Страница 3 из 42
— Разумеется, — сказал председатель суда Буаруж, — наш карлик, как мне передавали, очень был задет, услыхав на гулянье, что красавец Мило, товарищ прокурора в Невере, показывая на башенки Ла-Бодрэ, говорил господину де Кланьи: «Все это достанется мне!» — «Но, — возразил наш прокурор, — ведь он может жениться и иметь детей». — «Это ему недоступно!» Можете себе представить, какую ненависть затаил заморыш де ла Бодрэ к великану де Мило.
В Невере существовала мещанская ветвь рода Мило, сильно нажившаяся на торговле скобяным товаром, вследствие чего представителю ее удалось сделать себе карьеру по судебному ведомству, где оказывал ему покровительство покойный Маршанжи.
Быть может, приличнее было бы теперь же устранить из этой истории, где мораль играет столь важную роль, все низменные материальные интересы, которым целиком был предан г-н де ла Бодрэ, рассказав вкратце о результатах его домогательств в Париже. Кроме того, это разъяснит кое-какие таинственные стороны современной истории и те скрытые затруднения, какие встречали министры на политической арене во время Реставрации. Министерские обещания были так малонадежны, что г-н ла Бодрэ нашел нужным отправиться в Париж в то самое время, как кардинал был призван туда на сессию палаты депутатов.
Вот каким образом выпутался из положения герцог Наваррен, первый из должников, подвергшийся угрозе со стороны г-на де ла Бодрэ. Однажды утром наш сансерец увидел, что к «Отелю Майнц», где он остановился, на улице Сент-Оноре, возле Вандомской площади, подъехал министерский поверенный, большой дока по делам ликвидации. Этот элегантный господин, вышедший из элегантного кабриолета и одетый как нельзя более элегантно, должен был подняться в номер 37, то есть на третий этаж, в комнатку, где застал нашего провинциала в то время, как тот варил себе на печурке кофе.
— Не с господином ли Мило де ла Бодрэ имею честь…
— Да, — ответил человечек, запахивая халат.
Оглядев в лорнет этот халат — плод нечестивого союза древнего узорчатого плаща г-жи Пьедефер и платья покойной г-жи де ла Бодрэ, — посредник нашел, что человек, халат и глиняная печурка, где в жестяной кастрюльке кипело молоко, достаточно красноречивы и что все тонкости тут излишни.
— Держу пари, сударь, — начал он развязно, — что вы обедаете за сорок су у Юрбена, в Пале-Рояле.
— Почему же?..
— О! Мне помнится, я вас там видел, — не сморгнув глазом, ответил парижанин. — Все кредиторы владетельных особ там обедают. Вы ведь знаете, что с первейших вельмож насилу получишь десять процентов долгу… Я не дал бы и пяти за векселя покойного герцога Орлеанского… и даже… (он понизил голос) его высочества…
— Вы пришли купить мои документы? — спросил винодел, воображая себя проницательным.
— Купить?.. — усмехнулся посредник. — За кого вы меня принимаете?.. Я господин де Люпо, чиновник по принятию прошений, первый секретарь министерства, и я пришел предложить вам полюбовную сделку.
— Какую?
— Вам, сударь, небезызвестна точка зрения вашего должника…
— Моих должников…
— Пусть должников, сударь, но вы знакомы также и с положением их дел: они в большой милости у короля, денег же у них нет, а расходы по представительству громадные… Вам небезызвестны также затруднения политические: нужно восстановить аристократию перед лицом грозного третьего сословия. Мысль короля, которую Франция не умеет ценить, заключается в том, чтобы создать из палаты пэров национальное учреждение, подобное английскому. Для осуществления этой великой мысли нужны годы и миллионы… Положение обязывает, и герцог Наваррен, который является, как вам известно, первым камергером двора его величества, не отрицает своего долга, но он не может… (Будьте рассудительны! Учтите политическую сторону! Мы едва выбираемся из пропасти революций! Ведь вы тоже принадлежите к аристократии!) Итак, он не может уплатить вам…
— Милостивый государь…
— Не спешите, — сказал де Люпо, — послушайте… Он не может уплатить вам деньгами. Что ж, как умный человек, примите уплату в виде милостей… королевских или министерских.
