Господин Ветер

А человек в плаще оказался одним из веселых одесситов, приколовшихся к играм со снами, к общению с расширенной реальностью, и когда появились на склоне двое спутников незнакомца, чувак и герла, в обычном, туристском прикиде, все встало на свои места.

Стоило достроить воспоминание, как вызванные Крисом образы исчезли, слились с облаками, от которых никогда не дождешься дождя. Не дождешься дождя. Дождь тот, кого дожидаются. Так что ли?

— Крис!

— Что?

— Мне становится страшно, когда ты такой.

Теперь перед ним была лишь Галка, классная девчонка, настоящая заботливая сестренка, и она загораживала собой трассу от Кристофера и Кристофера от трассы.

— Какой?

— Никакой.

— Отойди в сторонку, меня не видно. — Крис улыбнулся. — Вот так.

Машина пронеслась мимо, став линией, отделяющей предисловие от собственно рассказа, и Крис продолжил:

— Ну вот, поднялись, а в этих пещерах — одесский пипл. И ночуют они в гробах. Там, где раньше лежали останки монахов. Специально, чтобы смотреть особые сны. Говорят, очень вставляет.

— А что с ними стало потом?

— Ничего. Две недели пожили, домой поехали. Там с водой тяжело. На горе нет, приходилось вниз спускаться. И нас тоже вскоре эзотерики достали, мы в Симеиз свалили. Вдесятером. Даос, Умка, Леха, — начал перечислять Кристофер.

— Про кипарисы ты рассказывал.

— Или вот еще, — продолжил Кристофер, — мой одноклассник, Колян. Он работал во ВСЕГЕИ. Геолог. На Васильевском. Ну так вот, я как-то остался на шестнадцатой, знаешь вписку у Ленки. И вдруг в шесть утра — звонок в дверь. Там звонок дверной такой хитрый — раз нажмешь, полчаса звонит. Не проснуться нельзя.

— Знаю. — Галка кивнула.

— Открываем, смотрим — Колян… Весь в земле, в репьях каких-то. Я спрашиваю: «Ты чего?» А он: «Извини, брат, не в том склепе спал». Оказывается, всегеишники нажираются на Смоленском кладбище, а потом ночуют в склепах. В условиях, близких к походным. Поля-то отменили, денег в конторе нет.

— А в Крыму, эта якобы Рэйнбоу-деревня, она постоянно действует?

— Не знаю. Был там организатор, Саша Макаров. Дядька лет сорока пяти. Кстати, я не сразу этот лагерь нашел. Умка сказала — возле кладбища. Я совершенно запарился — никто ничего не знает. И было совсем уже обломался, слышу кто-то блюзы в кустах лабает. Смотрю — Ваня Жук. Он-то меня и привел. Оказывается, не за кладбищем, а за солнечным телескопом. Смотри, КАМАЗ идет. Пустой.

— Рука Кристофера превратилась в пропеллер, а на лице появилась широкая дурацкая улыбка.

— Не кривляйся, так вообще не остановятся.

Однако, вопреки Галкиному предостережению, машина остановилась. Водитель улыбался.

— В сторону России, — сказал Кристофер.

— До Караганды. Но я спать скоро буду.

— Отлично. Когда будете спать, мы вылезем.

Драйвер кивнул.

— Только мы не заплатим.

— Ничего страшного.

Машина тронулась, и Кристофер продолжил рассказ о Научном. Судя по очкам, европейскому, немного лошадиному, но с признаками интеллекта, лицу драйвера, тот к такому продолжению должен был отнестись спокойно.

— Ну вот, и эти крымские эзотерики поголовно практикуют голотропное дыхание.

— Какое-какое?

— Голотропное или холотропное. Это некто Гроф придумал. А начинал он вообще-то со сходного — ЛСД-терапии. Вобщем, сначала он кормил людей кислотой, а затем предлагал вспоминать момент рождения.

Галка недоуменно посмотрела на Кристофера.

— Ну, по теории этого Грофа, многие, если не все, заболевания человека связаны с трудностями рождения, с родовыми травмами. И человек, поев кислоты, снова проходит этот путь, исправляя прошлые ошибки. И таким образом становится здоровым.

— Туфта типа дианетики, — сказала Галка. — Я под кислотой ощущаю совсем другое.

— Я тоже так думаю. Хотя не нам судить. Может, если бы ты специально, в терапевтических целях настраивалась на момент рождения, ты бы пережила его.

