Страница 3 из 4
Теперь это была ночная степь. Земля еще не успела расстаться с жаром, и оттого легкие, едва различимые ветерки чуть пригибали верхушки трав. Пряно пахло семиклюем и голубой полынью. А вверху миллионами звездных свечей пылало иссиня-черное небо. Тонкий зеленоватый серп месяца завис над горизонтом. И трещали, трещали кузнечики, вели свою бесконечную песнь о смысле, для которого в людских языках никогда не будет слов.
Сам Игорь отчего-то получился двенадцатилетним. Как и тогда, сразу после Первых Экзаменов, был он в легком синем плаще, у пояса висел короткий, подростковый меч в простых деревянных ножнах. А вот на сапоги фантазии не хватило — и потому босые ступни ловили уходящее тепло земли.
Зато Вадим Александрович был такой же, как и всегда. Невысокий, сухонький, с большими залысинами. Правда, здесь он кутался в черный, неразличимый на фоне ночного неба плащ с белой каймой, лоб его обхватывал золотой обруч, а у пояса была широкая сабля — он всегда предпочитал изогнутые клинки.
Игорь приложил левую ладонь к губам, а правую — к сердцу.
— Мой князь, — мальчишеский голос еще и не думал ломаться, — я пришел по твоему зову и готов дать отчет в делах своих, словах и мыслях.
— Будь проще, Гарран, — усмехнулся Вадим Александрович. — Мы же все-таки не дома.
— Как скажете, — склонил голову Игорь. — Тогда рассказываю. Месяц получился довольно странный. С одной стороны, мне удалось выявить девять потенциально опасных фигур с критической светимостью. Перечисляю: художник Николаев, школьный учитель Осокин, журналист Польман, химик Соркин, программист Баранников, священник Михаил Степанцов, домохозяйка Игнатова, писатель Вдовин… девятый — физик Таволгин. Все — москвичи. Подробные сведения — вот, — он протянул князю увесистый полотняный мешочек и добавил: — С Таволгиным, правда, ясности еще нет, он у меня в активной разработке, но личного контакта пока не было.
— Что же с другой стороны? — улыбнулся Вадим Александрович.
— С другой стороны… Да я это уже сто раз говорил! Сам наш метод определения светимости… зыбкий он слишком. Мы обращаем внимание на чепуху и забываем, что методика была разработана тридцать лет назад… а они тут сильно изменились, и что зажигало их тогда, сейчас не найдет отклика. Равно как и наоборот — ну кто тогда мог подумать, что изобретение… ну, взять хотя бы «Живой журнал» — это настолько серьезно. Иными словами, князь, мы опять готовимся к прошлой войне.
— Мальчик, — проникновенно заговорил Вадим Александрович, — неужели ты думаешь, будто никому до тебя все это не приходило в голову? Не забывай, сколько человек там, на нашей стороне, скрипят мозгами над информацией, которую ты здесь добываешь. То, что с тобой происходит, — это штука известная. Работаешь год за годом — и не видишь плодов. Кажется, что все уходит в песок, что все зря. Отсюда по молодости делаешь вывод, что никто не понимает открывшегося тебе. Успокойся. Осталось всего два года, потом как следует отдохнешь дома и сам решишь, возвращаться ли сюда. Поверь, немало работы — и не менее нужной работы! — есть и на нашей стороне.
Старик закашлялся, глотнул холодного ночного воздуха. Игорь в очередной раз подумал, что выглядит князь минимум на двадцать лет моложе своего истинного возраста.
— Теперь касательно твоих дел, — продолжил Вадим Александрович. — С художником ты совершенно прав, сейчас его картины мало кому интересны, но уже лет через пять это станет действительно опасным. Так что надо его работать, мои люди займутся. За остальными пока еще понаблюдай. Но со священником ты ошибся. Такие люди нам нужны.
— Почему? — не сдержал изумления Игорь.
— Потому что ты слабо разбираешься в делах Церкви, — мягко пояснил Вадим Александрович. — Ты оцениваешь личностный уровень этого самого отца Михаила, но вне всякой связи с общим процессом. Да, он живой, пламенный, он истово верит. Но ты обрати внимание, к чему батюшка призывает свою паству. Максимально удалиться от современной жизни, уйти из культуры, уйти из экономики, жить по формам позапрошлого века. Это же замечательно! Пускай они лелеют свои Смыслы. Да, огромные Смыслы, огненные — но они их никуда не принесут, не волнуйся. Гораздо неприятнее другой — иеромонах Дионисий. Ну, помнишь, художник? Монастырь в трех часах езды от Новосибирска, плюс к тому в «Живом журнале» обитает… Вот этот и впрямь опасен. К нему люди едут, толпами, и, заметь, в скит потом не уходят. Я уж не говорю про его виртуальную паству в Интернете… Поэтому Михаил пусть себе резвиться, а с Дионисием будем тонко работать. Лучше скажи, зачем устроил всю эту шумиху с петровским Губернатором?
