Страница 11 из 13
В "Оледе" он за год имел столько, сколько за всю жизнь в совке не заработал. Его знали везде, ему верили, а честность в бизнесе - самый дорогостоящий товар. Мы, воруя и оплакивая бедную матушку Русь, никогда бы не имели такого чистого фейса, не будь в штате "Оледа" такого юриста. С его приходом из фирмы ушла суета, какая сопровождает действия дилетантов; мы, бесспорно, были стоящими камешками, он огранял нас и делал привлекательную оправу. Два года он не визировал ни одного сомнительного контракта, не одобрял ни одной сделки с душком криминала. А после... "Я так долго надеялся, что в этой стране не все воры и проходимцы и хотя бы одна разумная голова есть наверху",- сказал он и сам предложил покопать глубже стираных джинсов и отмывания валюты. Когда в стране начался ажиотаж с редкоземельными, "Олед" встретил его на шаг впереди остальных джентльменов удачи. Сгодился наш подшефный авиаклуб, в коня корм оказался: две "аннушки" плюс "восьмерка" занимались самым прибыльным делом. Один полет в Каунас приносил русской церкви больше свечек, чем все остальные кающиеся. Для покаяния мы могли бы спокойно держать свечной заводик и ежедневно слушать "Многая лета "Оледу" и штату его мучеников за святое дело...", но мутная водица отстаивалась, таможня и ОМОН перекрывали один за одним наши каналы, пришлось исхищряться методом сброса.
- Юрий Александрович, убеди шеф-пилота в безопасности,- сказал наш президент подошедшему главюру. -А он не маленький,- усмехнулся главюр. - И я так думаю,- кивнул президент. - А этот чемоданчик,- президент взял из рук главюра кейс,- подтверждение. Десять тысяч долларов детишкам не дают. - Речистый! - засмеялся шеф-инструктор. - Ладно, с Юрой хоть на край света. - На край света не надо. Ему ночью в Штаты улетать. - Красиво живете,- опять засмеялся шеф-инструктор. - Можно подумать, ты у нас сирота,- попенял ему президент. - Нет, почему,- стушевался шеф-инструктор.- С таким патроном всегда в новых попонах ходим...
Немаловажная деталь: наш президент по совместительству был директором малого коммерческого предприятия "Крыло", куда входил этот любительский авиаклуб. Диверсификация называется, а не диверсия против экономики, как считает Рекунков.
- По коням,- скомандовал наш президент. - Счастливого полета, Юрий Александрович. Остальное - как договорились. Звони из Нью-Йорка мне в Цюрих. Они трижды расцеловались. Кашлянул выхлопом мотор "аннушки", закрутился пропеллер, нырнули в самолет главпотех и Главпальто с продолговатым ящиком, вынырнули тотчас, в проеме еще открытой двери улыбался нам и махал рукой главюр...
В промозглых сумерках зачинающегося дня в свете дальнего прожектора его улыбка была рассеянно печальной. Чего печалиться, думали мы, у него своя брокерская контора в Нью-Йорке, а в продолговатом ящичке, в хитрой штуковине с чувствительными амортизаторами, покоилось двадцать кило ртути. "Рэд Меркурий", четыре девятки, международный стандарт качества. В Литве контейнер превращался в четыре миллиона долларов чистоганом и наши литовские содруги имели столько же, да еще столько же все прочие перекупщики, пока не войдет наш меркурий составным компонентом в головки баллистических ракет и на недолгое время, как самолет - перед взлетом, не замрет в зловещем ожидании. "Выше голову,- казалось, подбадривает взглядом главюра наш президент.- Отмучился ты, Юрий Александрович, с завтрашнего дня начинаем честную жизнь".
"Аннушка" порулила на взлет. Обслуга ушла греться в каптерку с полосатым колдунчиком на крыше. Взлетит самолет, уедем мы. Возьмем приготовленные загранпаспорта с многократными визами и, "Прощай, немытая Россия...".
И тут, как водится в жанрах авантюрного романа, случилась накладка: путь "аннушки" пересекало такси. Из него - точь-в-точь Табаков из "Семнадцати мгновений весны" - стремительно вырвался наш Боба в длинном, развевающемся на ходу пальтеце с белыми обшлагами и ринулся прямо под винт. - Господи! - вырвалось у президента.- Как этот охламон здесь очутился! - И погнал "мерседес" к "аннушке". Когда мы подъехали, Боба колотил ладонями в дверь самолета, требуя открыть. "ЧеКа, ОМОН, путч, ОБХСС!" - пронеслось в наших головах стремительным потоком.
