Златоокая девушка

«Надо быть начеку», — решил про себя Анри.

— Ну, как твои дела? — обратился к нему Поль де Манервиль, входя в комнату. — Я пришёл позавтракать вместе с тобой.

— Вот и хорошо! Ты не рассердишься, если я буду одеваться при тебе?

— Что за странный вопрос!

— Да ведь мы нынче все перенимаем у англичан, так что сами понемногу превращаемся в ханжей и лицемеров, — сказал Анри.

Лоран принёс своему барину столько различных туалетных принадлежностей и приборов и столько разных прелестных вещиц, что Поль не удержался, чтобы не сказать:

— Да ты провозишься добрых два часа!

— Нет, — поправил его Анри, — два с половиной.

— Вот что, сейчас мы с тобой одни и можем говорить начистоту, — объясни же мне, почему такой недюжинный человек, как ты, — ибо ты в самом деле недюжинный человек, — почему ты так подчёркиваешь своё щегольство, которое так не идёт к тебе. Зачем наводить на себя лоск битых два с половиной часа, когда достаточно принять пятнадцатиминутную ванну, быстро причесаться и одеться. Ну, объясни мне свою систему.

— Знаешь ты, толстый дуралей, я в самом деле люблю тебя, если готов поделиться с тобой своими высокими идеями, — ответил юноша, которому в это время при помощи мягкой щётки натирали ноги английским мылом.

— Но ведь и я выказал тебе самую искреннюю привязанность, — заметил Поль де Манервиль, — и я люблю тебя, признаю твоё превосходство над собой..

— Ты должен был заметить, — если только вообще ты способен наблюдать душевные явления, — что женщины любят фатов, — продолжал де Марсе, ответив одним только взглядом на излияния Поля. — Понимаешь ли ты, почему женщины любят фатов? Пойми, дружище, ведь одни только фаты среди мужчин заботятся о собственной особе. Разве у окружающих не возникает мысль, что это чрезмерное внимание к себе — забота о достоянии своей возлюбленной? А женщины падки именно до тех мужчин, которые принадлежат другой. Любовь в сокровенной сущности своей — воровка. Я уже не говорю о том, что женщины помешаны на чистоплотности. Укажи мне хоть одну женщину, которая воспылала бы страстью к мужчине-замарашке, будь он самым исключительным человеком! Если подобные случаи и наблюдаются, то их надо рассматривать наравне с прихотями беременных женщин, как сумасбродство, которому все мы отдаём дань. И сколько видел я исключительно интересных людей, отвергнутых женщинами за нерадивое отношение к своей собственной особе Фат исключительно занят собой, то есть занят всякими глупостями, пустячками А что представляет собой женщина? — изящный пустячок, скопление глупости! Разве двумя обронёнными словами нельзя задать ей работу на добрых четыре часа? Она не сомневается, что фат обратит на неё свои взоры, ибо ему до чего-нибудь значительного нет никакого дела. Он никогда не пренебрежёт ею ради славы, честолюбия, политики, искусства — этих великих куртизанок, в которых она видит своих соперниц. Фат, наконец, ради женщины не побоится стать мишенью для насмешек, и сердце её преисполнено благодарности к человеку, страдающему из-за любви к ней. А потом, ни один фат не проявит себя фатом без достаточных оснований. Женщины сами возводят нас в этот чин. Фат — полковник в любви, удачливый волокита, командир женского полка! Милый мой, в Париже ничего не утаишь, и ни один мужчина не станет фатом ни с того ни с сего — gratis[3]. Возьмём, например, тебя: у тебя одна любовница, и, возможно, ты прав, имея всего одну, но только попробуй стать фатом — ты не будешь даже смешным, ты просто убьёшь себя. Ты станешь ходячим образцом власти предрассудков, твоя репутация будет установлена раз навсегда. Ты будешь воплощать глупость, как Лафайет воплощает Америку , Талейран — дипломатию , Дезожье — песню , Сегюр — романс . Если они изменят своему жанру, никто не поверит в целесообразность их существования. Ничего не поделаешь, таковы уж французы — не жди от них справедливости. А между тем господин де Талейран, возможно, великий финансист, Лафайет — тиран, Дезожье — администратор. Попробуй, заведи в будущем году сорок любовниц, — общество не признает за тобой и одной. Итак, фатовство, дружище, — признак непререкаемой власти, завоёванной над женской породой. На мужчину, любимого многими женщинами, смотрят как на человека великих достоинств, и все наперебой стараются завладеть бедняжкой! Но, поверь, мне не дёшево это стоит — иметь право, входя в гостиную, посмотреть на всех с высоты своего галстука или через монокль и смерить презрительным взглядом самого достойного человека, если только на нем жилет, вышедший из моды! — Лоран, ты делаешь мне больно! — Позавтракаем, Поль, а потом отправимся в Тюильри взглянуть на дивную Златоокую девушку.

