В разгаре лета

Изысканно одетый господин положил хрустальную пробку на стол.

Элиас по-прежнему тупо смотрел перед собой. А сосед продолжал:

- Политическое состояние нашей страны стало необычайно сложным. С одной стороны - Россия, с другой - Германия. Сейчас к нашей стране подходят немецкие войска. Мы не можем предвидеть всех последствий. Но я рассчитываю на самое главное, я верю в это, я надеюсь. А именно на то, что немцы избавят нашу родину от Советов. Вот почему я восхваляю господа бога и молю у него благословения немецкому оружию.

Дебелая раскрасневшаяся женщина спросила с другого конца стола:

- Господин пастор, а немцы уже близко? Пастор ответил:

- Они подходят к границе Эстонии, дорогая моя госпожа Халликорн.

- Ах, все еще подходят! Обещали же, что вечером они уже будут здесь. Боже мой, что с нами будет, если они не явятся и завтра?

- Не бойтесь, этот маленький клочок свободной Эстонии мы сумеем защитить, - пообещал констебль Аоранд. - Пожертвуем своей жизнью хотя бы ради вас.

Юло, сидевший до этого молча, с неожиданной запальчивостью брякнул:

- Обмануло нас финское радио.

- Нет никаких поводов для отчаяния, милые мои друзья, - успокоил всех пастор. - Отступление красных войск основательно подорвало работу органов безопасности и милиции. Рано утром я выезжаю навстречу немецким войскам, а вечером, если бог благословит мою поездку, у нас будет абсолютная ясность относительно положения.

Элиас с трудом поднялся. И, уставившись в упор на пастора, спросил:

- Значит... отец небесный... благословляет кровопролитие? Значит, аресты женщин с детьми - это и есть защита родины?

Он еле стоял на ногах. Пастор посоветовал:

- Уведите господина инженера отдохнуть.

Элиасу захотелось сказать пастору что-нибудь очень оскорбительное, но он едва ворочал языком.

Через какую-то проходную комнатушку, пол в которой качался хуже корабельной палубы, его куда-то отвели. Там, словно сквозь сон, он увидел постланную кровать, покачивавшуюся заодно с полом. Элиас споткнулся и плюхнулся в постель. В последний миг он заметил, что висячая лампа вертелась вокруг своей оси, но тут же все потонуло в сером тумане.

Лежа на склоне холма под соснами, Элиас приглядывался к местности. Лес, который тянулся мысом до самого шоссе, в этом месте начинал редеть. Метрах в двадцати дальше шла равнина, кочковатое пастбище, усеянное одинокими кустами и деревьями. По ту сторону впадины, шириной в несколько сот метров, опять начинался лес, на этот раз уже не высокий сосняк, а мелкая чаща. Откуда-то - не то из чащи, не то из кустов, не то из придорожных кюветов - в них иногда стреляли: пули то и дело щелкали по стволам сосен. Их резкие, словно свист кнута, мгновенно смолкавшие взвизгивания слышались все чаще. Сознание подсказывало Элиасу, что пули пролетают совсем рядом и что одна из них может попасть и в него.

Выстрелы, которые звучали в сосняке, подтверждали, что его товарищи не отлеживаются просто так, а, видимо, отстреливаются тоже. Несколько раз бухнула рядом винтовка Юло Мяэкопли. Элиас бросил взгляд в его сторону. Юло напряженно вглядывался вперед, ствол его винтовки не был неподвижен, а без конца блуждал. То ли у парня дрожали руки, то ли он старался целиться как можно точнее.

Элиас тоже досылал патроны в ствол и нажимал на спуск. Так вот, никого не видя и ни в кого не целясь, он расстрелял всю обойму. Просто он считал, что должен делать то же самое, что и все остальные, должен стрелять, как стреляют Юло и все те, кто лежит на косогоре. Если он не будет этого делать, значит, он и впрямь беззащитная овца, безропотно идущая на убой. Истребительный батальон шутить не собирается, потому что то, что произошло вчера утром и происходит сейчас, это уже не пустая похвальба и не угрозы, а вооруженное сопротивление. И если до вчерашнего утра он мог думать, что не знает за собой никакой вины, то теперь он для коммунистов - враг, отъявленный враг. Нет, выбора больше не осталось, он должен стрелять, хочет он этого или не хочет.

