Страница 5 из 13
— Так как насчет Афанасьева?
Дима Макаров сидел на краешке подоконника и нажимал на кнопки мобильника. Трубка была необычная, таких мне раньше видеть не приходилось. Хоть и рекламно тоненькая, но широкая. И сервисов, наверно, с полсотни — разве что функция забивания гвоздей не предусмотрена.
— Афанасьев имеется. Три тома, издавались в позапрошлом веке с шестьдесят пятого по шестьдесят девятый год.
Дима продолжал нажимать на кнопки. На экранчике размахивал руками лилипутик, ведущий прогноз погоды.
— Что за модель? — спросил я.
— Модель хорошая, — рассеянно произнес Дима. — С интернетовским телетюнером. И функцией видеосвязи. Мечты товарищей Стругацких сбылись стараниями господ японцев. Так как насчет Афанасьева?
— Я уже сказал, Афанасьев имеется.
Дима оторвал взгляд от своей игрушки и устремил его на меня.
— Стресс — путь к развитию сердечно-сосудистых заболеваний, — внимательно изучив мою физиономию, сообщил он. — Что с тобой сегодня?
— Пятерку, может, за диктант получил. Вот и радуюсь.
— Радости на твоем лице маловато. Да и сомневаюсь я насчет пятерки. Три, скорее всего… Так что ты там говорил насчет Афанасьева?
Я повернулся и стал уходить.
— Ладно, считай, что я тебя окликнул, — великодушно сказал Макаров мне в спину. — Я не гордый. Тем более, что интерес имею. Хочу, понимаешь, напроситься к тебе в гости для детального знакомства с библиотекой, в которой обнаруживаются издания девятнадцатого века. Торт с собой приносить?
— Лимонный, — потребовал я, обернувшись.
— Заметано. Попьем чаю. Побеседуем на модную тему о летающих тарелочках.
Макаров опять уткнулся в свой видеомобильник. У меня в груди похолодело.
Вы обращаете внимание на то, как движутся ваши ноги во время ходьбы? Не обращаете, просто идете, и все. А если вздумаете руководить собственной ходьбой, то ноги сделаются чужими, и вы будете переступать, как робот.
«Случайность. Про тарелочку — это случайность».
Я допереступал до своей парты и сел. Хотелось поднять глаза на Макарова, наблюдает он за моей реакцией, или нет. Нарочно стал смотреть в другую сторону. В другой стороне оказалась Полина Полетаева. Она почему-то в этот момент глазела на меня. «Обложили! — внутренне усмехнулся я. — Кольцо вокруг Старого Бизона смыкалось. Чахлая трава прерий пахла безнадежностью».
Я напружинил свои расшатанные нервы и уставился Полине в глаза, не отводя взгляда. Сразу стало припекать холодным карим пламенем. «Чего уставился, ничтожество? — презрительно спрашивали ее глаза. — Нравлюсь, что ли? Закатай губу обратно». Еще немного, и у меня, как всегда, зальются краской шея и щеки.
Я полез в ранец, достал бумажник с подмигивающей японкой и бросил его на парту. Вытащил и положил рядом учебник физики, тетрадку. Порылся зачем-то в карманах. Только после этого щелкнул никелированным замочком и извлек купюру.
Инопланетяне, похоже, отказались от долларов: сто евро. И таких бумажек здесь в плотной пачке ого-го.
Я посмотрел банкноту на свет, аккуратно сложил ее вчетверо и засунул в нагрудный карман. Бумажник небрежно бросил обратно в ранец и раскрыл физику.
Мимо просквозили легкие шаги Полетаевой. За моей спиной она остановилась и заговорила о чем-то с Кощеевой. Время от времени (я это спиной чувствовал) она бросала взгляды на меня. «Амеба ты одноклеточная, — зло протелепатировал я. — Отрезок одномерный. Кратчайшее расстояние от наживки до поклевки. Лучше вон димочкиным видеомобильником и часами „роллекс“ заинтересуйся. Потому что ты мелко плаваешь, Полетаева».
Физика по расписанию была последним уроком. Выйдя из школы, я отправился на пункт междугородной телефонной связи. С трудом отвалил двери из толстенного стекла, поискал глазами окошечко с надписью «Прием заказов». Там сидела девушка лет двадцати, с черными комьями туши, застрявшими в ресницах.
— Можно заказать разговор?
— Вызов адресата оформляется телеграммой, — раздался служебный голос. После чего ресницы содрогнулись, из них вынырнули глаза, оглядели окрестности и обнаружили меня:
— На телеграмму-то денег наберется?