Прогуливаясь после великолепного завтрака, оба друга исходили из конца в конец всю террасу Фельянов и главную аллею Тюильри, но так и не встретили восхитительной Пакиты Вальдес, ради которой съехалось сюда с полсотни элегантных молодых парижан, благоухающих мускусом, щеголяющих высокими галстуками, звенящих шпорами, помахивающих хлыстами, гуляющих, болтающих, хохочущих и, чтобы превзойти друг друга, готовых лезть из кожи вон.

— Прогулялись впустую, — сказал Анри. — Однако мне пришла в голову блестящая идея. Наша красавица получает письма из Лондона, надо подкупить или подпоить почтальона, раздобыть у него письмо, вскрыть, прочесть его, вложить в конверт любовную записочку и снова запечатать. Старый тиран cruel tirano , — вероятно, знает, кто пишет Паките из Лондона, и ничего не заподозрит.

На другой день де Марсе опять прогуливался на освещённой солнцем террасе Фельянов и увидел там Пакиту Вальдес; его уже разгорячённому страстью взору она казалась ещё прекраснее. В самом деле, его сводили с ума её глаза, огонь которых, казалось, был сродни солнечным лучам и был насыщен жаром всего её дивного тела, полного сладострастной прелести. Де Марсе горел желанием коснуться платья этой обольстительной девушки, когда, прогуливаясь, они встречались друг с другом; но все попытки его были тщетны. И вот, когда ему наконец удалось опередить дуэнью и Пакиту, чтобы при повороте пройти со стороны Златоокой девушки, — Пакита, сама сгоравшая от нетерпения, быстро шагнула вперёд, и де Марсе почувствовал, как она сжала ему руку, хотя лишь на один миг, но столь страстно и значительно, что он ощутил как бы разряд электричества, потрясший его с головы до ног. И сразу все юношеские чувства забили ключом в его сердце. Когда взоры влюблённых встретились, Пакита как будто смутилась; она потупила глаза, но её взгляд скользнул по стану и ногам того, кто стал её победителем, как выражались женщины до революции. «Чего бы это ни стоило, но эта девушка будет моей любовницей», — решил Анри.

Идя за ней до конца террасы, со стороны площади Людовика XV, он увидел старого маркиза де Сан-Реаль, который прогуливался, опираясь на руку своего камердинера и ступая осторожно, как разбитый подагрой, дряхлый старик. Донья Конча, в которой Анри вызвал подозрения, устроила так, чтобы Пакита шла между нею и стариком.

«Ах так! — подумал де Марсе, окидывая презрительным взглядом дуэнью. — Ну что же, если ты не хочешь сдаться, небольшая доза опиума тебя усыпит. Мы знакомы с мифологией и со сказанием об Аргусе».

Прежде чем сесть в экипаж, Златоокая девушка бросила своему возлюбленному несколько взглядов, столь значительных, что Анри был восхищён; но, перехватив один из них, дуэнья резко сказала что-то Паките, после чего та в отчаянии бросилась в карету. В течение нескольких дней Пакита не появлялась в Тюильри. Лоран, по приказу своего господина, наблюдал за особняком и узнал от соседей, что ни обе женщины, ни старый маркиз ни разу не выходили из дому с того самого дня, когда дуэнья перехватила взгляд, которым обменялась с Анри девушка, порученная её попечениям. Итак, даже та слабая нить, что соединяла двух влюблённых, была оборвана.

Прошло ещё несколько дней, и каким-то неведомым путём де Марсе добился своей цели; у него оказались в руках печать, воск и бумага, совершенно такие же, какими пользовался корреспондент мадемуазель Вальдес, присылавший из Лондона письма, а кроме того, все почтовые принадлежности и штампы, необходимые для погашения английских и французских марок. Анри послал девушке письмо, придав ему такой вид, словно оно отправлено из Лондона:

3

Даром (лат.).