«Какаду»

Каждому расставанию сопутствует поначалу ощущение разочарования и пустоты; я чувствовал себя обманутым в собственных ожиданиях, и мне было совсем нелегко примириться с мыслью, что совместно прожитые с нею дни ушли безвозвратно, что ничего уже нельзя будет исправить и завершилась еще одна неудачная история в моей жизни, но теперь я думал об этом холодно и спокойно, а потом вдруг обнаружил, что во мне уже нет ни горечи, ни грусти, это показалось даже несколько странным, и на минуту пришла в голову мысль, что виной всему усталость и терзающая меня уже несколько часов лихорадка; со мной и в самом деле творилось что-то странное, нечто такое, чего я и сам не мог бы определить, может быть, просто сказывалось волнение — я все больше беспокоился о Монтере, который все не появлялся, а время условленной встречи медленно и неумолимо истекало, неся с собой напряжение и страх, подсовывая разгоряченному воображению картину самых ужаснейших событий, которые только могли произойти.

II

Не шелохнувшись, сидел я на стуле, опершись локтями на покрытый скатертью стол, в темной, зарешеченной комнатке «Какаду» и сквозь разорванную лучом уличного фонаря тьму всматривался в стену, на которой в тяжелой, позолоченной раме висело зеркало; мое бледное и изнуренное лицо постепенно стало затушевываться, так что в конце концов можно было различить лишь его контуры и огонек торчащей в углу рта сигареты.

Я закрыл глаза, меня неумолимо клонило ко сну, в жарко натопленной комнате было душно, я сидел как бы отрезанный от всего мира, и сон наваливался на меня всей своей тяжестью. Но я не поддавался, боролся со сном, с собственной усталостью и считал каждую минуту, приближавшую меня к встрече с Монтером, однако неуверенность и страх за его судьбу нарастали с такой силой, что готовы были захлестнуть меня, словно волна, которую ни остановить, ни укротить я был не в состоянии.

«„Какаду“ — скверное место, — подумал я сквозь дремоту. — Если полиция что-нибудь пронюхала — дело дрянь, все мы можем оказаться в мерзкой ситуации».

Я положил на стол обе руки и опустил на них голову.

«Все это слишком затянулось, — думал я. — Монтер совершенно не считается с тем, что „Какаду“ далеко не лучшее место для такой встречи».

Я открыл глаза и взглянул на окно — на карнизе лежал толстый слой снега, стекла тоже были залеплены белым пухом и в темноте светились голубоватым блеском.

«Сочельник, — подумал я с грустью, — Именно сегодня. А я даже не знаю, выпутаюсь ли из этой истории. Слишком долго их нет. Монтер уже должен был бы прийти».

Где-то в глубине коридора хлопнула дверь, я поднял голову и стал прислушиваться. Сперва до меня донесся топот подкованных сапог и говор мужских голосов, потом в дверь моей комнаты несколько раз постучали — резко и неистово, словно хотели ее высадить, однако замок не пускал.

Отодвинув стул, я тихо встал и двинулся к двери, чтобы открыть ее, хотел уже повернуть ключ в замке, как вдруг с ужасом подумал, что это не могли быть люди, которых я ждал, ведь я не услышал условленного сигнала.

Когда постучали вторично, я инстинктивно отскочил на середину комнаты и бросил взгляд на прикрытое грязной занавеской, узкое и длинное, занесенное снегом, хорошо зарешеченное окно — и мне стало ясно, что, если в дверь ломится полиция, мне отсюда не выйти.

Я оказался в западне. Предусмотрительно отступив подальше в глубь комнаты, я прижался к самой стене, все время думая о том, что в меня могут попасть и через окно, может быть, они уже притаились под окном, ожидая лишь подходящего момента, чтобы открыть стрельбу, возможно, пока их удерживала надежда, что я сам открою дверь, не стану защищаться и сдамся без боя; мысли об этом теснились в моей голове вместе с размышлениями о причинах, которые помешали Монтеру явиться в «Какаду», в назначенное место встречи. Его могли, конечно, арестовать, но все же трудно было поверить, что я попал в ловушку именно по этой причине, я даже мысли не допускал, что он мог меня выдать, но тем не менее то, что сейчас происходило, было похоже на предательство.

