Господин Ветер

— Впрочем, я на него особо не смотрел. Даже во сне. Правда, и восход проспал. Так что баланс силы соблюден. Будем собираться?

Днем улицы оказались совершенно другими. Одно-двухэтажные дома в палисадниках, цветные заборы, сирень, малина, вездесущая крапива — словно не Казахстан, а какая-нибудь Московская область. Ближе к центру — стандартные пятиэтажки, не имеющие национальной принадлежности — что здесь, что в России, что в Африке — одинаково безликие. Другое дело, когда по белому кирпичу или штукатурке выложен простой орнамент или раскрашены балконы — дома сразу приобретают лицо, оживают.

Хлеб и сыр, купленные в придорожном магазине плюс вода во фляге — вот весь завтрак. Они ели прямо на ходу, отламывая горячие куски буханки и укладывая на неровную пористую хлебную губку пластинки сыра. Вдоль трассы тянулась бетонная ограда — завод или автобаза, и длина ограды была длиной их завтрака: последний кусок хлеба, уже без сыра, исчез как только кончился забор. Впереди же предстоял десерт — торговцы фруктами: цветной ряд людей вдоль дороги, у которых можно аскануть или купить арбуз-дыню-персик-яболко…

— Вот и десерт на подходе, — сказал Крис. Даже во время еды он успевал взмахивать рукой с псевдобутербдом перед каждой попутной машиной. — Чего вы желаете, сударыня?

— Пожалуй, что яблок.

— Тогда соблаговолите оставить во фляге немного воды. Ибо эти чрезвычайно полезные для полости рта, как, впрочем, и для всего тела, фрукты следует мыть.

Но начал Крис с торговки, по одну сторону которой лежала зеленая гора арбузов, а по другую желтая — дыни.

— Нет ли у вас каких-нибудь побитых или попорченных, — обратился он к ней, трогая взглядом, словно проверяя на подгнилость трещиноватость и помятость дынную гору, — которые все равно не продадите?

Это вопрос заданный на базаре в Симеизе десятку другому торговцев, приносил такое же количество халявных подпорченных, а на деле самых спелых фркутов-овощей-ягод, ведь подпорченность, от которой воротили нос богатые цивильные отдыхающие, состояла в этой самой помятости или трещиноватости, и если плохую, как правило, весьма незначительную часть, обрезать, остальной фрукт-овощ-ягода был весьма и весьма вкусным. Лагерь на Кипарисах кормился таким образом целых два месяца. Однако, стоило отъехать от Симеиза в Симферопль, халявных фруктов становилось все меньше, ибо в их стоимость начинала входить цена доставки. У торговцев на трассе найти бесплатную дыню было еще труднее.

А здесь тем более: бахчи остались в тысяче километров позади, но Крис рискнул, и в итоге — вот они: арбуз, дыня, а также яблоки, купленные почти за бесценок после долгой торговли.

Галка зажала бок яблока зубами, раздула щеки.

— Ты похожа на хомяка. — сказал Крис, — который как ни старается, не может засунуть за щеку… чего там хомяки едят?

Крис задумался. Галка успела откусить и прожевать, когда он, наконец, придумал, что же такое хомяк не может засунуть за щеку.

— Ты похожа на большого хомяка, который пытается съесть маленький колобок.

— Уже нет. А ты сам можешь засунуть яблоко целиком в рот?

— Вот еще. Знаешь историю про чувака, который лампочку в рот засунул?

Галка хрустнула яблоком и отрицательно замотала головой.

— Знаешь, такие круглые лампочки на сто ватт. Или там на семьдесят пять. Засунуть-то засунул, а вытащить никак.

Галка, продолжая жевать, рассмеялась.

— Вот значит, — продолжил Крис, — перепугался, не дай бог челюсти сведет, так вообще засада. Представляешь, лампочка во рту лопнет. Друг рядом был, повез в травму. Там врач вколол что-то, — Кристофер указал на щеку, — челюсть отпустило. Значит, лампочку вытащили, дали ему в руку. А чуваку и спасибо-то не сказать, так с открытым ртом и остался. А врач говорит, ничего, лекарство рассосется, отпустит. Приятель его взял мотор, поехали они назад. Разговорились с таксистом, тому интересно, что за человек такой, челюсть отвисшая, лампочку в руке держит. Друг все и рассказал, что лампу в рот засунул, назад никак. Я и сам, говорит не понимаю. Ну и взял сдуру, стал таксисту показывать — та же история. В итоге — снова в травму. И — уже двое с отвисшими челюстями.

