Страница 61 из 77
Ладно, начинаю подбирать слова:
«Не дает мне покоя этот… Который… С подозрительной фамилией… Который спит в вытрезвителе…»
«Кто, Левко Блакитный? — удивляется Гетьмаи. — Он-то тут при чем? Нормальный тихий бендеровец. Вообще-то, Левку можно любые дела шить, но к проблеме Сидора он никакого отношения не имеет».
«Нет, нет, не Левко. Другой. Который спит с футболистами в шестом вытрезвителе. Шестой вытрезвитель — это где, на Чоколовке? А телефон Элеоноры Кустодиевой начинается на „272“ — значит, она на Чоколовке живет».
«Так, так, так… Ну?»
«Может быть, это…»
«Что? Формулируй!»
«Может быть, все-таки Сидор с вокзала к Элеоноре пошел, но не дошел? Оттого купчиха такая и злая, что этой ночью не тронутая? Поставьте себя на место Сидора… Провожал боевых друзей-подруг. „Вагончик тронется, вагончик тронется, перрон останется…“ Подруги уехали. Вышел Сидор на Привокзальную площадь. В меру пьян. На взводе. Взвелось у него. Взгрустнулось ему. Настроение приподнятое. Все у него приподнято, значит. Многоразовый челнок взвелся, на подвиги его тянет. Позвонил графине — купчихе, то есть, — так, мол, и так, есть производственные вопросы, не угостите ли кофейком? Она в ответ: „Что ж, заходите, Владимир Кондратьевич“. Купил Сидор букетик фиалок и пошел но шпалам к графине — там недалеко…»
«Ну, ну, ну…»
«Стал переходить Воздухофлотский проспект. А там на каждом углу милицейские посты. А Сидор — прямо на красный свет. И нетвердой походкой — лишняя рюмка в „Кукушке“ дает себя знать. Менты видят — какой-то ирпенский жлоб прет прямо на них. У Сидора же па лбу не написано, что он — Генеральный конструктор лунного челнока. Он же без орденов ходит. О нем весь Киев знает, но кто его видел? А менты — они вообще не киевские. И они к нему по-хамски: „Иди сюда, старый козел, а ну, дыхни!“ А Сидор их — культурным наречием на „н“ из пяти букв. А они его — в шестой вытрезвитель».
«Оригинально рассуждаешь, сынок. Нет, в этом что-то есть, но твоя версия не проходит по одной-единственной причине — в вытрезвителе номер шесть никакого Сидора нету, а спит там футбольная команда да еще какой-то пьяный в дупль слесарюга Иванов».
«Вот!»
«Что ты хочешь сказать этим „вот“?… Что этот Иванов и есть Сидор?»
«Вот именно это я и хочу сказать!» — скорее нагло, чем уверенно отвечал я.
«Да почему же Сидор — Иванов?!»
«Да потому, что фамилия подозрительная!» «Tyts-gryts, baranyi yaytsa![88] Какая фамилия подозрительная?!. Иванов, что ли?!»
ГЛАВА 4. Людоед в мышеловке
Ястреб знает, как выглядит петух изнутри.
Гайдамака очень спешил, он должен был успеть отомстить дуче за смерть графини Л. К., но Муссолини могли перехватить партизаны или, что еще хуже, американцы, или, что совсем плохо, немцы — ходили слухи, что группа Скорценни со своими парашютами и дельтапланами где-то рядом.
Погода была отвратительной, продолжался сезон crachin,[89] стоял собачий холод, цвели вишни, tenente Alesandro вспомнил станцию Блюменталь. После Медзегры Мыкола свернул с шоссе иа другую дорогу, ту самую, узкую и безлюдную. Дорога поднималась вверх к Бонцаниго. Здесь все было знакомо, Гайдамака сложил карту и засунул в планшет. Эта местность называлась Джулино ди Медзегра. Здесь, на одном из поворотов, он приметил удобное место: немецкие пропускные ворота — они перегораживали дорогу, раньше здесь всегда стоял немецкий патруль. Мыкола остановил машину, Гайдамака вышел из нее и снял предохранитель со своего всегда безотказного шмайсера. Все же следовало проверить оружие. Здесь можно было спокойно стрелять, одиночные выстрелы не привлекали внимания. Раздался выстрел, все было в порядке.
Проехали вверх еще немного. За поворотом показался знакомый домик дона Карлеоне. Он прижимался к скалистой горе посередине крутого склона, к нему вела лестница, вырубленная прямо в камне. Джузеппе Верди, одетый в белый старый макинтош дона Карлеоне, уже поджидал их внизу на Дороге с велосипедом и с бутылкой виски; его красный нос сделался лиловым от холода, но старик был на удивление трезвый.