Игорь сглотнул. Удивительно, что разговор этот сложился только сейчас.
— Ну, тут я малость не рассчитал, — признался он. — Это ведь прикрытие, чтобы на Таволгина выйти. Чтобы в его глазах выглядеть честным борцом и правозащитником. Иначе у нас с ним не срастется и ничего он мне не расскажет.
— У тебя было множество иных возможностей. Менее громких, — парировал князь. — Трудно, что ли, было устроить нападение шпаны на его сестру? В последний момент из табакерки выскакивает благородный дельфин пера. Причем без всякого Искусства. У тебя руки-ноги есть? Да-да, я на вчерашнее намекаю. Вроде большой уже мальчик, а думать ленишься. Сам посуди, какую кашу заварил. Трудно было этих крыс отлупить по-человечески? Теперь начнется… Думаешь, люди Кроева такие же дураки, как он сам? Так что прошу — нет, даже приказываю! — впредь быть осторожнее. Ты не Искусник, ты простой русский журналист. Вот и действуй в рамках.
— Учту, князь, — поклонился Игорь. — Но должен заметить, что нам скандал с Кроевым на руку. Чем меньше во власти будет таких фигур, тем полезнее для дела.
— Аргументы? — прищурился Вадим Александрович.
— Аргументы я его раз уже приводил. Такое наглое, циничное зло не вписывается в рамки обычного здешнего зверства. Оно реакцию вызывает, возмущаются люди, и возмущенный разум у них кипит. В таком состоянии они открыты воздействию самых разных Смыслов. В том числе и нежелательных. Энтропия понижается, понимаете? Ну вот, смотрите. Если б этот Кроев просто воровал по-тихому, пилил бюджетики, брал откатики — на него никто бы и внимания не обратил. Психология обычного человека — меня не трогают, и ладно. Ну, дороги плохие. Ну, детские пособия маленькие. Ну, цены на коммунальные услуги высокие… перетопчемся, перетерпим, сэкономим. А вот когда нагло отбирают твою собственность, чисто по-бандитски, — тогда каждый подумает: а когда моя очередь? И столько, знаете ли, мыслей тогда появляется, такие горизонты могут открыться… Это как камень — на нем ножи могут тупиться, а могут и затачиваться…
— Гарран, — вздохнул Вадим Александрович, — ты ведь знаешь: мы не должны вмешиваться в политику. Просто права такого не имеем. То, что ты говоришь, — оно не лишено логики, но и эти мысли — очень не новые, уж поверь старику. Поэтому, — он выпрямился и внимательно посмотрел на Игоря, — постарайся больше ни во что подобное не влезать. Из этой истории выкручивайся самостоятельно, умения тебе хватит. По физику своему работай, по церковным делам не лезь, не потянешь. Следующая связь — через две недели. Надеюсь, к этому сроку у тебя по Таволгину будет ясность. Ну все, ступай.
Вадим Александрович выхватил саблю и очертил клинком круг. Мгновенное движение — только травяной свет месяца отразился на полированной стали. А потом в воздухе возникла багровая окружность диаметром в человеческий рост, засверкала языками холодного пламени.
— Да, — напоследок добавил князь, когда Игорь уже одной ногой шагнул в плотную тьму, — босиком-то не ходи. Простудишься.
Как всегда после связного сна, в первые секунды болели глаза. Игорь проморгался — и отпустило. Та же комната, тот же монитор высвечивает письмо неизвестного доброжелателя, та же чашка с недопитым чаем. И тебе, увы, снова тридцать пять.
4
— На самом деле деньги — это не главная наша проблема, — вздохнул Алексей Павлович. — То есть их тоже, конечно, не хватает, но как-то все же решается. То грант выбьем, то спонсор какой-нибудь раскошелится… Самое главное — это родители. Понимаете, Игорь, они Отдают нам детей, когда, извините за выражение, их в одно место клюет жареный петух… ну, это вы в текст, конечно, не включайте.