Почтовый феномен

Спасибо, что вы так любезно согласились проводить нас до почтового ящика. Но почему около него сидит кот?

Дожидается почтальона? Когда он придёт и вынет оттуда мышь?

Как же она попала в ящик?!

Да-да, понятно: ваши враги подбрасывают мышей, чтобы те грызли письма! Кто же они, эти враги?

Дворники и привратники, которые, пока не было городской почты, прирабатывали, выполняя обязанности гонцов?

Благодарим за разъяснение.

Нет-нет, мы торопимся в Англию…

Очевидно, Ренуар де Виллайе был практичным, изобретательным человеком. Современные специалисты считают, что он содействовал развитию основных принципов почтовой марки, а ведь это было чуть ли не за двести лет до появления «чёрного пенни»! Правда, есть версия, по которой брать деньги вперёд за пересылку писем «малой почты» придумала и присоветовала Виллайе красивая ветреная принцесса Анна Бурбон-Конде Лонжевий. И будто бы сделала она это назло кардиналу Мазарини, которого не могла терпеть ни она, ни связанный с ней близкой дружбой генеральный интендант казначейства Франции Никола Фуке. Я верю, что в голове красивой женщины может возникнуть самая толковая идея. Знаю, для того чтобы остаться в памяти потомков, де Виллайе довольно было бы и одного только изобретения почтового ящика, за что, кстати, его имя попало в такое солидное издание, как Большая Советская Энциклопедия. Но всё-таки твёрдо убеждён: квитанции предварительной оплаты придумал он. Тому есть, как минимум, две веские причины. Хотя версия с принцессой, несомненно, родилась во Франции, но ведь оттуда же и пословица: что бы ни произошло — ищите женщину. И потом, где это видано, чтобы красивые женщины мстили подобным образом?

Урок экономистам

…Начало XIX века. Некий английский джентльмен, получив по почте от своего друга бандероль с газетой, осторожно греет её развёрнутый лист над камином. На белых бумажных полях проступают коричневые строки. «Теперь я буду писать регулярно, — сообщает друг. — Благо газеты под рукой, а отменных „коровьих чернил“ на моей ферме сколько угодно».

Что-то не похоже на переписку заговорщиков. Да, собственно, если здесь и есть заговор, то только против английской почты. Джентльмен улыбается — славную штуку придумал его приятель. Переслать газету стоит гораздо дешевле, чем письмо. Но ведь её совсем нетрудно превратить в почтовую бумагу, а чтобы никто об этом не догадался, достаточно заменить чернила обыкновенным молоком. И деньгам экономия, и всё-таки какое-то развлечение в однообразной сельской жизни…

Почтовая связь расширялась, совершенствовалась. А оплата её услуг, наоборот, усложнялась. Например, в России в 1807 году пересылка письма за сто вёрст стоила копейку, за двести — две. Дальше каждая неполная стоверстовка ценилась в копейку, полная — в две. И так, пока не набирался полтинник — самая высокая плата за письмо весом до одного лота. А ведь этот тариф был весьма простым по сравнению с английским, где приходилось отдельно платить за лист для письма, отдельно — за конверт, наличие сургучной печати поднимало цену ещё выше. Многие англичане наловчились избегать всей этой дороговизны и путаницы.

Пример нарушения законов подали те, кто, казалось бы, должен их неукоснительно соблюдать. Вплоть до 1784 года члены британского парламента могли посылать и получать письма бесплатно. Но парламентарии не стеснялись подписывать и пустые конверты — по просьбе экономных родственников и знакомых, слуг — в виде косвенной прибавки к жалованью. Охотников купить у них такие конверты по сходной цене было предостаточно. Наконец, подписи подделывали. И поставлено это было на широкую ногу: когда парламентариев лишили привилегии, почта ощутимо разбогатела.

