Лисьи листы

Впрочем, всерьез испугаться я не успела. Тьма отступила, удушливый запах пропал, зыбь под ногами улеглась и послышался легкий и печальный вздох.

— Непременно передайте ему, — шепнула наша хозяйка уже вполне человеческим, хотя и очень грустным тоном, — привет от одной мертвой девушки. Он поймет…

— Но… Вы же живы… — нерешительно возразил Хитч.

— Нет. Не знаю, как так получилось… Когда умираешь, ты остаешься — сознание, душа, разум — в вечном «сейчас». Как муха в куске янтаря… Или это случилось только со мной — в наказание? Скалы и пропасти… И во всем мире — только я и Книга Долгов…

Такая прохладная, текучая, безнадежная печаль расплывалась от этого голоса, что мне стало окончательно не по себе. В два глотка я выхлебала остывший кофе, глубоко затянулась и всё-таки нашла в себе силы спросить:

— А Книга Долгов — это…

— О, это совсем просто! В ней все твои долги — долги того, кто читает. Явные и тайные, забытые и те, о которых помнишь постоянно, совершенно безнадежные и те, что еще можно отдать… А вы разве еще ее не открывали?

— Открывали, — откликнулся Хитч. — Но не поняли не слова. Мы не умеем читать на этом языке.

— А Книга написана на всех языках сразу, — небрежно заметила О-Нару. — Просто ей нужно время, чтобы адаптироваться к читателю. Зато потом… Вы еще не раз пожалеете, что взяли ее!

И она рассмеялась — звонко и совершенно безумно.

«Ну, уж нет! — чуть не сорвалось у меня с языка, — Лично я это читать не собираюсь. Это же каждый их нас, если разобраться, в долгах с головы до ног! Отдам Авенусу — пусть он и изучает, если ему это так нужно»

— И может быть… — снова надломил тишину певучий женский голос, — может быть, если вы унесете Книгу, я смогу, наконец, исчезнуть навсегда. Может быть, Авенус этого и хотел — освободить меня. Как хочется верить…

— Да не можем мы ее унести! — пожала плечами я, не позволяя себе вдуматься в только что услышанные слова, — Дверь отсюда в море открывается, а Авенус с катером исчез куда-то.

Раздался легкий шорох и в лицо мне дунул неизвестно откуда взявшийся в комнате ветерок.

— Дверь? — повторила О-Нару. — Дверь… Ну, конечно же! Успокойтесь, никуда он не делся. Просто эта Дверь дрейфует — не в пространстве, а во времени. Сейчас ее снесло примерно часа на три раньше того момента, когда вы вошли. А минут через 15 она вернется обратно.

— И мы сможем столкнуться с самими собой, входящими в этот мир?

— Абсолютно исключено. Природа времени… Ой, ну, это сложно, да я и сама не всё помню. Главное: минут через 15 спокойно выходите — будет вам и Авенус, и катер…

Пепельница, чашка да и сам столик внезапно исчезли, а дверца, ведущая в пещеру широко отворилась.

— Ну, идите же! — нетерпеливо окликнул нас голос, — Если опоздаете, выход может снести вперед по времени!

Кресла исчезли, как только мы поднялись на ноги. И уже на пороге я оглянулась на светло-зеленую комнату и тихо спросила:

— О-Нару, мы можем что-нибудь для Вас сделать?

— Уходите и уносите Книгу, — пропела пустота. — И постарайтесь не забывать, что вы любите друг друга. Никогда не забывать.

Глава 8

Двадцать шагов — расстояние совсем небольшое, но чтобы его пройти, тоже требуется время. Может быть, если бы мы поторопились, то успели. А может быть, и нет…

Примерно на полпути к Двери каменистая почва не просто задрожала — заходила ходуном, скалы начали рассыпаться на огромные угловатые глыбы, а прямо у нас под ногами раскрылась широкая пропасть, куда мы с Хитчем и ухнули мгновенно и вместе, не сумев хоть на секунду зацепиться за край.

В первый миг я сжалась в ожидании удара, но падение всё продолжалось и продолжалось. Дна не было — был только перехватывающий дыхание, почти останавливающий сердце полет в никуда мимо жутких, изломанных, каменных стен, словно мы неслись вниз по кроличьей норе, нарисованной Доре. А после и стены растворились в молочно-белой неопределенности, и воздух замер и не свистел больше в ушах, да и оставался ли он еще — воздух? Но ведь что-то же позволяло нам дышать и разговаривать!