Треск выстрелов становился все чаще. Элиасу показалось, что противники подобрались ближе. Раза два он заметил людей, выраставших словно бы из-под земли и перебегавших вперед бросками. Слева атаковавшие подобрались вдоль кустов уже совсем близко.

Элиас огляделся и заметил, что один из его спутников отполз назад, в глубь леса. Потом он заметил, как еще один вскочил и побежал. Да и его самого охватило вдруг возбуждение, граничащее со страхом. Не разумнее ли бежать? Им все равно не под силу одолеть воинскую часть, прибывшую из Пярну. Тем не менее он остался на месте. Сказал себе, что бежать все равно некуда. Все уже решено. Если он хочет еще хоть раз в жизни почувствовать себя человеком, а не псом, которого вправе пнуть ногой любой, то самое лучшее дать себя пристрелить прямо тут. Остаться, пускай даже и последним, на этом склоне, что бы там ни случилось.

Еще один, на этот раз сосед Юло, решил прекратить сопротивление. Он прополз метров десять на брюхе ногами вперед, потом вскочил на ноги и скрылся.

- Куда ты? - крикнул ему Юло.

Убегавший не обратил внимания на возглас - то ли выстрелы заглушили голос Юло, то ли беглец не счел нужным отвечать.

Вскоре у Элиаса возникло такое чувство, что на опушке их осталось только двое - он и Юло. Лишь они двое - больше ни души.

К ним подполз Ойдекопп.

- Придется отступать, - прохрипел он. - Бегите через лес в сторону Кукеаллика, там вас никто не найдет.

- Никуда я не побегу! - закричал Юло.

- Побежишь, раз надо!

Юло не стал слушать Ойдекоппа. Затвор его опять лязгнул - парень явно собирался стрелять.

- Я тебе приказываю отступить! - решительно приказал Ойдекопп.

- Нет. Я обманул людей. Финское радио обмануло меня, а я обманул других. Отдайте мне свои патроны, а сами ступайте, я...

И, не закончив фразы, он рухнул вдруг ничком на свое ружье.

- Готов, - безучастно буркнул Ойдекопп и пополз в лес. Элиас перевернул Юло - парень был мертв.

Сам не понимая, что делает, Элиас встал в полный рост и пошел за Ойдекоппом. Ойдекопп закричал ему, чтобы он лег, но Элиас будто и не слышал.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Разжимаю руки, отпускаю решетку, спрыгиваю вниз. Все встревоженно столпились вокруг, каждый о чем-то спрашивает. Я рассказываю, что увидел за окном, но мысли у меня заняты только одним: нашим главным инженером Элиасом.

Было тяжело его увидеть и узнать. Все остальное сразу померкло. Даже то, что я в плену, что за стеной гремят выстрелы, обещающие нам спасение.

Уговариваю себя, что Элиас такой же обыкновенный бандит, как и тот верзила, который убил лейтенанта. Такой же, как старик с колючими глазами, который орал на меня. Выходит, прав оказался Нийдас, а не Руутхольм. Да, как ни печально, а все-таки Нийдас. Хоть я соглашался с Нийдасом, что, скрывшись в подполье, Элиас сам признал себя виновным, все-таки гораздо было бы приятнее, если б я ошибся. Теперь я это осознал. Но никаких сомнений больше не остается. Все ясно. Элиас наш враг. И мой, и Нийдаса, и Руутхольма.

Самое страшное - обмануться в человеке, которого уважал.

Я считал Элиаса настоящим парнем. Рабочие ценили его. Он был очень требовательный, но не цеплялся по пустякам. По-моему, да и не только по-моему, он был человек искренний. Говорил то, что думал. Он любил повторять, что советской власти нужны не красивые речи, а дела. Мне это ужасно нравилось. И все-таки именно Элиас оказался врагом, а не те, кто скалили зубы, что теперь главное - петь осанну и давать обещания.

Но даже сейчас мне почему-то не хочется ставить Элиаса на одну доску ни с местным волостным старшиной, ни с капитаном, угрожавшим нам оружием.

Но нет, надо смотреть правде в глаза. Главный инженер Элиас враг. Он ничуть не лучше тех, кто ведет сейчас за лесом перестрелку не то с милицией, не то с бойцами истребительного батальона.

Говорю Нийдасу тихо:

- Наш инженер оказался бандитом. Нийдас ничего не понимает.