С течением времени на смену парламентским уловкам пришли другие. Конечно, макать перо в молоко вместо чернил — крайность, были способы и попроще. Например, подчеркнуть в газете слова, прочитав которые, адресат прекрасно поймёт, что хотел сообщить отправитель. Или плату взимают с посланного листа. Но ведь когда он дойдёт по адресу, его можно разрезать! Эта простая мысль привела к столь же простой уловке — на каждом листе умещали по нескольку деловых писем разным лицам, их разъединение и вручение брал на себя получатель. А ещё были, как и во все времена, оказии; порой богатые купцы разорялись на содержании личных гонцов. Казна несла огромные убытки, в борьбе с которыми оказалась бессильна даже сыскная служба «поимщиков письменных курьеров», организованная не иначе, как в отчаянии: один купец, например, получил в 1836 году около 8 тысяч писем; почти 6 тысяч из них были доставлены контрабандным образом.

Возникла парадоксальная ситуация. Днём и ночью мчались во все концы Англии под вооружённой охраной, с невиданной до недавних пор скоростью 7 и более миль в час конные дилижансы королевской почты, а люди прибегали к обману или же вообще не желали пользоваться её услугами. Требовалось срочное вмешательство экономиста. В роли такового выступил депутат Палаты общин Самюэл Робертс. В 1824, 1829 и 1836 годах он выпустил брошюры, в которых ратовал за введение для писем внутри страны единого, вне зависимости от веса и расстояния пересылки, тарифа в 1 пенс. Этим он, как видите, предвосхитил идеи Роуленда Хилла и помог ему провести реформу. Но и у Робертса был предшественник, да ещё какой! В 1583 году польский король Стефан Баторий повелел: «Оплату частных писем, сдаваемых на почту, мы устанавливаем в 4 польских гроша независимо от отдалённости места, куда отправляются письма».

Итак, не всё новое ново и не все старое плохо, верная идея не стареет веками.

То, что было понятно ещё четверть тысячелетия назад польскому королю, современникам Роуленда Хилла казалось предприятием неоправданным и опасным. В самом деле, раньше стоимость пересылки зависела в основном от расстояния, веса письма и способа доставки — все разумно, экономически обосновано. Допустить, чтобы путешествие письма на соседнюю улицу и в другой конец Англии обходилось отправителю в одну и ту же сумму, конечно же, нелепо. Да и сумма смехотворно мала — всего один пенс. Королевская почта сразу прогорит. Правда, сейчас близкая пересылка обходится в целых четыре пенса, а за дальнюю приходится платить и вовсе дорого — полтора шиллинга. Но это говорит лишь о том, что тарифы надо снижать, совершенствовать…

Хороший шахматист охватывает мысленным взором партию в целом. Плохой — никогда не видит её целиком; перед тем как передвинуть фигуру, он прикидывает, как изменится ситуация через три хода…

«Гвоздём» почтовой реформы, которую предложил Роуленд Хилл, был единый почтовый тариф, а марка и конверт с напечатанной на нём стоимостью пересылки корреспонденции — главными инструментами её осуществления. Реформа пробивала себе дорогу с боями. Про неё писали в листовках, газетах, вели ожесточённые споры в гостиных и на стихийно возникавших митингах. Марка выглядела непривычнее конверта, поэтому в перепалках ей уделяли большее внимание. И вскоре она стала символом задуманного. Марок ещё не было, а мода на них уже возникла — этого не предвидел даже проницательный Хилл.

Скептики оказались посрамлены: с первых же дней продажи марки пошли нарасхват. В 1840 году по сравнению с предыдущим количество писем в Англии возросло больше, чем вдвое. Доставка корреспонденции ускорилась. Теперь, когда почта взимала деньги вне зависимости от расстояния, её работники стали стремиться пересылать письма кратчайшими маршрутами. (Прежде, увы, наблюдалось обратное явление.)

Сельский учитель разобрался в экономике лучше специалистов: проявив научный подход, он добился блестящих результатов. И степень доктора наук, которую присудит ему Оксфордский университет, — заслуженная ветвь в лавровом венке победителя. А пока что все довольны. Все, кроме врагов — вроде тех, кто подбрасывал мышей в почтовые ящики Парижа. Эти люди распустили слух, будто от клея на марках начинается рак языка.

Как говорит восточная пословица: «Собака лает, а караван идёт» И всё-таки через 12 лет специальный комитет по почтовым маркам сочтёт целесообразным предать гласности рецепт состава: крахмал картофельный и пшеничный плюс столярный клей. Отчёт попадётся на глаза Чарлзу Диккенсу, и он напишет один из лучших своих памфлетов «Великий секрет британского клея».