— Угу. — В ее голосе чувствовалась ирония.

— Я, правда, тоже так не думаю. Я думаю, что ты пережила бы запрограммированную этим самым Грофом иллюзию. Но дело в другом. В какой-то момент он понял, что кислота не нужна, достаточно пересытить организм кислородом. То есть под определенного рода музыку предельно глубоко дышать. А затем наступает момент вруба.

— Мы это в школе делали, — влез в разговор водитель, — дышишь дышишь, потом тебе кто-нибудь на грудную клетку надавливает и тебя выключает.

— И мы, — сказала Галка.

— Нет, это немного другое. Но делать сию процедуру следует в присутствии опытного человека. Так, по крайней мере, они утверждают.

— А кислота, это что? — спросил драйвер.

— Кислота — это ЛСД. Диэтиламид лизергиновой кислоты. Или его аналоги.

— Так эти ваши дианетики, выходит, просто наркоманы.

— Тут разные вещи. Дианетика это не голотропное дыхание. Совсем другое. Еще хуже. Религия без бога, придуманная посредственным фантастом. — Кристофер снова, уже который раз на дню, вошел в роль профессора. — А про наркоманию трудно говорить. Вот вы водку пьете?

— Ну, скажем, да. По праздникам. — Водитель рассмеялся.

— А для чего?

— Ну, расслабиться. С друзьями.

— А наркоманом или алкоголиком себя считаете?

— Нет, конечно же.

— Потому что нет болезненного пристрастия. Я думаю, так же и с травой и с кислотой. Она кое-кому тоже нужна, чтобы расслабиться. Или расширить двери восприятия. И пока нет зависимости, человек наркоманом не является. Это, конечно же, мое личное мнение. Я понимаю наркоманию гораздо шире — наркомания это любая болезненная привязанность.

— Есть же слово трудоголик, — добавила Галка.

— Но меня оно не касается, — улыбнулся водитель.

— Нас тоже.

— А вот это, увы, касается меня. — Он кивнул на гаишника с жезлом, неожиданно появившемся на трассе. — Вылез, паучина.

— Драйвер-то, однако, культурный, — сказал Кристофер, когда тот, прихватив бумаги, выскочил из машины и принялся базарить со стражем порядка. — Говорить умеет.

— Хорошо в школе учился. Много книжек читал.

— Во, уже идет.

— А как вы назовете болезненное пристрастие к деньгам. — Водитель уже влезал в кабину. — Вот где настоящая наркомания.

— Они говорят, их дорога кормит.

— Вот, вот, дорога кормит. Ряхи наели. Казахская мафия.

— Мафия везде, но… — По интонации драйвера, Крис понял, что тот сел на своего любимого конька, и попытался увести разговор в сторону от «о наболевшем», однако водитель уже не мог остановиться.

— Именно мафия! Вы же знаете как. Здесь всяк свояк свояка тащит. А работают русские, немцы. Ты посмотри на поселки вдоль трассы. Там, где домик голубенький, деревья вокруг, штакетничек, огород — значит, немец живет. А у казахов ворота нараспашку, заблевано, засрано, простите за выражение, пьяный хозяин на крыльце лежит, вокруг дети грязные бегают. А как начальником назначат, сразу — пузо, гонор. Я в институте работал, так директор, или начальник цеха обязательно казах. А главный инженер — уже из меньшинств. Все на себе и тащит.

— Но не все же казахи такие. Вон на трассе водителей сколько.

— Не все. Но многие. Про них даже анекдот есть. Хотите…

Кристофер и Галка одновременно кивнули.

— Значит, попали на необитаемый остров русский, казах и украинец. — начал драйвер громким голосом, словно выступал перед тысячной аудиторией, — делать, значит, нечего, русский стал дом строить, дорогу провел, украинец свиней поймал, приручил, а казах… Казах ничего не делает, похаживает, живот поглаживает, в доме живет, сало ест. Надоело русскому и украинцу, подступили они к казаху с кулаками. Ты чего это… — водитель сделал театральную паузу, — а он в ответ: «Меня трогать нельзя, я ваш участковый». Ну мент, то есть.

— Здесь еще хорошо, резни нет.

— Так им резать лень, — сказал водитель, но тут же поправился, — Нет, я не спорю, казахи народ незлой. Хороший даже. Камней за пазухой не держат. Но ленивый.