Страница 61 из 136
За это время Стил и Джойс так сжились с отрядом, словно проделали с ним весь тяжёлый поход 8-й армии. За две недели Джойс вдоволь насмотрелся на разрушения и опустошения, сопутствовавшие отступлению противника. Но всякий раз, глядя на окружавшее его, он воспринимал это с новой болью. Горе и нищета, до которых довела китайцев продажная шайка чанкайшистских управителей, были безмерны. Это было неизмеримо хуже того, что Джойсу приходилось видеть на другом полюсе самоотверженной борьбы народов за лучшую жизнь — в Испании. Джойс с возмущением думал о равнодушии, с которым мир взирал на море крови, льющейся в Китае. Чем больше негр уяснял себе политику некоторых держав, в особенности Англии и США, в китайских делах, тем больше убеждался в их вероломстве и в духе ненасытного стяжательства, руководившем каждым их действием. Даже «акты помощи», вроде присылки врачей и медсестёр и кое-каких медикаментов, диктовались только желанием не дать угаснуть войне.
Джойс был далёк от мысли обвинять в такой низости самих врачей и сестёр, приезжавших в Китай. Эти люди совершали тяжёлые переходы, подвергали свои жизни опасности со стороны мстительных японцев. Те, кто работал в госпиталях и в полевых отрядах, бывали подчас настоящими героями, они были полны самоотвержения и доброжелательства к китайским товарищам. В большинстве своём то были настоящие сыны своего народа — простые американцы. И они не были виноваты: американские генералы и коммерсанты делали свою подлую политику за их спиной.
Но Джойс не всегда мог преодолеть в себе чувство насторожённости, сталкиваясь тут со своими соотечественниками. Особенную неприязнь вызывали в нём появлявшиеся время от времени американские миссионеры. Никакие рассуждения не могли заставить его отказаться от уверенности: это враги. Джойс слишком хорошо знал роль католического духовенства в судьбе Испанской республики, за которую и он пролил частицу своей крови…
Взгляд Джойса скользнул по громоздившимся там и сям кучам глины, перемешанной с соломой, с обломками досок, с черепками посуды и грязным тряпьём. Ещё совсем недавно эти кучи, пахнущие дымом и черемшой, были человеческим жильём. Но японцы разрушали мирные деревни с таким ожесточением, будто это были укреплённые форты неприятеля.
За кучами бывших фанз почти до самого горизонта простирались поля. В полях беспорядочными клиньями разных форм и размеров колосились потравленные хлеба. Подёрнутый радужными переливами бирюзовой зелени, волновался ячмень. Он был низкоросл и редок, как вылезшие волосы старика. Левее, где плотной стеной высились заросли гаоляна, были войска гоминдана. Правее, примерно на том же расстоянии, должны были стоять японцы. Между японцами и отрядом Фу Би-чена протянулось большое болото. Оно прикрывало японцев от прямого удара Фу. Толковали, будто в этом болоте есть сухой проход, позволяющий пересечь его в направлении видневшейся верхушки ветряной мельницы. Существовала ли в действительности такая тропа, карта сказать не могла. Единственно точные данные в таких обстоятельствах могли бы дать местные жители. Но тут их не было. Все живое бежало, узнав о приближении отступающих японцев. Немногим меньше японцев население боялось и войск гоминдана. Народ плохо верил тому, что Чан Кай-ши способен честно выполнять соглашение с компартией Китая о действиях против японцев. Народ слишком хорошо знал и самого старого разбойника и тех, кто его окружал. Нравы пресловутых «четырех семейств» не были секретом для простых китайских людей.
В том положении, в каком Фу оказался со своим отрядом, можно было только гадать. Если войска гоминдановского генерала Янь Ши-фана, войдя в контакт с отрядом Фу, будут действовать, как предписывает соглашение, японцев можно будет зажать в клещи. Ни одному из врагов не удалось бы тогда уйти из мешка, задуманного Фу Би-ченом. В известном смысле это могло бы быть прекрасным завершением длительного и мучительного похода отряда. Но… в том-то и беда, что Янь Ши-фану нельзя было верить.
Размышления Джойса были прерваны появлением Фу Би-чена и Стала.
3
Фу Би-чен был худой цзянсиец, измученный лихорадкой. Когда-то он учился в Йеле, но уже почти забыл, что намеревался посвятить жизнь написанию истории иностранных вторжений в Китай. Взявшись за военное дело как за временную необходимость, вызванную жизнью, вроде хозяина дома, который берётся тушить пожар, вовсе не собираясь становиться пожарным, Фу в конце концов стал больше военным, чем историком. Вот уже двенадцать лет как он занимался военным делом.
Прочнее других событий из истории у него в памяти держались подробности тех эпизодов антикитайской борьбы иностранцев, участниками которых были американцы. Возможно, потому, что сам он провёл в Америке достаточно времени, чтобы понять лживость деклараций о свободе и демократии, прикрывавших политику Соединённых Штатов. Фу Би-чен прекрасно помнил и не раз повторял своим соотечественникам имя Фредерика Таунсенда Уорда из Салема, чью могилу американские коммерсанты сделали впоследствии местом поклонения. Фу Би-чен рассказывал о том, как американские торговцы Шанхая собирали средства на формирование шайки этого Уорда, намеревавшегося «показать тайпинам, что такое настоящие американские парни». Фу Би-чен собрал в своё время достаточно подробностей о подлой роли, какую сыграли корабли военно-морского флота США в событиях, приведших к заключению злополучного тяньцзинского договора. Фу Би-чен рассказывал, как американские корабли «Портсмут» и «Левант», прикрываясь правом нейтралов плавать по реке Кантон, закрытой китайцами для вторжения англичан, подвергли бомбардировке китайские укрепления и разгромили их без всякого к тому повода со стороны китайцев, ради прямого содействия своим «белым братьям». Фу Би-чен отыскал в истории данные, разоблачающие провокационные действия американского коммодора Тэтнолла под Дагу, приведшие к высадке американцев в Тяньцзине и к созданию там американской концессии.
А услуги Уорда китайскому императорскому командованию? Не он ли возглавил солдат императора, чтобы вместе с английскими солдатами генерала Стэнли и французскими матросами адмирала Портэ отбить у тайпинов Шанхай?