Страница 91 из 140
— Если вы не дадите нам хотя бы неделю на восстановление.
Тут до слуха американца докатились, наконец, раскаты непрерывных разрывов, грохотавших над городом. Он обеспокоенно поднялся из-за стола.
— Слышите?.. Не кажется ли вам, что в нашем распоряжении остаются часы? Не время разводить тут лечебницы для партизан… Я доложу генералу, что из-за вашей непредусмотрительности девчонка не дала нам никаких показаний.
Японец покорно склонил голову и закрыл глаза, чтобы не дать американцу заметить загоревшейся в них ненависти.
Американец поспешно пристегнул пистолет.
— Я тороплюсь. Передайте от моего имени китайскому комиссару, что девчонка должна быть повешена. И не утром, когда этот увалень выспится, а сейчас же, на городском бульваре, чтобы её было хорошо видно.
Он уже взялся за ручку двери, когда японец остановил его:
— Если вы позволите, сэр, я передам от вашего имени, сэр, чтобы её повесили за ноги, сэр.
— Хоть за язык, если доставит вам удовольствие.
— Униженно благодарю вас, сэр. — И японец отвесил спине удаляющегося американца низкий поклон.
В этот миг над их головами послышался страшный грохот, и яркий свет ослепил японца. Он уже не видел, как отброшенный взрывом прыщавый американец раскинул руки и размазался по стене багрово-серым месивом из мяса, костей, сукна и извёстки. Это месиво даже не имело формы человека. Японец ничего этого не видел из-под сотни тонн обрушившегося кирпича, под которым исчезло его маленькое, так легко сгибавшееся в поклонах тело.
Командир отряда «Красных кротов» не спал всю ночь. Книжка лежала развёрнутыми страницами к одеялу. Он брал её и снова клал, не читая; все ходил и ходил из угла в угол по тесному подземелью и здоровой левой рукой нервно тёр поверх повязки больную правую.
Так он ходил, когда явился начальник разведки и доложил, что церковь миссии сгорела дотла, Янь Ши-фан отравился, а в плен взят американец Баркли. Потом пришёл начальник штаба и доложил, что с земли прибыла связь. Командир велел ввести связного, и в подземелье вошла Сань Тин. Она пошатывалась от усталости и с благодарностью оперлась о руку командира, усадившего её на кан.
Внимательно присмотревшись к командиру, словно мысленно сравнивая его внешность с полученным описанием, и проверив пароль, Сань Тин сказала:
— Генерал Пын Дэ-хуай не мог доверить этот приказ радио. Это очень важно. — И, прикрыв глаза, она, как заученный урок, проговорила: — Генерал Пын Дэ-хуай приказывает вам выйти в город. Там оборону южного вала держат две японские бригады, вы их, вероятно, знаете: те, что сформированы американцами для Янь Ши-фана. Это смертники. Поэтому взятие Южных ворот обойдётся нашим войскам во много жизней. Ваша задача: ударить японцам в тыл и облегчить задачу наших наступающих войск.
Она замолчала. Командир думал, что приказ окончен, и сказал:
— Хорошо.
Но Сань Тин остановила его движением руки и, наморщив лоб, как если бы старалась возможно точнее передать слова Пын Дэ-хуая, продолжала:
— Между восемью и девятью вечера дивизия Да Чжу-гэ должна достичь рубежа Голубой пагоды. Это будет его исходной позицией для атаки Южных ворот. От Голубой пагоды он даст вам сигнал красными ракетами: одна и две. — Сань Тин открыла глаза и, посмотрев на командира, раздельно повторила: — Одна и две! Это начало атаки.
— Хорошо, — ответил командир, — одна и две.
Несколько мгновений он, видимо, обдумывал приказ, но, вместо того чтобы отдать его начальнику штаба, преодолевая заметное смущение, снова обратился к Сань Тин:
— Ведь вы участвовали в операции против католической миссии?
— Да, — неохотно ответила она.
— Не видели ли вы там мою связную? Её зовут Цзинь Фын.
— Там было много девушек, — неопределённо ответила Сань Тин.
— Совсем маленькая девочка, — с застенчивой улыбкой пояснил командир, — у неё в косичке красная бумажка…
Сань Тин нахмурилась:
— Не помню…
— Да, да, конечно, — виновато проговорил командир, — об этом, конечно, потом…
Он стал отдавать приказания, необходимые для вывода отряда в город, а когда обернулся к Сань Тин, то увидел, что она спит, привалившись спиной к холодной стене подземелья. Ему показалось, что лицом она напоминает его маленькую связную. Только волосы её не были заплетены в косичку, а коротко острижены, как у мальчика, и на ногах были такие изорванные сандалии, каких он никогда не допустил бы у себя в отряде. Собственно говоря, это даже не были уже сандалии, а одни тесёмочки без подошв, перепачканные кровью израненных ног…
Это было 22 апреля 1949 года. Командир очень хорошо запомнил дату, потому что в этот день он вывел своих «кротов» на поверхность земли, освещённую лучами солнца. Ему это солнце казалось вовсе не заходящим, а поднимающимся над горизонтом. Из-за окружающих гор к небу устремлялись уже последние потоки света, а ему все чудилось, что это заря великой победы, восходящая над Китаем. Хотя и находясь под землёй, командир вовсе не был оторван от жизни своей страны и знал о великих подвигах народа на фронтах освободительной войны; эти подвиги никогда не казались ему такими сверкающе прекрасными, какою предстала победа сегодняшнего дня, ещё не одержанная, но несомненная. Сегодня «кротам» предстоял открытый бой наравне с регулярными частями войск Пын Дэ-хуая. И командиру казалось особенной удачей то, что нужно было драться с ненавистными японцами — наёмниками не менее ненавистных американцев.
Все ликовало в душе командира, когда он шёл подземными галлереями во главе своего отряда. Настроение его было настолько приподнято, что он, обычно тщательно взвешивавший каждое слово начальника разведки, теперь не очень внимательно слушал шагавшего рядом с ним высокого худого шаньсийца. А тот, как нарочно, именно сегодня, впервые за долгое знакомство с командиром, оказался необычайно разговорчивым. Когда он говорил, даже нечто похожее на улыбку пробегало по его тёмному, обычно такому хмурому рябому лицу.
— Ровно десять лет тому назад, — говорил шаньсиец, — неподалёку отсюда, в моей родной Шаньси, я вот так же шёл в полной темноте впереди отряда, которым командовал товарищ Фу Би-чен. Это было моё первое сражение с японцами, и оно едва не стало и последним. Тогда я получил пулю в спину от своих…