Страница 16 из 47
Денисов продолжал думать о строчке в почтовой карточке.
Его жизнь никогда не была связана с теннисом, хотя на фабрике у Лины присланный откуда-то по окончании института энтузиаст на первых порах организовал секцию, и Лина записала обоих. Но энтузиаст вскоре перешел на новое место, секция распалась, Денисов так и не был ни на одном занятии.
Правда, еще раньше, когда жили в Булатникове и ему приходилось возвращаться домой пустынной дорожкой по ночам одному, он примерно с год таскал в руке упругий сероватый мячик — развивал кисть.
У междугородных автоматов снова стояла очередь, Денисов подошел к дереву, заменявшему доску объявлений.
«Старик, — появилось новое сообщение. — Звонил Анатолий…»
Записку «Приезжают завтра» сменил чистый клочок бумаги, поднятый на ту же двух с половиной метровую высоту.
«По-видимому, знак о том, что депеша получена…» — подумал Денисов, поворачивая к себе.
Бабуся-сторож в воротах Дома творчества признала его: едва Денисов полез в карман, закричала приветливо:
— Ходы так! Ишо два дежурства. У кино, у душ… Гуляй!
Он спрятал пропуск.
На территории Дома творчества жара чувствовалась не так сильно. Вокруг деревья. В центре, рядом с авиакассой, группа отдыхающих ждала кассира, все знали друг друга -неспешно что-то обсуждали. С киноафиши за ними следили внимательные глаза Исаева-Штирлица.
Денисов свернул на боковую аллею. С расположенного поблизости теннисного корта все время, пока он двигался от входа, доносились короткие тугие удары, о которых писал Ланц.
У корта Денисов остановился.
«Ланц полюбил все, связанное с Анастасией, — подумал он, — и от этого взгляд его становился иногда необыкновенно острым и изобретательным…»
Кроме игроков, за сеткой было немало наблюдавших. Скамью занимали несколько молодых женщин, здесь тоже все были знакомы между собой, весело перешучивались.
Среди игравших Денисов увидел Мацея, поэт играл в паре с худощавым, в очках, блондином, занимавшимся йогой на пляже. Игра у Мацея не ладилась, партнер делал вид, что его это не трогает, бесстрастность, однако, давалась ему с трудом.
Денисов подождал, пока Мацей и его партнер проиграли, -это не заняло много времени.
— А-а, сосед… — Мацей был расстроен, даже не пытался это скрыть. Он направлялся домой. Шли рядом. — Данные у меня неплохие. И реакция. Я знаю. Практики мало! Восемь лет вообще не брал в руки ракетку. А до этого — от случая к случаю. Правда, в детстве занимался. Юношеский разряд… -Мацей достал трубку. — Спички с собой?
— Нет.
— Потерплю. — Огромный живот колыхнулся, Мацей предпочел его не заметить. Надвинул шапку на глаза.
Мимо двухэтажных корпусов, бильярдной они двигались в направлении столовой, к финским домикам.
— Теннисные мячи… — спросил Денисов, помолчав. — Всегда белые?
— Наши всегда. Других я в продаже не видел.
— А зеленые? Точнее, нежно-зеленые? — Он процитировал Ланца.
— Пушистые… — Мацей кивнул. — По-моему, их привозят.
— Видели?
— Только раз. У игрока экстра-класса.
— Здесь? В Коктебеле?
— Веда играла, мастер спорта. Приезжала на несколько дней.
— В этом году?
— Весной.
— Вы знакомы?
Они прошли мимо плаката: «ТИШЕ! ПИСАТЕЛИ РАБОТАЮТ!» Впереди была узкая тропинка к дому Мацея, идти вдвоем по ней было невозможно. Денисов успевал задать три — максимум четыре вопроса, при условии, что Мацей ответит сразу и коротко.
— С Ведой? Она из Харькова, но живет в Минске. — Поэт, как назло, тянул, был не в меру обстоятелен. — Режиссер на «Беларусьфильме». Да вы тоже знаете наверняка, видели по телевизору. Собственно, она и сейчас здесь. Позавчера прилетела. С мужем. Но играть не приходит. Не с кем и неинтересно.
— А весной? Партнеры были? — Денисов загнул палец: «Раз!»
Поэт оказался снова многословным:
— Партнеры? Нет. Просто ее просили дать нагрузку, погонять по площадке. А мы стояли вокруг. Любовались.
