ибо всем довольны. Общество рисуется мне строгой иерархией заслуг и полномочий. Тот, кто находится на верхних ступенях лестницы, отдает все, что имеет, тем, кто находится внизу…
Жан-Поль Сартр.
«Слова». Париж., 1964
И опять вопрос: дает ли современная семья необходимую неограниченность, безмерность расширения собственного Я, что соответствовало бы никогда не насыщаемой потребности? Если да – это та линия культуры, у которой широчайшие перспективы.
Трудно, да и вряд ли имеет смысл, рассуждать о семье вообще. Семья в армянской культуре – одно, в русском сельском регионе – другое, семья в казачьем сообществе – это третье. Безусловно, есть какие-то общие, повторяющиеся характеристики, но все же, говоря о семье, не учитывать этносоциальный контекст было бы очень опрометчиво. У нас огромное количество разных российских семей, о которых мы опять же мало знаем. Московская и питерская; семья нового русского и «быдлкласса» с чисто прагматической структурой отношений: они строятся исключительно на «дашь на дашь», и муж платит жене за каждую интимную ночь; три месяца платил, потом разорился, и она ушла; это было на самом деле, в прессе описан такой случай.
Семьи существенно различаются по тем мотивам, по которым они были созданы и которые их «держат». Я полагаю, именно в этом отношении семья стала гораздо более вариативной, более разнообразной.
Как мне кажется, хотя это и звучит парадоксально, нарастает число «романтических» семей, когда поиск счастья становится главной семейной ценностью. Думаю, второй по распространенности мотив-бегство от одиночества. Объявления в газеты знакомств дают чаше всего не из-за сексуальной озабоченности, а именно в попытке убежать от одиночества. Наверное, общее расширение свободы личности, пространства для ее саморазвития увеличит число браков, прежде казавшихся невозможными: само слово «мезальянс» отойдет в прошлое. Например, ему 30 лет, а ей – 50. Обыденное сознание освоит новые для себя понятия: психологическое время личности и психологическое время семьи. Я не буду загадывать на будущее – это раньше мы жили постоянным ожиданием рая.