— Ты уже здесь?
— Только не в доме, командир, — напомнил Джузеппе, шмыргая носом. — Так папа просил.
Гамилькар неопределенно кивнул старику.
— Хочешь хлебнуть? — спросил Джузеппе.
— Нет.
— А я выпью. — Джузеппе глотнул неразбавленный виски и спросил о самом главном: — Ну, как ТАМ?
— Не спрашивай.
— Я слышал, ты уже заделался императором.
— До фени. Не спрашивай.
— Тогда я уйду, не хочу смотреть.
— Зачем же ты пришел?
— Я потом посмотрю. Не оскверняй дом, командир. Семэн и Мыкола, кажется, тоже узнали макинтош папы Карла— Павла, когда Джузеппе проходил мимо них.
Гайдамака с колдуном поднялись к дому, открыли дверь запасным ключом, Гайдамака вошел в знакомую комнату, колдун остался в дверях.
На стене висел всесокрушающий «Большевик» Бориса Кустодиева. Муссолини стоял у кровати в мундире, в форменном фашистском берете и в толстом расстегнутом цивильном пальто горохового цвета. Постаревшая Кларетта Петаччи лежала одетая, укрывшись одеялом. Муссолини с ужасом посмотрел на страшных людей в американской форме и прошептал:
— Кто вы?!
Нижняя губа Муссолини дрожала. Гайдамака ответил:
— Меня послали освободить тебя. Выражение лица дуче резко изменилось.
— Неужели?! — переспросил он. — Вы из группы Скорценни?!
— Быстро, быстро, поторопись, — сказал Гайдамака. — Нельзя терять ни минуты.
Муссолини забегал, засуетился у кровати:
— Куда направляемся? В Германию? Самолетом?
— В Сомали.
— Ага! Правильно! На севере могут сбить. Но лучше бы в Эритрею.
Муссолини уже приходил в себя и опять становился прежним дуче.
Гайдамака пожал плечами и спросил:
— Ты вооружен?
Можно было понять так, что этот лейтенант собирается вооружить дуче.
— Нет, нет, у меня нет оружия, меня все бросили, меня все бросили… — Муссолини засуетился, стал дрожащими пальцами застегивать пальто, большие пуговицы не пролезали в петли, так и не застегнул, подбежал к двери, оглянулся: — Пошли! Ты мне дашь пистолет. У тебя какой? «Вальтер»? Полцарства за пистолет! Ты кто, лейтенант? Всего лишь? Ты уже генерал!
— А она? — напомнил Гайдамака, уводя разговор от пистолета.
Дуче начисто забыл о любовнице в постели.
— Да, верно! Собирайся, быстро, быстро, быстро! (tempo!) — закричал Муссолини любовнице.
Петаччи заторопилась и стала лихорадочно бросать свои вещи в чемодан. Муссолини уже забыл про пистолет, пошел к выходу, церемонно пожал руку колдуну, вздохнул полной грудью и спросил:
— У тебя выпить есть?
Гайдамака не ответил, по Муссолини тут же забыл и про выпивку.
— Мы полетим самолетом? — спросил ои.
— Хуелетом, — вставил колдун по-русски.
— Что? — не понял Муссолини.
— Да, самолетом. Немецким, — сказал Гайдамака.
— А, — понимающе кивнул дуче.
— Не дратуй його, — сказал Гайдамака колдуну. Мендейла не ответил.
Муссолини сделал жест в сторону Петаччи, желая пропустить ее вперед, но Гайдамака сказал:
— Идите первым, вы лучше замаскированы, а ее могут узнать. И снимите этот берет, он бросается в глаза.
Дуче снял берет и погладил пятерней свою огромную лысую голову.
— А с этим как быть? — усмехнулся он, имея в виду известную всему миру лысину.
— Ладно, наденьте, по надвиньте на глаза.
Дуче натянул берет на уши и поднял воротник пальто. Спустились вниз по каменным ступеням к автомобилю. Дядюшка Джузеппе уже куда-то исчез. Петаччи с чемоданом неуверенно перепрыгивала с камня на камень в черных замшевых туфлях па высоких каблуках. Дуче шел быстро, твердо, уверенно, как человек, который знает, куда идет, и которому некогда. Все в порядке. Сейчас дуче вновь был самим собой, человеком, ниспосланным Италии провидением. Если бы Гайдамака не сказал, что пришел освободить его, Муссолини пришлось бы расстреливать в доме дона Карлеоие, потом тащить эту тушу па себе, а потом мыть дом.
88
Что за чепуха! (интерн.)
89
Мелкий пронизывающий дождь (фр.).