Страница 131 из 136
— Идёте докладывать?
— Он ещё спит.
Гопкинс нахмурился и несколько мгновений оставался в раздумье.
— Будить, пожалуй, не следует…
Это было сказано тихо и неопределённо, но Леги поспешил ответить согласным кивком головы и отправился к себе.
Прошёл час. В дверь его комнаты коротко постучали, и на пороге показался Гопкинс.
— Сам велел сейчас же сообщить в Тур, что Штаты готовы утроить помощь французам.
Ошеломлённый Леги отбросил карандаш.
— Вы ему всё-таки сказали! — В голосе адмирала слышался испуг, но он тут же рассмеялся и, поймав катящийся по столу карандаш, приготовился писать. — Ну же!
— Что вы намерены писать?
— Все, что угодно патрону: хотя бы об удесятерений нашей помощи Франции, но с маленькой припиской: «Однако не раньше, чем получим на это согласие конгресса…» Это спасёт его от неприятностей с мулами.
Несколько мгновений Гопкинс в нерешительности смотрел на Леги.
— Но ведь это же равносильно тому, что ответа не будет…
— Диктуйте, Гарри, — с усмешкой сказал адмирал.
В окрестностях Тура наступила предвечерняя прохлада, а в городе было ещё жарко. Старые каменные дома были накалены. В большом зале ратуши, с растерзанными галстуками, в одних жилетах, а кое-кто и без жилетов, все ещё сидели министры Франции. Воспалённые, сонно-равнодушные глаза, потемневшие от небритой щетины лица, пряди волос, неряшливо свисающие на потные лбы, позы — все свидетельствовало о том, что этим людям скоро будет безразлично все.
Министры ждали ответа из-за океана. Посол «великой заокеанской демократии» не дал себе труда последовать за французским правительством в Тур Уильям Буллит остался в Париже, чтобы встретить своих немецких друзей, и прежде всего, чтобы принять неожиданно и тайно появившегося в Париже Отто Абеца. В тот вечер 13 июня 1940 года, накануне вступления в Париж немецко-фашистских войск, в малой гостиной посольского особняка Соединённых Штатов Буллит сказал мужу своей бывшей приятельницы:
— Дорогой друг, пока я представляю тут Соединённые Штаты, вы можете быть покойны, — Буллит дружески положил руку на плечо Абеца. — Никто не вытащит из-под тюфяка умирающей Франции того, что предназначено вам… Если бы только я мог связаться с нашими друзьями в Вашингтоне…
— Что вам мешает?
— Телефонная связь с Америкой прервана.
— Я устрою вам разговор через Берлин, — после минутного колебания сказал Абец.
Действительно, оказалось достаточно нескольких слов Риббентропу, и тот обещал в ту же ночь связать Буллита с Леги.
После полуночи, когда Абец уже спал, Вашингтон вызвал Буллита по проводу через Берлин. Буллит услышал в трубке голос Леги:
— Можете информировать кого нужно: Рейно получит ответ дня через два. Примерное содержание: «Мы удвоим усилия, чтобы помочь Франции. Но для их реализации нам нужно согласие конгресса». Вы меня поняли? — спросил адмирал.
— Вполне… Не может быть никаких неожиданностей со стороны самого?
— Я беру его на себя.
— Короче говоря: положительного ответа не будет?
— Да, — решительно отрезал адмирал.
— Спасибо, Уильям! — вырвалось у Буллита.
— Не за что, Уильям. Только не теряйте времени там, а тут все будет в порядке…
Положив трубку, Буллит радостно потёр руки и про себя повторил: «Ответа не будет!..»
Утром Буллит сказал Абецу:
— Я очень хотел бы, чтобы вы, не теряя времени, отправились в ставку фюрера. Вы должны передать ему, что все в порядке: Франция должна рассчитывать только на себя. Значит, руки для действий над Англией у вас развязаны. Однако, — тут Буллит заговорил шопотом, — однако из этого вовсе не следует, что обязательства относительно России снимаются с фюрера. Напротив того: уничтожение Франции и право дать хорошего тумака англичанам — только поощрение, щедрое поощрение к активности на востоке…
Буллит настолько понизил голос, что даже если бы в комнате имелись самые тонкие приборы подслушивания, они не могли бы уловить того, что слетало с уст посла заокеанской республики и было предназначено для передачи самому отвратительному тирану, какого знала Европа тех дней, — Гитлеру.
Получасом позже Абец поправил перед зеркалом наспех наклеенные чёрные усики, надел очки, которых никогда до того не носил, и с ужимками сценического злодея покинул посольство через чёрный ход. Он спешил обежать ещё нескольких парижских друзей фюрера, прежде чем отправиться в его ставку с поручением Буллита. По пятам за ним следовал страшный слух: «Ответа не будет…»
«Ответа не будет… Ответа не будет!..»
Это сообщение поползло из Парижа. Оно летело по Франции, как струя отравленного ветра, проникало в города, в деревни, нагоняло бредущих по дорогам беглецов, извиваясь, ползло по рядам солдат: «Ответа не будет…»
Скоро слух достиг Англии. Он пробивался сквозь туман лондонских улиц, мутной мглой заволакивал и без того смятенные умы англичан: «Ответа не будет…»
Но ещё раньше, чем это сообщение стало известно в Лондоне, оно уже значилось в разведывательных сводках германского командования. Сводки лежали уже на столе Гитлера, Геринга, Кейтеля, Гальдера, Рундштедта и Гаусса. Канцелярия Риббентропа поспешно размножала копии для руководства нацистской партии: «Ответа не будет».
Все завертелось, как в бешеной карусели.
14 июня пал Париж.
16 июня, шантажируя Францию неизбежностью разгрома, Черчилль предложил ей стать частью Британской империи.
17-го Петэн объявил по радио, что взял на себя руководство правительством.
18-го Петэн и Вейган объявили все французские города с населением более 20 тысяч душ открытыми.
19-го французский кабинет не расходился целый день в напрасном ожидании ответа Гитлера на просьбу о перемирии.
20-го Гитлер приказал французским представителям явиться для получения условий перемирия.
Берлинская «Нахтаусгабе» писала: «Время жалости прошло».
Гаусс приказал подать себе легковой автомобиль в сопровождении двух броневиков. На прощанье он сказал Манштейну:
— Через несколько дней я вернусь, хотя делать здесь больше нечего. — И несколько иронически сощурил левый глаз за стёклышком монокля. — Советую не терять времени, если не хотите опоздать со своим следующим планом.