— Кого погонять? Мужчину, женщину? — Денисов перебил его: тропинка была совсем рядом: «Два!»
— Подругу. Она, собственно, и просила.
— Вы и ее знаете?!
— Я всех знаю.
— Кто у нее подруга, интересно?
— Из Харькова тоже. Завсегдатай. Ширяева Наташа, переводчица. Со мной обычно сидит. На Ларискиных столах… — Дойдя до столовой, он повернул. — До вечера! Чава-какава!
Дверь в столовую со стороны набережной была закрыта. Денисов прошел к служебному входу, вошел в коридор. В душевой из непривернутого крана капала вода.
— Ларису позовите, — попросил он женщину, показавшуюся из кухни.
— Лариса, тебя! — крикнула та.
«Двинулось… — подумал Денисов. Он вспомнил ночного оперуполномоченного с Курского. — «Не надо только круглое тащить, а плоское катать…»
— Лариса! — снова послышалось в коридоре. — Молодой человек ждет.
— Иду.
Официантка оказалась рыжеватой, крепенькой, в войлочных тапках, в байковом платье, несмотря на жару.
— Слушаю… — Официантки здесь отличались терпением и покладистостью.
Денисов представился:
— Я интересуюсь одним человеком. Где бы могли переговорить?
— Давайте за мои столы…
Они прошли к одному из столов, он стоял ближе к кухне. Денисов сел. Отсюда была видна большая часть помещения, прилегающая к веранде, и дверь в вестибюль -входившие в столовую словно попадали в мрачноватый зрительный зал.
— Этого человека вы знаете? — Он показал фотографию. Официантка отошла ближе к свету, вернулась, неся снимок в руке:
— Среди постоянных не было. А так разве запомнишь? Каждый день меняются.
— Он был в цветной сорочке, очень заметной. Красное, белое, синее. Лоскутами.
— Тут насмотришься… Только поспевай, гляди! Какие только люди не ездят!
— Значит, не знаете?
— Нет.
— Он сидел где-то поблизости от Ширяевой…
— Наташи? Она как раз за этим столом всегда сидит… -официантка обрадовалась.
— Вы знаете ее?
— Как же?!
— Какая она из себя?
— Блондинка. Сероглазая. В очках. Плотненькая… — Она, не глядя, провела рукой над бедрами. — Ходит в курточке, в шортах. — Официантка и Ланц в своей рукописи, несомненно, обрисовывали одну и ту же женщину. — Симпатичная…
— Вы и семью ее знаете?
— Сынок в этом году поступил в Суриковское. Теперь одна живет.
— Приезжает часто?
— Каждый год, а то еще и дважды в год. В Планерском у нее родственница — Сусанна Ильинична. Наверное, слышали?
—Нет.
— Известная художница… Ну, сейчас-то какая она художница?! Под девяносто, считай. Но все равно!
— Она живет в Доме творчества?
— Дача у нее.
— Ширяева обычно с ней, на даче?
— У нас. Там, у Сусанны, всегда люди. Как на вокзале… А у нас и удобства: горячая вода, душ. Все под рукой.
— Обычно она отдыхает одна?
— Все годы. У них тут компания. Веда…
— Кто еще?
— Никита. — Официантка знала всех. — Журналист. Еще и экстрасенс. Водит рукой вдоль одежды и ставит диагноз. Я, правда, к нему не обращалась.
— Весной все сидели за этим же столом?
— Веда с мужем раньше приехали, заняли в первом ряду. И Никита с ними.
— А кто тут, с Ширяевой?
Она начала с угла:
— Поэт, Петр Григорьевич.
— Мацей?
— Да. В шапочке, с животом… В Коктебеле хорошие поэты отдыхают. Юлия Друнина недавно была. Скоро опять приедет. Татьяна Кузовлева.
Денисов показал на стул рядом с собой:
— Все было занято?
— Тут — Игорь. Искусствовед, профессор. Интересный мужчина, еще молодой, — не ожидая вопросов, она указала на следующий стул. — Из Архангельска, жена главного редактора. Дальше Марковская. Тоже искусствовед. Люба — актриса из театра Леси Украинки… Еще мальчик, ему стул ставили. Сын Мацея. Потом отец отправил его в Харьков, к бабушке. Шесть человек…
«В столовой сидели порознь…» — подумал Денисов про Анастасию и Ланца.
— Художница… Родственница Ширяевой… Она сейчас в Коктебеле?