Как можно осторожнее я пододвинул к себе стул — любой шум мог помочь им точно определить место, где я находился, — и положил на него четыре запасные обоймы, чтобы они в любой момент были под рукой. За дверью на какое-то время воцарилась тишина, был слышен только испуганный голос хозяина «Какаду» и еще два других, приглушенных и неясных мужских голоса, но через минуту снова кто-то с ожесточением принялся ломиться в дверь, за которой я сидел, как в ловушке. Я взглянул на часы — стрелки показывали семнадцать часов двадцать пять минут. Монтер должен был прийти в семнадцать, и если он до сих пор не появился по независящей от него причине, то мое положение уже ничем нельзя было изменить, рано или поздно я все равно попаду к ним в руки, револьверная перестрелка могла только предостеречь Монтера об опасности, но я вовсе не был уверен, что в этот момент Монтер не находится в таком же или в еще худшем положении. Его могли схватить во время перевозки груза, он мог обороняться во время облавы, по улицам городка все время кружили патрули, я видел, как на Вокзальной площади жандармы то и дело задерживали прохожих и обыскивали их, собственно, я и сам укрылся от них в «Какаду», поверив, что выбранное Монтером для встречи место безопасно и надежно.

Прислонившись спиной к стене и не выпуская из рук пистолета, я ежеминутно поглядывал то на дверь, то на ярко освещенное уличным фонарем окно. Неожиданно шум за дверью прекратился. Я переложил пистолет в левую руку, предварительно отведя предохранитель, а правую, мокрую от пота, вытер о штанину — ясно уже, что будет: они отойдут от двери и попытаются добраться до меня через окно. Я напряг всю свою волю, меня била нервная дрожь; облизав сухие, спекшиеся от температуры губы, я медленно, шаг за шагом, двигался вдоль стены к окну, а оказавшись возле него, чуть-чуть приоткрыл занавеску и осторожно выглянул на площадь.

Сперва я заметил стоявшего напротив полицейского в темно-синем мундире, а потом еще какого-то штатского в кожаном пальто, который беспокойно ходил взад и вперед по тротуару и время от времени поглядывал в сторону окна, за которым я притаился с пистолетом в руке, готовый в любую минуту отразить нападение. Похоже, что они не собираются подойти поближе, видно, ждут подкрепления, догадался я; вероятно, они не были уверены, кого именно захватят в малом зале «Какаду», а возможно, предполагают, что нас много, что взяли в кольцо целую группу, и поэтому готовятся к акции осмотрительно. Если это так, если они рассчитывают накрыть в «Какаду» нескольких вооруженных людей, значит, нас предали, и если Монтер ничего об этом не знает, он должен с минуты на минуту появиться со своими парнями, чтобы так же, как я, попасть в заранее подготовленную ловушку.

На слабо освещенной площади стояло несколько военных грузовиков, а напротив здания вокзала я заметил еще две черные полицейские машины. Шел снег, продавцы газет и папирос попрятались, редкие прохожие, несмотря на ранний час, поспешно пробирались по заметенным снегом мостовым и тротуарам, исчезая в темной, зияющей глубине ближайших улочек. Полицейский закурил сигарету — он стоял лицом ко входу в ресторан «Какаду», — штатский в кожаном пальто остановился рядом с ним, и они довольно долго о чем-то оживленно беседовали. Я стоял, наблюдал за ними, а время шло, в любую минуту на площади мог появиться Монтер, поэтому я решил, что если кто-нибудь из них подойдет к окну, я буду стрелять, ведь мне отсюда все равно не уйти; я довольно спокойно примирился с этим фактом, мне даже стало как-то весело, когда я подумал о том, что эта обитая листом железа дверь и окно с толстой решеткой в одинаковой мере отгораживают как их от меня, так и меня от них и что пройдет немало часов, пока они наконец не извлекут из этой клетки мой труп, ибо ни на мгновение не сомневался, что буду обороняться до последнего патрона. Моя уверенность в том, что в данной ситуации я буду поступать именно так, а не иначе, была вполне обоснованной — мне уже доводилось проверять себя в сходных обстоятельствах, и я ни разу не шел на поводу у инстинкта, не стремился сохранить жизнь или продлить ее любой ценой, многократная проверка перед лицом смерти придавала мне сейчас столь необходимые спокойствие и самообладание.