Крис так натурально изобразил потерпевшего друга потерпевшего, что Галка уже не могла жевать. Да и Крис вынужден был прервать рассказ — ее смех отразился в нем самом.

— Это еще не все… Таксист, естественно тоже не удержался. Слава Богу, недалеко отъехал, вернулся в травму, а там в коридоре света нет. И врач вот такой. — Крис в очередной раз изобразил человека после поедания лампы.

— Надо попробовать.

— Лампочки нет. Да куда-бы я тебя повез?

— Можно на груше, например.

— Грушу в следующий раз купим.

Дыня и арбуз потребовали остановки — на ходу не съешь.

— Бесконечный пикник на обочине, — сказал Крис, — скоро полдень, а мы никуда не едем.

— Зато в кайф едим.

— До Кустаная отсюда около семисот.

— Как от Питера до Москвы. Один день.

— Здесь другие мерки. Не та трасса. Здесь, слава Богу, еще тепло, а вот в России уже осень. Дубак.

— Жалеешь о свитере? Что у той герлы?

«Как это ты запомнила? — подумал Крис, — Ха, сестренка, ты, никак, ревнуешь. А как же фрилав? Эдак я тебя буду ко всем братишкам ревновать. А может и ревную. К Сэнди. Особым способом. Впрочем и среди хипни бывают Санта-Барбары. Еще какие. И романтика и безнадежная любовь и все такое… А что такое… Бывает такое… Такое сякое… И всякое тоже бывает».

— Какой герлы?

— Которую ты по дороге в Алма-Ату трахнул.

— Почему обязательно трахнул?

— По тебе видно.

— Ну, знаешь…

— Да не парься, — Галка улыбнулась, — я не против. К тебе на трассе любая герла приколется. И я тоже вот. Она прильнула к Крису и поцеловала его в губы.

«Вкус дыни и свежих яблок, — подумал Кристофер, — Галка, Галка, птица летящая, как можно тебя не любить».

Совершенно неожиданно, когда я уже написал половину книги, а все, что в ней — не выдумано, а просто записано, даже некоторые персонажи порой имеют те же имена, что и существующие вне текста реальные люди (но на всякий случай скажу стандартную фразу — любые совпадения случайны. Можно считать, что персонаж текста, и одноименный герой этой жизни — всего лишь тезки, живущие по разные стороны кривого зеркала, они порой совершенно непохожи друг на друга. Однако, называя, мы уже протягиваем невидимые нити между тем и другим, и в зеркалах появляются двери, и взаимовлияние неизбежно… Читая чужие тексты, я и сам попадался на удочку несовпадений : так в рассказе моего друга, писателя Павла Крусанова, легендарный доктор Буги, психиатр, бескорыстно отмазавший немало хороших людей от армии, вдруг стал совсем другим — хитрым прикольным игроком «по жизни». Я знал доктора Буги и пил с ним портвейн на Петроградской, я даже слушал его безумные пьесы, которые Александр Михайлович, так его звали, вместе с бутылками и направлениями на лечения в психдиспанцеры носил в своем неизменном старом кожаном портфеле, и прочитав Пашин рассказ, вдоволь отсмеявшись, вдруг почувствовал некое возмущение: «Нет, доктор Буги совсем не такой!» Лишь потом пришло осознание — это другой доктор Буги. Доктор Буги параллельного мира. А потом, в книге Наля Подольского, я нашел третьего доктора Буги — сторчавшегося, но весьма талантливого психиатора-гипнотизера и афериста, пишущего сценарии. Наль, правда, прозвище оставил, но имя-отчество изменил. Теперь, после этих строк, уже появляется четвертый — доктор Буги моего текста, и т.д.), так вот, совершенно неожиданно, я вдруг заметил, что Галка в книге присутствует как некий подмалевок, декорация, на фоне которой происходит движение Кристофера.

И я спросил себя: «Разве она здесь лишь для того, чтобы все его телеги не летели в пустоту, разве она безликий собеседник, кивающий или мотающий головой: «Да-да, нет-нет», и большего не нужно, не нужно рисовать лицо, не нужно придумывать голос, достаточно просто одного ее присутствия?»