Страница 40 из 136
Генерал с разочарованием видел, что разговор, искусно направляемый кардиналом, вертится вокруг общих мест. Гаусс вслушивался во вкрадчивые интонации бархатного голоса кардинала. Он больше удивлялся чистоте, с которой итальянец владеет немецким языком, чем вдумывался в смысл витиеватых фраз. Но вот он услышал и что-то интересное:
— …Святейший престол против растлевающей свободы совести, печати, союзов и собраний. Эти-то свободы и являются способами распространения идей, не совместимых с догматами святой церкви. Будьте бдительны! Даже в такой момент, как переживаемый нами период торжества порядка в большей части мира, опасно почивать на лаврах. Нельзя позволить противникам порядка, установленного богом, вновь захватить то, что было отвоёвано с такими усилиями.
— Людям нашего воспитания трудно примириться с грубостью ефрейторов, усевшихся в диктаторское кресло, — без обиняков заявил Гаусс.
— Сын мой, церковь явилась одной из первых жертв грубости «ефрейтора», и тем не менее… — Пачелли сделал многозначительную паузу, — святейший престол был первым государством, поддержавшим фюрера. Необходимы терпение и вера в провидение. И руками неразумных оно может творить благо. Божественная миссия борьбы с заразой коммунизма возложена всевышним на Германию. Не нам противиться воле господней. Да свершится то, что должно свершиться. По святому писанию «проклят тот, кто верит в людей». Запомните это, сын мой, и не придавайте слишком большого значения тому, как выглядит меч, разящий врагов церкви. Лишь бы он был достаточно остр и тяжёл.
— В этом-то вы можете не сомневаться.
Пачелли ласково улыбнулся:
— Мне приятно слышать это именно от вас, генерал. К тем людям, с которыми нам предстоит бороться…
— Я плохо понимаю иносказания, отец мой.
— К проповедникам и последователям осуждённых церковью идей социализма и коммунизма нельзя применять слова нашего божественного учителя: «Прости им, ибо не ведают, что творят». — Голос Пачелли утратил бархатистость. В нем зазвучала ненависть: — Они ведают, что творят! Мы повелеваем вести борьбу против них с тою же беспощадностью, с какою святая инквизиция вела её против еретиков в средние века.
Но Пачелли тут же вернулся к прежнему мягкому, умиротворяющему тону, хотя смысл того, что он говорил, вовсе не был мирным. Он говорил о средствах, какими должна быть выполнена миссия борьбы с коммунизмом.
Его осведомлённость в чисто военных вопросах поразила Гаусса. Никакие достижения современной техники истребления не прошли мимо внимания кардинала.
Гаусс счёл уместным заметить:
— Средства, предоставляемые нам наукой, могли бы быть усилены во сто раз, если бы фюрер не помешал работе над одним очень интересным видом вооружения.
— Что-нибудь новое? — с интересом спросил Пачелли.
— Я не считаю нужным скрывать от вас, речь идёт об оружии, которое мы называем «фау»…
Лицо кардинала отразило полное удовлетворение.
— Не скрою: нам известно об этом оружии. — Поражённый Гаусс молча кивнул головой, а Пачелли продолжал: — Пусть вас не смущает то, что дело перешло к лицам, не носящим военного мундира. Оно в надёжных руках. Вы поступили бы вполне разумно, если бы передали эту работу иностранцам… У Германии нехватит средств для доведения этих дорогих работ до конца.
— Нет, отец мой! — воскликнул генерал. — Такие дела мы будем доделывать сами, хотя бы пришлось для этого ходить босыми…
— А я хотел помочь вам заинтересовать в этом «фау» американцев.
— Нет, нет!
Кардинал укоризненно покачал головой:
— Можно подумать, что вы забыли о конечной цели, которой все это предназначено. Законы, породившие силу, способную обрушить на голову врага «фау», являются выражением вечного божественного акта. В этом доказательство нерушимого единства всемирного порядка, за который мы с вами боремся… Противиться этому бессмысленно. И не все ли равно, кто применит эти силы природы для низвержения врагов апостольской церкви и порядка — вы или американцы?..
— Не поднимайте этой темы, отец мой, — решительно возразил Гаусс. — Мы никому не отдадим оружие, которое провидение вложило в руки нам. Нам, а не американцам!
— Помните, сын мой: только католическая церковь в состоянии решить, кто стремится к порядку и кто способствует его разрушению. Горе тем, кого она назовёт врагами.
— Почти по этому поводу я и хотел бы посоветоваться с вами… Польша всегда была верной дочерью церкви?
— Святейший престол всегда лелеял её, называя в пример другим любимейшей дшерью, — проворковал Пачелли.
— Нам необходимо знать, что сказали бы вы миру, трёмстам восьмидесяти миллионам католиков, если бы… — Гаусс не сразу решился выговорить: — если бы завтра Гитлер решил убрать Польшу со своего пути?
Пачелли наклонился над столом и посмотрел в глаза генералу:
— Вы спрашиваете об этом как католик?
— Нет, как немецкий генерал, — прямо ответил Гаусс.
Пачелли придвинулся ещё ближе.
— Спрашиваете меня, как скромного служителя церкви?
— Скорее, как человека, могущего ответить от имени Ватикана.
Пачелли молчал, не отрывая пристального взгляда от лица генерала. Наконец, понизив голос почти до шопота, произнёс:
— Вы мысленно клянётесь мне, что сказанное умрёт в этой комнате! Коль скоро к победе над Россией господу-богу угодно было бы пройти по телам всех трехсот восьмидесяти миллионов верных сынов католической церкви, мы не имели бы права сказать ничего иного, как только: «Да будет так».
— Значит, немцы могут?..
Пачелли резко откинулся в кресло и повелительно проговорил:
— Прошу, ваше превосходительство, не задавать подобного вопроса.
Наступило неловкое молчание.
— Нас беспокоит возможность выступления Франции, связанной с Польшей договором и известными обязательствами в отношении России, — сказал Гаусс.
— Обязательства в отношении России будут аннулированы, — с уверенностью проговорил Пачелли. — Что же касается остального, наш нунций в Берлине, монсеньор Орсениго, будет держать вас в курсе дела. Могу уверить ваше превосходительство, что церковь приложит все усилия, чтобы ни один верующий француз не поднял оружие в защиту России.