Страница 35 из 57
Стойкость и мужество чеченских бойцов опирались на дух и поддержку таких вот наших граждан. В период пребывания в Итум-Калинском регионе, в силу ограниченных возможностей для передвижения по дорогам, приходилось совершать горные переходы на многие десятки километров, в основном, пешком. Первый такой переход был совершён из Шатоя в Ведено — буквально за два дня до его оккупации российскими войсками. Оставив машину и Казбека в Чеберлойских горах, я и два моих охранника — Габаев Арби и Баталов Рашид — после четырнадцати часов горного перехода в вечерних сумерках спустились по Элистанжинской горе к окраине села Элистанжи, подвергаемому непрерывным воздушным и артиллерийским обстрелам. Мы вошли в этот населённый пункт прямо под носом российских войск. Село было почти пустое, если не считать чеченских бойцов, расположившихся в некоторых домах на постой. Не было и чётко организованной обороны, что меня удивило особенно. Об этом я на следующий день, в Ведено, прямо указал Аслану. Но Элистанжи уже было в руках русских. В тот вечер мне особенно запомнилось впечатление, произведённое нашим появлением в Элистанжи на нескольких жителей этого села, оставшихся там. Они были нескрываемо рады видеть Вице-Президента ЧРИ в этой ситуации рядом с собой. Видимо, впечатление усиливали и мой карабин, и привычная с первых дней войны неизменная форма одежды. Каждый приглашал к себе в дом и предлагал отдохнуть с дороги, переночевать. Расстались после крепких объятий, гордые единством судьбы. Как мне сказали, это были Янгульбаев Мовлди-хаджи, Данилбек и Шаха Гунакбаевы — элистанжинские бойцы площади Свободы. Два перехода было совершено из села Зумса в Рошни-Чу через Муьши-Чу, ставшим своеобразной перевалочной базой между южной и западной Чеченией. Величайшее дело делали тамошние хуторяне — Сайхан Батукаев, бывший работник ДГБ, его племянницы и племянник, круглосуточно обеспечивающие условия для отдыха и ночлега утомлённым от долгого перехода бойцам и другим путникам. А в Рошни-Чу нас радушно принимала семья Ахъяда Галаева, где так же днём и ночью бывало полно «постояльцев» — и бойцов, и представителей власти. Но основной штаб, всё же, находился у Даяна — благороднейшего чеченца и мусульманина, человека высокой гражданственности и патриота ЧРИ, дом которого, вместе с прилегающими двумя кварталами жилых домов абсолютно мирных людей, разбомбили российские стервятники 8 октября 1995 года. Последствиями, как известно всему миру, были многочисленные жертвы среди мирных граждан: в основном, женщины и дети. Но это ничуть не поколебало Даяна и его соседей в своих патриотических чувствах, а, наоборот, усилило ненависть к агрессору и неприязнь ко всему российскому и заложило в их сознание новый долг мести. Надо сказать, что ни миссия ОБСЕ, которая размещалась в Грозном во главе с представителем Франции господином Пеленом и выполняла посреднические услуги на так называемых «русско-чеченских переговорах», ни другие гуманитарные организации не сделали принципиальных выводов из этого злодеяния и многих других чудовищных преступлений российских агрессоров против мирных жителей Чечении, совершённых с начала этих переговоров. Вообще, международное сообщество на мировом и европейском уровне оказалось совершенно недееспособным в отношении российского государственного бандитизма в Чечении, что наталкивает на грустные мысли по поводу будущего нашего мира, если народы будут уповать на него. Но оптимизм вселяют неопровержимые факты, свидетельствующие о том, что многие народы сами берутся решать собственные проблемы — даже самые трудные и неудобоваримые для мирового сообщества.
