Страница 70 из 140
И она снова покачала головой.
Девочка ела лепёшку из чумизы и запивала водой, потом встала.
— Я готова.
— Хорошо, — сказал командир. — Исполняйте поручение, Цзинь Фын.
Девочка зажгла фонарь, подняла его вровень с лицом и установила длину фитиля. Пламя колебалось, маленькое, тусклое, красноватое. Девочка переняла фонарь в левую руку и спросила командира:
— Больше ничего не прикажете?
— Зайдёшь в музей и оттуда домой.
Девочка была так мала ростом, что ей вовсе не нужно было нагибаться в подземном ходе, где люди отряда передвигались почти ползком, однако от старших она переняла не только манеру ходить быстро-быстро, но и сгибалась, как большая.
Она уверенно бежала в пятне тусклого красноватого света фонаря. Только один момент там, где она пробегала, можно было видеть неровные стенки хода. Свод был такой же неровный. Местами он осел и его подпирали бревна крепей. Иногда путь девочке преграждали обвалы, и приходилось перебираться через кучи земли.
Цзинь Фын уверенно выбирала повороты среди ответвлений, зиявших по обе стороны главного хода; она разбиралась в этом лабиринте так, как прохожие распознают переулки родного города.
Когда в лицо ей потянуло свежим воздухом, девочка замедлила шаг и прикрутила фитиль фонаря. Ещё через сотню шагов дышать стало совсем легко. Девочка увидела над головой светлые точки звёзд. Она задула фонарь и поставила его в нишу стены. Когда она осторожно приблизилась к выходу, часовой, лежавший на животе, с американским автоматом в руках, посторонился. Она протянула ему ручонку, и он помог ей выбраться на поверхность. Оба молчали. Тут разговаривать не полагалось.
Через мгновение её маленькая тень слилась с непроглядной тьмой, царившей в овраге.
3
В те дни, если путник шёл в Тайюань с юга по дороге, огибающей Сюйгоу с западной стороны, то ему было не миновать мост «Четырех ящериц», перекинутый через правую протоку реки Фыньхэ. Этот мост был старинным каменным сооружением, украшенным по четырём углам изваяниями огнедышащих чудовищ, известных тут почему-то под мирным именем ящериц, хотя они нимало не походили на этих маленьких изящных зверьков. Впрочем, может быть, в шестом веке, к которому знатоки относили эти произведения древнего ваятеля, ящерицы и выглядели так воинственно. Четырнадцать веков — большой срок. За это время многое изменилось в Китае. Быть может, так неузнаваемо изменились и ящерицы. Гораздо удивительнее было то, что мост этот в те дни ещё стоял не взорванный, несмотря на то, что на протяжении последних тридцати лет японцы, гоминдановцы и американцы старательно разрушали в Китае всё, что могло служить переправой «красным», неустанно и беспощадно преследовавшим этих врагов народа, загнанных, наконец, к их последнему рубежу на китайской земле.
Миновав мост и свернув по первой дороге налево, путник сразу за пригорком попадал в неожиданно возникавшую среди широких полей густую зелень. Запущенная аллея, обсаженная старой акацией и вязами, вела к живой изгороди, скрывавшей железные прутья высокой решётки. Деревья аллеи были так стары, что стволы многих из них полопались до самой вершины, а ветви, как усталые руки, свисали к земле. Сквозь чугунный узор наглухо замкнутых массивных ворот был виден тенистый парк, из которого при малейшем движении воздуха доносился аромат роз. За густой порослью парка не было видно строений. Только над вершинами деревьев к небу тянулась игла католической церкви.
Хотя отсюда были уже видны предместья Тайюани и даже его кирпичная крепостная стена на горе, шум города сюда не достигал.
В те дни, к которым относятся события, на левом каменном столбе ворот красовалась большая чугунная доска с выпуклой литой надписью по-китайски:
Над этой надписью венчиком латинскими буквами была расположена надпись: «Ad majorem Dei gloriam».
На другом столбе яркая эмалированная доска лаконически гласила:
Под доской белела фарфоровая кнопка звонка. Если её нажать, то из скрытой в акациях сторожки появлялся большого роста китаец. Не отпирая ворот, он сквозь решётку спрашивал, что нужно посетителю, и, лишь сходив в миссию, возвращался, чтобы впустить путника или отослать его прочь. Если нужно было отворить ворота, привратник делал это с нескрываемым неудовольствием, словно в каждом посетителе подозревал врага.
Как сказано, человек этот был высок ростом, широк в плечах; черты его смуглого лица были правильны и тонки. Карие глаза глядели со строгостью. Он был молчалив и сдержан в движениях. Звали его У Вэй. Это был шофёр, он же сторож миссии.
С некоторых пор миссия мало походила на заведение религиозное. В неё не допускали богомольцев. Теперь тут, как в комфортабельном пансионе, отдыхали высшие тайюаньские чиновники и офицеры американской военной миссии, на средства которой, говорят, и содержалось все заведение.
Миссионеры исчезли из миссии, и её истинной хозяйкой в округе считали экономку Ма Ню, которую здесь называли «сестра Мария». Народная молва утверждала, будто эта женщина, изменив родине, пошла на службу полиции.
От ворот миссии к её большому каменному жилому строению вела запущенная каштановая аллея. Единственное, за чем в этом парке, повидимому, ухаживали, были розы. Бесчисленные кусты роз, алых, розовых, чайных, белых, источали сладкий аромат, расслабляющий волю, располагающий к лени и к ничегонеделанию, которое, по мнению Ма — Марии, было основным условием отдыха высоких гостей, пребывавших под её кровом.
Ма была ещё молодой женщиной небольшого роста, с лицом очень правильным и даже красивым, но слишком неподвижным, чтобы быть привлекательным. Глаза Ма были всегда полны грустной задумчивости, движения медлительны и спокойны; говорила она ровным голосом, не повышая его, даже когда сердилась. Эта мягкость, однако, не мешала ей быть придирчивой и строгой хозяйкой, державшей в страхе служащих миссии.