— Что это? — спросила я, наполовину догадываясь об ответе.

Хитч снова взял мою руку и сжал ее, словно в любой момент нас могло разбросать в разные стороны неведомым ураганом.

— Скорей всего, она умерла, — сказал он и мучительно, сухо закашлялся.

Хорошо, что среди многочисленных моих дурных привычек числится и страсть к мятным таблеткам и пастилкам! Пока мой сожитель судорожно рассасывал нечто «смягчающее горло и облегчающее дыхание», я продолжила сама:

— Ну да, мы же находились в ее сознании… если ей вообще можно было верить… И когда мы забрали книгу…

— … её ничто уже не держало в этом персональном отделении ада… — закончил отдышавшийся Хитч.

— В таком случае, где же мы теперь?

— Похоже, что нигде.

— Но нельзя же существовать нигде! Мы бы тогда тоже исчезли!

Тошка сжал мою руку чуть сильнее и ответил, терпеливо и ласково:

— Сяо, мне известно не больше, чем тебе. Я не знаю, что бывает после смерти с людьми, не знаю, что бывает после смерти с драконами, и тем более не знаю, что может быть после смерти с О-Нару, которая явно была существом совершенно необычным. Пока что свет здесь есть, воздух — тоже. Либо это всё исчезнет, и мы погибнем, либо появится что-то еще. Нам в любом случае остается только ждать.

— Я не умею просто ждать…

— Это я заметил, — улыбнулся Хитч, — Ну, давай тогда целоваться что ли. Ничего лучше я всё равно не могу тебе предложить.

Очень может быть, что кому-то такая идея показалась бы нелепой. Но целоваться с моим напарником — занятие крайне увлекательное и затягивающее… в любой обстановке. Даже когда висишь в абсолютной пустоте и в любой момент можешь кануть в небытие.

— Нет, ну, со мной-то всё ясно, — выдохнула я, когда мы смогли, наконец, ненадолго оторваться друг от друга, — Но тебе-то за полторы сотни лет неужели не надоело это занятие?

— Не дождешься! — услышала я в ответ и снова закрыла глаза.

И тут мы упали. Шлепнулись. Плюхнулись. Но вовсе не в зияющую пропасть, а с совершенно несерьезной высоты примерно в полметра. К тому же, на что-то мягкое и пушистое.

Наш новый мир по-прежнему оставался белым и лишенным предметов, но обозначились в нем стены, пол и потолок, плавно очерчивающие небольшое уютное пространство. И появился в воздухе теплый сладковатый запах, чуть напоминающий о том, как пахнет подрумяненная солнцем кожа после дня, проведенного на пляже.

— Тошка, — отчего-то шепотом спросила я, — а ты в реинкарнацию веришь?

— Черт его знает, — откликнулся мой напарник, — я вообще-то католик по воспитанию.

— А по убеждениям?

— Я ж говорю: черт его знает!

— Значит, агностик, — хихикнула я.

— А почему ты вообще спросила? — заинтересовался Хитч.

— Понимаешь, мне кажется… ну, есть у меня такое чувство, будто мы — в сознании ребенка. Совсем маленького. Новорожденного.

Мой собеседник уселся прямо на пол, скрестив ноги по-турецки, рассеянно постучал указательным пальцем по губам и пожал плечами:

— Очень может быть. Я же говорил: с О-Нару всё непросто… нетипично… хотя, возможно, и типично… я что-то совсем запутался…

— В любом случае тусоваться тут в роли демонов, одолевающих сознание, мне что-то совсем не нравится, — заявила я. — Может, ты опять придумаешь какие-нибудь три варианта, а?

Очень мне хотелось курить. Просто невероятно. Но не при ребенке же! Конечно, никотин ей вряд ли повредит, но заполнять дымом сознание младенца тоже как-то…кощунственно, что ли…

— Ну, во-первых, мы можем прогуляться и посмотреть, нет ли тут дверей…

— Ни фига, — мотнула я головой, — Я бы их и отсюда увидела. Пространство-то маленькое…

— Во-вторых, мы можем остаться тут жить. Будем вести себя тихо… как коллективное подсознательное…

— Отпадает. Коллективное бессознательное, в отличие от нас, без жратвы и курева обходится!