Аниска

Смыв с себя остатки пота и похоти, чистые и уставшие Аниска и Минька выходили на берег. Парочка, что лежала поотдаль, одобрительно захлопала в ладоши и засвистела. Минька расслабленно помахал им в ответ рукой, а Аниска усмехнулась про себя. Да…ну и вечер вышел…

Алекс тихо сидел на песке, пил шампанское и улыбался чему-то своему…

— Ну что, по домам? — предложил Минька.

— По домам, так по домам, — ответил Алекс и они покинули пляж…

* * * * * * *

На следующий день Аниска и Минька проснулись от шума в коридоре. Кто-то хлопал дверями, громко переговаривался по-русски и подпускал матерком. Минька заинтересовался, наспех умылся и вышел узнать, что происходит.

Оказалось, что рано утром с большим опозданием в Бургас прибыл чартер из Екатеринбурга. В Созополь привезли новую группу отдыхающих. Некоторые из них — крепкие братки с бритыми головами, сидели теперь на веранде отеля и попивали ранний кофе с коньяком. Их белые, незагоревшие жены распаковывали наверху чемоданы.

Минька перебросился с братками парой слов, а спустя несколько минут уже сидел с ними, смеясь и с удовольствием смакуя живительное пойло.

Когда часам к одиннадцати утра, вымывшись и причесавшись, Аниска сошла вниз, Миньке уже порядочно вставило. Раскрасневшись от алкоголя, он обнимался с новыми знакомыми, "перетирая" интересные темы. Братки тоже оказались бизнесменами средней руки.

На пляж отправились большой компанией — человек десять. Минька, как "старожил" курорта, объяснял, что тут и как, а жены приехавших — молодые, но уже расплывшиеся женщины, глазели на Аниску — кто с восхищением, кто с неприкрытым осуждением — слишком уж короткое на ней было платьице и слишком уж явно заглядывались на ее прелести проходящие мимо болгары.

На пляже пробыли недолго. Ушли обедать, затем спали. Когда проснувшись Аниска спросила Миньку, не хочет ли он снова встретиться с Алексом, Минька вдруг раздраженно ответил: "Да дался тебе этот чертов эмигрант! Он же нищеброд, да и заебал своей Болгарией! Сегодня гуляем с братанами!"

Аниска еле сдержалась, чтобы не ударить мужа, закусила губу, промолчала. В груди однако начало нарастать знакомое бешенство. "Ну ты у меня сегодня получишь, милый муж Минька, — подумала девушка. — По полной получишь, мало не покажется…".

Вечером сговорились пойти в "Чеверме". Минька с жаром объяснял своим новым знакомым об "агне на шишах", цыганском оркестре и танце хоро. Те удивленно крутили головами и отвечали: "Не вопрос, братан! Веди!".

И опять ресторан встретил их ароматами баранины, грохотом поп-фолька и снующими разбитными официантками. Сдвинули столы, заказали водки, мяса, вина…

Аниска пила мало, а через час, дождавшись, когда Минька захмелеет, осторожно склонилась над его ухом и прошептала:

— Минька, пошли домой, а? У меня голова болит, плохо…

— Ты чего, упала, что ли? — удивлению Миньки не было границ. — Как домой? Мы ж только пришли, хорошо сидим!

— Минечка! — умоляющее прошептала девушка, — тогда может я уйду одна? Ты сиди еще, а я пойду лягу, а?

— Ну ладно! — щедро принятая внутрь водка сделала Миньку добрым. — Иди, я еще посижу часок-полтора, перед братанами неудобно!

Только этого и надо было Аниске. Она встала, извинилась перед компанией и быстро вышла на улицу. А затем, оглядываясь на всякий случай, отправилась в сторону дома, где жил Алекс. Боже, пусть он будет у себя, прошу тебя, ну пожалуйста!!!

Вот и знакомый дом. Светящееся окошко в мансарде на четвертом этаже. Аниска глубоко вздохнула, выдохнула и рванула наверх.

Из-под двери слышался шум телевизора. Аниска постучала. Спустя минуту дверь открылась. Алекс стоял на пороге со стаканом вина. Глаза его при виде Аниски дрогнули, стали расширяться, все больше и больше, больше и больше, а потом поглотили девушку…

— Я верил, что ты придешь, — сказал этот вдруг ставший таким дорогим человек. Затем он поднял Аниску и понес к кровати…

* * * * * * *

"Сколько времени нужно, чтобы почувствовать себя счастливой с тобой, милый запретный возлюбленный, которого я не увижу больше никогда?

Час. Только час у нас есть. Всего только час. Как мало это и как несчастна я.

Но разве в часе не шестьдесят минут — три тысячи шестьсот секунд? И разве не вечность они — эти три тысячи шестьсот секунд? — если любит тебя тот, кто лежит сейчас у ног твоих?

Вон он — милый твой! Губы его целуют маленькие пальчики твоих ног. Руки его нежно сжимают твою узкую ступню. Ласково гладят изящные щиколотки, поднимаясь все выше и выше.

Язык его — жадный, ненасытный язык, добрался уже до внутренней стороны бедра. Дальше и дальше скользит он вверх к перламутровой волшебной раковине.

Как мал для счастья один час. Как бескрайни для него три тысячи шестьсот секунд.

Стонет, стонет от наслаждения любимый.

Распахнула доверчиво свои створки под его языком дивная раковина. Заходи скорей, смелый, желанный гость!

Стонет любимый от радости. Жезл его, гладкий и твердый магический жезл, ныряет и выныривает — вниз-вверх, вниз-вверх. Буйным огнем сжигает он раковину, брызжет вглубь огненным соком.

Как мал для всего этого час! Как много — три тысячи шестьсот секунд!

Ласкает меня запретный любимый мой, которого не увижу я больше никогда. Лицом к лицу, сверху, сбоку, сзади — пронзает меня без устали, раз за разом, сотни раз.

Целует мои губы, шею, грудь, опускает доверчиво голову на мой атласный живот. И опять любит меня. И я люблю его.

Устал, устал магический жезл. Но разве не здесь я, чтобы вернуть ему волшебство? Губы мои, горло, рука — разве не преданные помощники мне?

И вновь воспрянул, расцвел мой прекрасный любимый!

У кого еще такие круглые, упругие ягодицы, как не у меня?

Целует их любимый, жадно целует, раздвигает и с восторгом дотрагивается мизинцем до бархатного кружка! Ах ты мой баловник, нежный доверчивый кружочек!

Вот уже пальчик любимого внутри — тонкий, ласковый мизинчик.

Два пальца. Благоухает ароматный гель.

А вот и сам он — твердый, крепкий и сильный, как никогда! Ходит внутри горячим поршнем!

Кричит от восторга любимый! Извергается в нутро мое сладким молоком. Падает без сил на мою гладкую спину, сжимает в экстазе крутые мои бедра!

Все. Кончился час.

Истекли до последней бескрайние три тысячи шестьсот секунд.

Нет, Алешенька, я не могу остаться с тобой, дорогой. Я люблю тебя, сама не понимая почему, я люблю тебя, как не любила никого до сих пор и мне никогда не было так хорошо как сейчас. И меня не остановили, как видишь, твои тридцать восемь лет. Но я не уеду с тобой завтра в Софию. И твоей женой мне стать не суждено. Поздно.