- Верните мне мою Луизу!- надрывался Боба у закрытой двери. Нам полегчало, мы захохотали. Наш президент за шиворот оттянул упрямого Бобу от самолета.
- С чего ты взял, что Луиза там? - орал ему в лицо президент под ревущий аккомпанемент мотора.
- Там, знаю! Верните по-хорошему! - орал и Боба, выкручиваясь из цепких рук президента. Президент сделал руки крест-накрест, кивнул из фонаря шефинструктор, и "аннушка" сбавила обороты. Засвербило под нашими ложечками. Истинно говорят мудрые: не связывайся с дураками, самое путное, что из этого получится, станешь сам дураком. - Иди, ищи, олух царя небесного! - выпустил Бобу президент. Разумеется, нашу крупную Луизу в ящичек для ртути не упрячешь, хотя Боба удостоил вниманием и контейнерок. - А это что? - спросил он тоном бдительного таможенника. - А это не твоего ума дело! - разозлился президент. - Наворовал и сбежать хочешь? - сорвался с тормозов Боба. - Ах ты, тля! - озверел наш президент. Вот сейчас, с надеждой ожидали мы, он даст Бобе приличного пинка, тот уймется, и не будет больше отступления от сценария. Дальнейшее контролю и логике не поддавалось. Бог его знает, зачем президент полез во внутренний карман, зачем вынул оттуда портмоне, загранпаспорт...
Боба выхватил из рук президента паспорт и побежал к такси. Таксист смекнул, что он лишний в этом сценарии, и, не дожидаясь своего клиента, дал газ. Только красные стоп-сигналы мигнули в серой мгле. Боба оглянулся и рванул к ближнему леску. - Ах ты, сучий потрох! - Перекосило лицо президента. Мгновение - и он в кабине самолета. - Руля! - заорал он, выволакивая шеф-инструктора из кресла. Взревел двигатель, мы заворожено следили за ускоряющимся бегом "аннушки" поперек взлетного поля. - Что он делает! - схватился за голову Главпальто. - Да уж...- едва нашелся главпотех.
Самолет почти настиг Бобу, когда тот споткнулся и выстелился под колеса. "Аннушка" проревела над ним. Боба шустро откатился в сторону, и, догадались мы, президент потерял его из виду: резкие тормоза, разворот на сто восемьдесят градусов, ускоряющийся бег и... каждому на роду написана хотя бы одна роковая ошибка. На полной скорости самолет во что-то ткнулся, сделал свечу носом в землю, и следом ахнуло в небо огненным столпом рванувшегося топлива. Яркое пульсирующее пламя на миг отделилось от зловещей, какой-то адско-зеленой кляксы под собою и опало.
- Мама моя,- первым опомнился Главпальто.- Двадцать кило ртути! Ходу, Петрович!
Президентский "мерседес" вынес нас со свистом под жесткой рукой главпотеха. Прочь отсюда, исчезнуть, раствориться... Бедный наш президент, бедный главюр, которому так и не удалось пожить в охотку на старости лет. По-человечески пожить. Мы не искали глазами Бобу. Чтоб ты околел, проклятый! "Мерседес" мы бросили, не доезжая окружного шоссе. Метров двести прошли пешком и поймали частника.
Нас ждал другой самолет, надежный, не аэрофлотовское корыто с его дурными вкусами и правилами,- "Швиссэровский" до Цюриха, а там видно будет, зря, что ли, столько наворочено...
Мы окаменели, когда у стойки регистрации увидели нашего сраного пинта. Он вальяжно пил "фанту" из баночки будто не по его вине погибли сегодня люди, которым он в подметки не годился. Длинное пальто без следов драмы, длиннющий шарф белой шерсти, который поутру мы приняли за обшлага генеральской шинели Олега Табакова из "Семнадцати мгновений весны". Боба походил на Дурова.
Он пил "фанту" и, судя по всему, собирался лететь в Цюрих. Едва объявили регистрацию, он направился в сектор таможенного досмотра.