— Как! Мой отец в тысяча семьсот девяносто третьем году дал сто тысяч…
— Дорогой мой, не отвечайте упреком! Послушайте, вот вам задача из политической арифметики: должность податного инспектора в Сансере свободна; г-н Гравье, бывший главный казначей армии, имеет на нее право, но не имеет шансов; у вас есть шансы, но нет никакого права; вы получите эту должность. Прослужив три месяца, вы подаете в отставку, и господин Гравье вручает вам двадцать тысяч франков. Мало того, вас представляют к королевскому ордену Почетного легиона.
— Это уже кое-что, — промолвил винодел, прельщенный гораздо более суммой, нежели орденской лентой.
— Но, — продолжал де Люпо, — вы убедитесь в расположении его превосходительства, лишь когда возвратите его светлости герцогу де Наваррену все ваши документы…
Винодел вернулся в Сансер в качестве податного инспектора. Шесть месяцев спустя он был замещен г-ном Гравье, который во время Империи прослыл одним из любезнейших чиновников министерства финансов и, разумеется, был представлен г-ном де ла Бодрэ его супруге.
Едва освободившись от должности инспектора, г-н де ла Бодрэ явился в Париж для объяснений с прочими должниками. На этот раз он получил место референдария по министерству юстиции, титул барона и орден Почетного легиона. Продав должность референдария по министерству юстиции, барон де ла Бодрэ нанес несколько визитов последним своим должникам и снова появился в Сансере, уже в качестве чиновника по принятию прошений, а также королевского комиссара при одной анонимной компании, учрежденной в Нивернэ, с жалованьем в шесть тысяч франков, — это было уже настоящей синекурой. Таким образом, простак ла Бодрэ, казалось, сделавший с финансовой точки зрения ужасную глупость, в действительности совершил блестящую операцию, женившись на мадемуазель Пьедефер.
Благодаря мелочной расчетливости и денежному возмещению за национализированные в 1793 году имения отца, этот человек в 1827 году осуществил мечту всей своей жизни! Уплатив четыреста тысяч франков наличными и приняв на себя обязательства, которые, как он выражался, обрекали его в течение шести лет питаться одним воздухом, он мог купить на берегу Луары, двумя милями выше Сансера, поместье Анзи, с великолепным замком, построенным Филибером Делормом и составляющим предмет справедливого восхищения знатоков. Наконец-то он попал в число крупных землевладельцев края! Но вряд ли радость по случаю учреждения майората, состоявшего из поместья Анзи, ленного владения Ла-Бодрэ и имения Ла-Отуа, на основании королевской грамоты от декабря 1829 года, вознаградила гордость Дины, понявшей, что теперь ей придется терпеть тайную нужду вплоть до 1835 года. Благоразумный де ла Бодрэ не позволил жене поселиться в Анзи или производить там малейшие перемены, пока не будет уплачен последний взнос за имение.
В этом беглом обзоре деловых приемов первого барона де ла Бодрэ виден весь человек целиком. Люди, знакомые с причудами провинциалов, узнают здесь страсть к земле, страсть всепоглощающую, страсть слепую, особого рода алчность, выставленную напоказ и часто ведущую к разорению вследствие недостатка равновесия между процентами по закладным и доходом с земель. Все, кто с 1802 по 1827 год насмехался над маленьким де ла Бодрэ, наблюдая, как он пешечком плетется в Сен-Тибо и занимается там делами с жадностью буржуа, живущего своими виноградниками, — все, кто не понимал его пренебрежения к милостям, доставлявшим ему должности, которые он бросал, едва успев их получить, разгадали наконец его тайну, увидав, как этот formica leo[12] ринулся на свою добычу, дождавшись минуты, когда мотовство герцогини Мофриньез привело к продаже ее великолепного поместья.
Госпожа Пьедефер переселилась к дочери. Объединенные состояния г-на де ла Бодрэ и его тещи, которая удовольствовалась пожизненной рентой в двенадцать тысяч франков, предоставив зятю имение Ла-Отуа, давали вместе солидный доход, приблизительно в пятнадцать тысяч франков.
12
Муравьиный лев (лат.).