В Итум-Калинском регионе, в частности, в селе Зумса, я осмыслил одну важную черту нашего народа (потом это подтверждалось и в других местах, где приходилось бывать в полулегальном положении): тщательно оценивать и примерять человека из власти к его должностному положению — через его поведение в конкретной ситуации и, только исходя из этого, строить взаимоотношения с ним. Это не относится к нормам гостеприимства, которые неукоснительно соблюдаются всегда, в традиционном минимуме. Речь идет о том, насколько близко к сердцу воспримет тебя тот или иной горец-чеченец. Выяснилось, что у людей очень много вопросов к власти — политического и социального характера. Даже война не списала ни одну из их проблем довоенной жизни, хотя многое они сами отодвинули до лучших времён. И пока мы не ответим на все их вопросы, эти люди так и будут находиться в двойственном положении: не то сторонники, не то попутчики. Хотя сами они убеждены, что являются сторонниками чеченской государственности и будут глубоко оскорблены, если поставят это под сомнение. Главным моментом в ответах на их вопросы должно стать чёткое определение: где основная политическая опора независимости и каковы приоритеты кадровой политики? Иначе говоря, нужно определиться: с кем мы — власть? Явно давал о себе знать и другой пробел в нашей государственной политике — отсутствие проработанной программы в области молодёжной политики. Ведь, за период с 1991 по 1994 годы мы так и не сумели взяться за укрепление молодёжной организации, вследствие чего, особенно, вузовская и учащаяся молодёжь осталась под воздействием гакаевых, бугаевых, ахмадовых и прочих лже-интеллигентов. Что сегодня сказывалось. Это были ошибки. И не просто… Возможно, что даже эта война спасла нас от разочарования в самих себе. Многие это осознают и благодарят Бога за милосердие. Я это ещё раз почувствовал в общении со многими людьми, оказавшимися между войной и миром, и даже с бойцами, ежедневно противостоящими смерти. Видимо, по этой причине и оказались многие добропорядочные люди, преданные идее независимости, духовного возрождения народа, в «глубоком тылу» (если так можно выразиться о «чеченском тыле»), в частности, и в том числе, мюриды Кунта-Хаджи — жители Грозного Умар, Балавди и Докка, которых я встретил в селе Зумса: как и многие другие, они нашли приют далеко от дома. И таких было полно: по всему Итум-Калинскому региону, да и в Урус-Мартановском, Ачхой-Мартановском, Грозненском, Шалинском, Веденском и других регионах. То есть, везде. Эти люди, которые могут и хотят служить делу независимости, остались незадействованными, в основном, по нашей вине, то есть по вине государственных руководителей: и на уровне центра, и на уровне местных властей. А это — огромный потенциал, который необходимо реализовать для окончательной победы в борьбе с русскими агрессорами. Кроме того, ещё далеко не до конца преодолена нами социальная и политическая близорукость, особенно в сельских местах, где политическая дифференциация только началась и имеет свою особую специфику. Ясно одно: именно в указанной выше среде необходимо искать политическую опору независимости, значит, и нашей власти. Там есть самое главное — ИМАН, чего не хватает (и всегда будет не хватать!) всякого рода «бывшим» и «маститым» всех мастей из «научной», «творческой», «культурной» и иной публики. Ориентироваться, думаю, надо на Махмуда Мухаева, муллу Мохамада из того же села Зумса, сын которого погиб под Петропавловской; на Мохамада из Бугароя; на муллу села Чинха и простую чеченку Аймани, которая своим интеллектом и гражданским сознанием оказалась намного выше многих государственных мужей; на таких, как Алман и Ахмад из Башин-Кале, Дахаев Абдулла из Чири-Юрта, алим Амир из Ведено и на многих им подобных, составляющих ядро простого чеченского народа. В этом меня убедила война: их простая чеченскость выше и перспективнее для судьбы нации и государства, чем европейская окультуренность и жеманство гражданских импотентов, называющих себя «деятелями культуры и науки» со своими докторско-кандидатскими регалиями и прочими званиями. Выше, прежде всего, тем, что простота этих рядовых граждан излучает ИМАН, который давно потерян многими из тех «культурных интеллигентов», а некоторые и не имели его вообще, от роду. Разумеется, что под категорию «докторско-кандидатских отщепенцев» подпадают не все, имеющие научные степени и звания. Война определила: кто есть кто? И народ сам всё увидел воочию. Тем более, увидят это и наши потомки. К такому мнению я приходил везде, где мне пришлось дислоцироваться за последний год, а это — самые различные уголки Чечении: Ярыш-Марды, Элистанжи, Махкеты, Борзой, Нихала, Зумса, Шалажи, Рошни-Чу, Башин-Кале, Итум-Кале… Вообще-то, нужно отметить, что тот потенциал, который хоть прямо и не был задействован на войну, именно в силу нашей чрезвычайно плохой организованности, особенно в молодёжной среде, все же, явился той силой, что удержала ситуацию в тылу и даже в местах, через которые прокатилась война, на позициях чеченской власти, несмотря на очень серьёзные происки вражеских элементов. В этом меня убедили конкретные примеры Нихалы, Башин-Кале и других сёл Ичкерии. Например, в Нихале ситуацию контролируют такие ребята, как Мансур, Саламу и Аббас, а в Башин-Кале — Имран, его братья, Магомед-Эмин и другая молодые парни, готовые выполнить любые возложенные на них задачи по защите независимости. Из этой среды и формируются вторые и третьи эшелоны ополченцев, державшие фронт…