— Наберется.
— Куда будем звонить?
— В Мексику. Город Нуэво Ларедо, авенида (я взглянул на свой помявшийся уже кусочек ватмана) — авенида Куаутемока, семьсот шестьдесят шесть.
Глаза сузились.
— Ты что, мальчик, с придурью? Больше заняться нечем?
Видно было, что междугородная телефонная связь не без удовольствия просунула бы руку в окошечко и дала мне шелобана по лбу. Я вытащил из нагрудного кармана стоевровую бумажку и положил ее на тарелочку для денег.
— Оформите со справкой, пожалуйста. А то я номера не знаю. Нужно позвонить сеньору Рамиресу Васкесу. А мой домашний…
Глаза скосились на розовую банкноту, а голос из-за стекла произнес:
— Охранника, что ли, позвать? Ну-ка, откуда это у тебя? Фальшивые?
Кажется, с валютой я сделал промашку. И довольно глупую.
— Извините, — поспешно сказал я. — Рублей случайно не оказалось. Извините, — и забрал деньги. — А все-таки, как мне заказать разговор с Мексикой?
— Приходи с родителями, и пускай они паспорта прихватят.
Все ясно. Идти в кассы Аэрофлота и просить продать билет до Мексики — вообще дело дохлое. А что, если действовать через подставных лиц? Попросить Макарова, чтоб он уговорил своих родителей позвонить в Нуэво Ларедо. А что? Им часто приходится бывать за границей, своим зарубежным знакомым они постоянно звонят, знают, как это делается. Хорошо, что Макаров собирается придти сегодня в гости… Ох! Заподозрил он что-то, или про летающие тарелочки — это случайность, совпадение?
Родителей дома не было. У телефона лежала записка: «Борщ в холодильнике, мы у тети Киры».
Я поставил кастрюлю на плиту и отправился в ванную. Вытащил кабытрон и в который уже раз принялся его рассматривать, поглаживая холодный серебристый металл.
Я его не выдумал. Не нафантазировал. Он был настоящий. И, наверно, всемогущий.
Борщ на кухне вскипел. Я вылил его прямо через кастрюльный край в тарелку и стал резать хлеб. В прихожей раздался звонок. Ага, Макаров прибыл. С лимонным тортом.
Я открыл дверь. Это был не Макаров. Это была Полина.
Глава четвертая
— Что с тобой? Сырого мяса, что ли, наелся?
А я не мог остановиться. Не пойму, отчего, но я не мог сказать и слова без какой-нибудь подковырки или просто откровенного хамства. Я разве что канцелярские кнопки под нее не подкладывал. «Остановись! — орал я себе. — Куда тебя гонит, дурак! Раскаиваться потом начнешь, да поздно будет».
— Мадам! — расшаркивался я. — Счастлив, что вы посетили мое скромное жилище. Как вам понравились наши тараканы? Не желаете ли чаю или вчерашнего борща?
— Спасибо, такого желания нет.
— Жаль. Кстати, не разменяете ли сто евро червонцами? Неудобно, знаете ли, покупать пломбир за валюту. Продавщицы шарахаются, милиционеры в свистки свистят.
— Слушай, Механошин! — я ее все-таки разозлил — Перестань выпендриваться, а то уйду.
— Осторожней через дорогу! (Дурак, ведь действительно уйдет сейчас!).
Но она не ушла.
— Я тебе подарок принесла, — Полина достала из сумки бумажный пакет, развернула, и я увидел игрушечный револьвер. Металлический «кольт» с длинным стволом. Полина нажала на спусковой крючок, и из ствола вылетел снопик искр.
— Пьезозажигалка, — сказала она. — Очень удобно газ на плите разжигать. Она практически вечная, только электроды в стволе надо раз в месяц спиртом протирать, а то разряда не будет. Ну, что, кончил выпендриваться?
— Еще и не начинал.
— И не надо. Тебе это не идет.
Она помолчала, потом сказала:
— Думаешь, я из любопытства пришла? Узнать, откуда у тебя полный бумажник евро?
— Попробуй, убеди меня, что тебе это неинтересно.
— Я пришла сказать, чтоб ты не обижался за вчерашнее. Ну, помнишь, в «калидоре ужаса»… Если ты способен воспринимать что-нибудь серьезно, то восприми: я прошу у тебя прощения. И Танька с Катькой тоже раскаиваются. У нас был заскок. Мы прекрасно видели, что это ты там у поилки булькаешь, и не сговариваясь разыграли спектакль. С тобой, между прочим, тоже случаются сдвиги по фазе, и довольно часто.